При виде Пепла упакованные в клетки собаки завыли оглушительно. Эта какофония была на руку: выстрелы останутся не замечены вахтой. Проектировщик питомника задумал так, что ряды собачьих камер-одиночек заканчивались довольно широким пятачком, периметр которого также ребрился клетками. Отсюда было можно просочиться либо на улицу, либо тем же ходом в кухню. Пепел вжался за последнее собачье стойло и головой слегка коцнулся об железо. Обернувшись, увидел, что стоит под нехитрым пультом.
Терминатор с подручными оказались людьми вежливыми и не заставили себя ждать, отстав на каких-то несколько собачьих тявков. Спутник вскинул пистолет-пулемет, и Пепел не мог не удивиться болезненности, с которой наводчик-штурман в заплямканом халате прикрикнул:
– Осторожней, здесь же собаки! Вы мне все оплатите!!!
Пепел столь нежных чувств по отношению к братьям меньшим не испытывал, и без зазрения совести пальнул. Судя по крайне экспрессивному воплю, он заставил обделаться одного из преследователей.
– Мы на это не договаривались! – истерично запричитали во вражьих рядах.
– Цыц, пся крев! – Приструнил слабака двойник и, судя по звуку шлепка, отвесил оплеуху. – Теперь ты вписан в мокруху, одна дорога – только с нами!
Бультерьер – порода, памятная Пеплу по совсем свежим событиям – парящийся как раз в последней клетке, отчаянно скребся, взбудораженный выстрелами. Когда мерзкая псина в очередной раз подпрыгнула, рискуя перевалить через борт стойла, Пепел с чистой совестью пожертвовал пулю, добавив к тигровой масти немного красного, и подхватил пса за шкирятник. Мужик с пистолетом-автоматом совершил последний рывок в сторону Пепла. Стоило дулу показаться из-за борта клетки, Пепел ловко ткнул в него труп бультерьера. «Не броник, но амортизатор», – подумал он, радуясь, что у архаровца импортная трещетка, а не укороченный калаш, пробивающий с приличной дистанции рельсу.
Стрелок среагировал мгновенно, и шкурку собаки уже стало невозможно пустить на воротник. Воспользовавшись запрограммированной ошибкой автоматчика, Пепел пальнул гонцу в выдвинувшуюся кисть. И когда тот, с раздробленным запястьем, потерял нюх и сам по-собачьи завыл от боли, Пепел двинул ребром ботинка в обнаружившееся колено. Удар он выучил на зоне: амбец связкам коленного сустава и звиздец хрящам. Автоматчик квакнулся на пол. Серега по-доброму прекратил его мучения, подарив еще одну пулю. «Экономно», – оценил он сам себя.
При всей насыщенности и результативности, действо заняло считанные секунды. Паре других охотников Пепел не оставил времени вмешаться.
Импортная трещотка упала достаточно близко, чтобы дотянуться руками, и достаточно далеко, чтобы при попытке ее подобрать не подстрелили самого Пепла. Тогда неунывающий Ожогов поддел бультерьера носком и голкиперски безупречным навесом заслал вверх и вперед. И пока зеваки пытались смекнуть, что бы сие значило, Серега наугад по-русски дернул первый попавшийся рычаг над головой. Помещение озарилось ярким, режущим светом люминесцентных ламп. Пепел прищурился и дернул рычаг обратно, полутьма, перемежаемая блеклым светом из окон, казалась более кстати. Но враги посчитали, что загнанный Ожогов из последних сил валяет Ваньку, дабы на авось потянуть время, и двинули в атаку. За три удара сердца Пепел не по-русски удосужился окинуть взглядом надписи на консоли. Один рычаг назывался «Все. Для уборщиков», и, продолжив ассоциативный ряд, получалось «Клетки – все – открыть/закрыть», Пепел дернул фартовый рычаг.
Он не ошибся. Хорошо смазанные дверцы стойл отъехали, и засидевшиеся, заждавшиеся, взмыленные и заведенные собственным воем псы рванули наружу. Рванули и бестолково заметались по помещению. Оставшийся при Терминаторе Ореховый завопил:
– Они же…!!!
Ну а Пепел, угадавший момент суматохи, успел подцепить ногой пистолет-автомат и, подтянув, присвоить.
– Не хочу, не буду!
– Исполнять!
И когда оставшийся, вписавшийся на свою голову в историю не по зубам Климыч, по пинку Терминатора бросился в сторону Пепла, его правильнее уже было бы называть смертником. Пиф-паф, в остатке только со своей стороны промазавший Терминатор. А вся свора, оставляя клочья свалявшейся шерсти на прутьях клеток, прыснула в разные двери, лишь бы подальше от пороховой гари и шальных пуль. И чудеса – под шумок испарился и Терминатор.
– Врешь, теперь никуда от меня, мастер маскировки, не спрячешься! – закусив губу, Пепел ринулся следом.
– Ну? – осклабисто зевнул развалившийся в кресле худой перец, в определенных кругах известный, как Константин Эдуардович Мурзенко, хозяин тени, в которой промышляют разным – от абортов до торговли медтехникой тайваньского производства.
– Следующая остановка – Терминатор-три, Площадь Восстания машин, – верный советник Костика по самым мутным вопросам Гриша Наумкин, для чужих – консиглиори, пожал плечами, положил диск в кормушку DVD и кнопкой заслал внутрь. – Конечно, фуфло дремучее, но для образования посмотреть стоит.
– Точнее?
– К сожалению, Джонатан Мостоу [23], не Ойстрах. Да и Кристианна Локен – не крошка из «Тату». Металлическую даму плющат, дырявят, рвут на части. Типа – воплощая потаенные мечты сильной половины.
Третья конспиративная квартира господина Мурзенко, куда они переселились после вчерашнего просмотра актуальной телепередачи «Криминальный репортер», по убранству уступала второй незначительно. Чуть проще лепнина, дешевле картины маслом в строгом багете, меньше водоизместимость джакузи и теснее балкон. Зато телетехника оставалась на высоте, очень уж любил Мурзенко проводить время у экрана в уютном кресле.
– Поклонники терминатологии получили именно то, чего хотели, – продолжал вещать Гриша, – буйный расцвет спецэффектов, неповторимое обаяние Арни, знакомые запутки сюжетной линии… Но кайф пропал, не тот режиссер.
Костик Гришу ценил безмерно. Наумкин не только умел смачно говорить, он никогда бы не решился подсидеть своего шефа, на равных обретающегося в мирах богатых нарков. Пришлось бы тоже колоться и нюхать, а при виде шприца Гриша постыдно отключался; так он боялся любого нарушения родной кожной оболочки, что лучше конские яблоки жевать. Посему кредит доверия у господина Мурзенко Гриша Наумкин имел безграничный.
– Красиво говоришь, врубай.
Гриша нажал кнопку на пульте, и домашний кинотеатр стал показывать третью историю про железку из будущего.
…На экране повзрослевший вождь будущих подпольщиков вписался в аварию на лесной дороге, дабы не зашибить косулю. И этому лоху предстояло возглавить человечество против киберов? Гриша взял с журнального столика загодя забитый косяк, прикурил, и передал шефу, шеф брал заряженные беломорины только из рук Гриши, больше никому не доверял.
Не очень интересуясь завязкой на экране, Костя выдохнул кольцо дыма:
– Ну?
– Копаем потихоньку. Ежу понятно, на этом Лунгинском заводике должны работать не кондитеры и пекари, а граждане с фармацевтическим образованием. Когда заводик открылся? С год тому. Вот я и заслал ребят по рекрутинговым конторам [24], чтоб подняли коллекции резюме за последние полтора года, да всех искавших работу аптекарей взяли на карандаш.
– Ну? – Костя расслабленно выпустил следующее кольцо дыма.
Гриша доверительно облокотился на спинку кресла с ловящим кайф шефом:
– Конечно, еще потрясем вузы и институты, кто из спецов в это время увольнялся и хвастал, что нашел денежную работу. Только на этой дороге заминка образовалась.
– Ну!
– Есть версия, что Эсера, Модного, Стрельцова и Гриднева порешил специально обученный товарищ по заказу Баева. Еще тот псих, не просто киллер, а балдеющий от этого, как ты от травы. И теперь этот шакаленок к нашей поляне тропинку ищет.
– Гриша, ты ж у меня – На-Умкин. Придумай, капкан для шакаленка.
– Кое-какие соображения по этому поводу есть. Сделаем, как в лучшем кино.
Чтобы не отсвечивала, личная охрана Кости была поселена в квартире напротив. И по раз и навсегда установленным Гришей правилам один из бойцов обязывался пасти трансляцию с приныканного в подъезде глазка телекамеры. И, ежу понятно, в условиях войны дежурный зритель обязывался докладывать мобильным звонком о всех посетителях, не важно, подвалила ли это осточертевшая старуха почесать язык к товарке в семьдесят шестую квартиру, или завернул опорожнить мочевой пузырь за мусоропроводом вонючий бомж. Поэтому звонок в дверь без опережающей тревоги радости у Кости с Гришей не вызвал.
Стволы в руках у обоих появились раньше, чем рожи главарей сурово вытянулись. Конечно, имело резон вырубить звук телека, дабы послушать, какие шорохи царят за дверью, но, видимо, уже в другой раз, если этот другой раз будет. Со стволами, плашмя прижатыми к сердцам, Костя и Гриша влипли спинами в стену по обе стороны двери.
И тут у Наумкина наконец запиликала мобила – хит группы «Ленинград». Гриша трижды глубоко вдохнул и левой рукой приложил к уху средство связи. В серьезную металлическую дверь не менее серьезно забухали кулаком.
– Орлы говорят, что у них на камере изображение отрубилось, – испуганным шепотом доложил Гриша.
– Пусть один в дверной глазок позырит. Только осторожно! – держа беломорину в левой руке на отлете, потребовал старший.
– Веня, ну-ка осторожненько глянь в дверной глазок… – прошептал Наумкин в трубку, – …Говорят, какой-то плюгавый и одинокий штымп к нам ломится.
– И больше никого?
– Они без камеры лестницы не пасут. А там хоть взвод спрячется.
Удары в дверь прекратились, и снова затренькал дверной звонок. Мурзенко глотнул дыму, и его скулы побелели:
– Ладно, погибать, так под фанфары. Передай бойцам, что ты незаметненько отопрешь дверь, и на счет «три» они должны ломануть сюда. И с разгону втащить гонца, ты мигом дверь на запор, а мы здесь голубя сизокрылого допрашивать начнем.