– Помилуйте, мы не в букмекерской конторе, – дернул щекой, как показала бегущая строка внизу экрана, «Владислав Аристархович…»
– Ну, разрядить обстановку можно. Если бы я был букмекером… – тонко и слегка надменно улыбнулся, как подсказала строка, «Андрей Алексеевич…»
– Я бы не рискнул предлагать пари на выборы, – грубовато оборвал «Де Ниро».
– Но ведь, например, в Штатах правительство учредило тотализатор на теракты, – брякнул ведущий.
Политтехнологи посмотрели косо и удивленно.
– Так там и народ – дурак, – резонировал Андрей Алексеевич.
– Народ везде и во все времена – дурак, – неожиданно поддержал Владислав Аристархович.
– И у нас тоже? – поднял брови ведущий.
– Везде, – абсолютно уверенно констатировал Владислав Аристархович, – впрочем, переиначивая афоризм, правительство достойно того народа, который имеет. Возвращаясь к теме – если бы выборы что-то меняли, их бы давно запретили. Нельзя давать право голоса домохозяйкам и едва отвалившимся от колыбельки юнцам. В принципе, необходим жесткий возрастной ценз.
Владислав Аристархович явно пошел в разнос.
– Полагаете, людям нужен диктатор? – вежливо поинтересовался Андрей Алексеевич.
– Именно. Сильная власть. Протекторат Кромвеля. Иначе – полная политическая импотенция. Прибавьте к этому статистику по психическим заболеваниям…
– Извините, – смутился ведущий, – но наша передача все же называется «Голос народа»…
– Типун вам! Не дай Бог народу голоса!
– Кстати, – подключился к атаке и Андрей Алексеевич, – как вы себе представляете – голос народа? Это что, эфир с тридцатиминутным лаем?
Внизу экрана телетекстовым червяком поползло: «Мы повторяем телеэфир от 16 октября».
– Господа… Подводя итоги, преимущество на стороне Анастасии Павловой и партии «Люди России»… – заторопился ведущий.
– Я этого не утверждал, – открестился Владислав Аристархович.
– А разве у нас время вышло? – нахамил Андрей Алексеевич.
– Мы продолжим после рекламы, – скис ведущий.
Анастасии политдемагоги осточертели до тошноты, следующий канал здесь не фурычил, а по третьему после приторного рекламного блока многозначительно сообщили:
– В главной роли Арнольд Шварценеггер…
– Ладно, ты пока ступай, – сделала Настя ерзающему от невнимания лейтенанту ручкой.
– Ничего, если я завтра приду? – робко стал топтаться на месте взмывший с больничного стула, будто по команде «Смирно!», младший лейтенант.
– Конечно, – кивнула капитан, не отрываясь от сцены, где в шарике электрической молнии появился железный Арни, еще молодой, еще не баллотирующийся в сенаторы.
Младший лейтенант, стараясь не топать, вышел и осторожно притворил за собой дверь. Настя, хотя почти наизусть знала дальнейшее, жадно смотрела, как испуганный появлением Терминатора, улепетывает водитель мусоровоза [29]. Но дверь палаты снова открылась.
– Настя, – срывающимся от волнения голосом объявил пунцовый Михаил Игнатик, – выходи за меня замуж.
– Завтра, – бесцветно, однако без лишних размышлений, будто наперед знала, что лейтенант вернется, ответила не отрывающаяся от экрана Анастасия. – Приходи завтра, завтра поговорим и подумаем, как нам жить дальше.
Лейтенант открыл было рот, но смолчал, только покраснел еще гуще и исчез. А Настя вместе с Арни смотрела не раскинувшийся у его ног сверкающий тысячами электрических огней ночной город, который предстояло раскатать в оладь.
– Мне нужна ваша одежда! – одновременно сказали Шварценеггер и новый посетитель. Только Шварц говорил всерьез, а посетитель, прикалываясь, его передразнивал.
Теперь Анастасия повернула голову: в дверях палаты с пышным букетом чайных роз вальяжно стоял Сергей Ожогов собственной персоной.
– Желтые цветы – к разлуке, – констатировала капитан, стараясь, чтобы ее голос не задрожал.
– Не мог же я исчезнуть из твоей жизни, не поздравив с повышением в должности.
– Сергей, мне некуда было деться.
– Я понимаю.
– Сергей, меня заставили!
– Я понимаю, тебе сделали предложение, от которого нельзя отказаться, – на плечах Пепла не было больничного халата. Он вошел в палату и положил букет на простынь рядом с забинтованной ногой.
– Сережа, Караванец купил меня с потрохами…
– Жизнь – иногда крепко подлая штука.
– …Зато я теперь допущена к некоторым его тайнам…
– Ну, гражданин начальник отдела, не смею больше отвлекать внимание.
– Я знаю, где держат подростков. Если ты их освободишь, я разобьюсь в лепешку, чтобы тебя оправдали. Конечно, исподволь…
При последнем уточнении Сергей поморщился:
– До новых встреч.
– В Третьем городском центре по переливанию крови. Их похищали не для боеых отрядов «Триады»…
Пепел на секунду застрял в дверях:
– Спасибо, если это правда, – и был таков.
На экране Сара Конор с подружкой под вечерний макияж обсуждали своих парней. А Анастасия Павлова, уткнувшись носом в подушку, глотала слезы.
– Слушай, подруга, если ты не против… – издалека начал Пепел, и Таня тут же решительно его оборвала:
– Давай к делу. – Она бодрилась, но ступала, старательно минуя подошвами трещины в асфальте, словно на это загадала.
– А что, так тянет действовать? – Сергей все еще сомневался, втягивать ли случайную подругу в расклад.
– Почему бы нет? – распрямила морщины на лбу Танька, – сидишь тут, киснешь. А мне кажется, ты что-то интересное надумал?
– Да так, – неопределенно ответил Пепел, – фигня, разведка даже без боя.
Набитый расплющенными часпиковскими пассажирами с горкой трамвай задребезжал на повороте, в тесноте, да не в обиде. Сырой ветер лизал Сереге тщательно выбритые скулы. Ожогов проветрил свои глаза созерцанием уличных перспектив, заодно скосился на витрину, не маячит ли на хвосте кто излишне любопытный – чисто. Таня сделала разочарованную мину.
– Впрочем, как пойдет, – с усмешкой успокоил Пепел, – твоя задача проста до омерзения. Надо покрутиться рядом с донорским пунктом, заглянуть туда, просечь, что к чему, и свалить. Тебе понятно? Сразу – свалить!
– Да ясно, ясно, – нетерпеливо перебила Таня, – готова к труду и обороне. Но все-таки, с рукопашным боем было бы круче.
– Что, фильмов со Шварценеггером насмотрелась? – заявил Пепел с сомнением, заметив, как загорелись у Тани глаза.
– Не, со Стивеном Сигалом. Меня так впирает!
– Что-то я начинаю опасаться за успех нашего предприятия, – Пепел вздохнул: видать, от Сигала ему никуда не деться.
– Не ссы, лягуха, болото будет наше. На меня можно рассчитывать. Мне все по фиг.
– То есть?
– Ну, – она неопределенно пожала плечами, – наверное, это попер суицидальный комплекс. Один крутой астролог утверждал, что у меня какой-то черный квадрат рисуется, который на склонность к суициду указывает.
– Круть, – с сомнением скривился Ожогов.
Пятерка кленов, выросшая в дворике-тюрьме, еще сохранила по пучку ржавых листьев у самых верхушек и в таком прикиде походила на панковскую тусовку.
– Нормально. А чем мне оценки по психологии выдавать, ты покажи лучше, где этот твой пункт с кровососами, – продолжила Таня.
– Да почти пришли. Вон, за углом.
– Так… Приветствую тебя, укромный уголок… Однодневная оплачиваемая путевка, как раз успеешь написать очерк…
– Никаких однодневных путевок! – рявкнул Пепел, – три минуты – не больше!
Этот безыскусный наезд не произвел на Татьяну ни малейшего впечатления:
– Ну, поплыли. Пожелай мне удачи в бою.
Сил спорить с ней у Пепла не осталось.
Таня достала из кармана бежевой куртки зеркальце «типа Кристиан Диор», приподняла подбородок, посмотрела на себя снизу-вверх, по модельному, и, похоже, осталась довольно увиденным.
– Коси под дуру, – посоветовал Пепел, наблюдая за Таниными приготовлениями и понимая глубинную разницу между мужчиной и женщиной. Потихоньку-помаленьку эта безбашенная подружка начинала ему нравиться.
– Попробую, – пообещала Таня и пошла к ничем не примечательной двери «Банка крови» – во всяком случае, никаких сейфовых замков там не было. Взялась за длинную кованую ручку – дверь оказалась открытой.
– Тяжелая, выдра, – пропыхтела Таня, ухватилась обеими руками и с силой потянула на себя, – е мое, я ведь женщина слабая, беззащитная…
На такие прямо чеховские мольбы дверь поддалась. Таня очутилась в холодном холле, явно на скорую руку облепленном жидкими обоями противного сиреневого цвета. В холле стоял стул с забытой, обернутой в газетную бумагу книжкой. Влево тянулся широкий коридор, по которому Таня, ничтоже сумнящеся, и направилась. Коридор вывел в нечто среднее между офисом и залом-каталогом библиотеки имени Маяковского. В углу стоял точно такой же стул, как и в холле, но этот был занят раскормленным и раскосым амбалом. Двое его собратьев по нации стояли напротив и вели степенную беседу на языке «сунь-чунь-в-янь». При появлении Тани беседа оборвалась.
– Ничего, ничего, мальчики, продолжайте, – певучим голоском протянула Таня, беззащитно улыбнулась и сделала попытку просочиться в следующую комнату.
Охранники смотрели недоуменно, даже тупо. Их явно китайские физиономии любительнице экзотики Танечке больше всего напоминали хэлоуиновские тыквы.
– Мне бы поговорить надо с кем-нибудь из медперсонала, – ласково объясняла Таня, протискиваясь бочком, по стеночке, – лучше с врачом, но можно и с дежурной медсестрой…
Китайцы переглянулись. Один, кажется, сообразил, и указал на висевшие между шкафами круглые часы, почему-то с эмблемой «Зенита».
– То есть? Прием, что ли, закончен? Но вы поймите, мне надо… Срочно… Я могла бы зайти завтра, но не знаю, когда буду свободна – может быть, в четыре часа, хотя не уверена, возможно, в пять, потому что пять – это после четырех и это – конец рабочего дня, хотя я бы могла завалиться и в три, потому что все-таки пять – это конец дня, а три – середина, и перед тремя часами, кстати, есть два, то есть четырнадцать ноль-ноль, и может, нет необходимости приходить в три, если можно придти в два, и это будет раньше пяти и четырех, то есть два вместо трех – тоже решение…