Человек сочетает в себе тягу к саморазрушению и отчаянный страх смерти. Каждая секунда жизни – это выбор между дыханием и удушьем, терпеливым ожиданием поезда и падением на рельсы. Бессчётное количество развилок, в которых чаще выбирают жизнь. А иногда хочется пойти по другой дороге, зная, что всегда можно остановиться и вернуться назад.
Только бы хватило воли.
«Разбуди меня в четыре-двадцать. – Вика легла на диван и поставила пустую чашку на пол. – Разбуди…»
Сил поднять свешенную руку не осталось. Потолок превратился в месиво, а затем почернел, как и всё вокруг.
***
– Мя-а-ау-у…
Пульсирующая боль перетекла в ритмичные порывы сквозняка. Или в пульс, биение огромного сердца, вынутого из-под рёбер, но продолжавшего жить. Подлокотник под затылком никуда не делся, но обивка из экокожи почему-то пахла гарью… или же воздух пропитался этим амбре, как кремационная печь. Не успев разомкнуть веки, Вика уже кривила лицо.
Зато голова не болела.
– Мяу?
О свешенную руку потёрся пушистый бок. Мимолётно улыбнувшись, Вика разлепила веки. Над головой нависло тусклое небо обугленного мира. Опустив взгляд, Вика обнаружила и обладателя пушистого бока. Это кот, знакомый с младенчества светло-рыжий кот с тонкими белыми полосами, едва отличимыми от проборов. Жёлто-зелёные глаза смотрели на Вику по-человечески доброжелательно; уголки кошачьих губ были натянуты в подобие лёгкой улыбки, не той, что приписывают чеширским котам наравне со способностью исчезать и говорить загадками.
«Из меня тоже такая себе Алиса».
Вика улыбнулась коту. Язык бы не повернулся назвать усатую морду мордой, настолько она родная.
– Ултар. Ты опять нагадил мимо лотка?
– Мяу, – просто ответил кот и прикусил Викино запястье.
– Ох, старый гадёныш. – Вика свесила ноги с дивана и, приподнявшись, упёрлась ладонями в колени. Ултар отпрянул. – Даже с того света достучишься.
– Мя-а-ауу! – Улыбка на морде стала шире, взгляд кота лучился бахвальством.
– Ну и что теперь? Мне идти за тобой?
– Мя, – кивнул Ултар и отбежал. Вика встала рывком.
Оглядевшись, обнаружила себя на островке линолеума посреди моря пепла, почти слившегося с горизонтом. Из этого «моря» торчали «скалы» обгоревшей мебели, и лишь с одной стороны оно упиралось в огромную чёрную стену. Туда-то и семенил Ултар.
Мелко потряся головой, Вика шагнула в пепел. Ступня скрылась в нём по самую щиколотку, но нашла опору. На ощупь скошенное дно напоминало кафель, вздувшийся от сырости. Шагать по нему без обуви оказалось неприятно и даже больно, однако кот, выжидавший посреди серых хлопьев, казалось, неудобства не испытывал.
– Мяу! – Ултар качнул головой и выразительно зевнул на свои же следы.
– Ох, сейчас-сейчас. – Вика перешагнула на протоптанный котом путь. Случайно или нет, но плиты на нём ощущались не такими скошенными, и, пожалуй, идти по ним было не столь болезненно.
Коротко кивнув, Ултар развернулся и засеменил дальше. Вике ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, как барже за ледоколом.
Чёрная стена приближалась быстрее, чем должна бы, но Вика старалась не думать об этом. По большому счёту её мысли занимали только две вещи: не упустить Ултара из виду и не наступить на острый угол. Вряд ли здесь, где бы Вика ни находилась, есть пластырь и антисептик.
Ултар исчез в серых клочьях прямо перед стеной, которая вблизи оказалась не такой уж монолитной. Это был перекрёсток трёх коридоров; под копотью на стенах проглядывались обгоревшие обои. Последние метры, или даже десятки метров, до перекрёстка Вике пришлось пройти самостоятельно. Посему, едва достигнув безопасного островка, Вика опустилась на четвереньки от боли. Преодолев в такой позе ещё полметра, Вика села и, давясь слезами, осмотрела стопы. Серые, залитые кровью, они напоминали извалянные в кострище куски красного, недожаренного мяса.
«В жизни не надену каблуки, хоть убейте».
– Мяу, – раздалось из недр левого коридора. Из-за поворота высунулся Ултар. Он глядел на Вику со стоической печалью няньки, вынужденной сопровождать несмышлёныша в его опасной забаве.
– Что же ты так со мной?
Отдышавшись, Вика рывком встала на ноги и тут же вскрикнула.
До ее ушей донеслось жалобное мычание. Глаза кота влажно блестели.
– Я дойду… дойду…
Коридор петлял. Ступни Вики тяжелели и немели, будто превращались в старые потрескавшиеся подошвы. Отпечатки с каждым шагом становились всё более блеклыми.
«Теперь у дьявола есть мои отпечатки».
– Не могу. – Вика обессиленно опустилась на четвереньки. – Зачем ты так со мной? Неужели больше некому… больше некому…
Ултар подбежал: тыг-дыг, тыг-дыг – и, остановившись вплотную к Вике, старательно облизал ей щёки.
– Мяу!
«Давай же! Мы почти на месте!» – словно увещевал он.
– Лучше бы ты пятки облизал, шерстяной, – прохрипела Вика и подняла голову.
Коридор обрывался, впереди зиял дверной проём без двери, а за ним – просторный зал. Проползав несколько метров с задранной головой, Вика так и не различила потолка, взгляд упирался в угрюмое серое небо. А под ним – бескрайнее каменистое поле. Впрочем, не пустое.
Боком ко входу в двух десятках шагов от него стоял банкетный стол. Внушительный размер указывал на возможность размещения тридцати-тридцати пяти персон, однако приборов, блюд и подносов на нём хватило бы лишь на шестерых человек… и небольшое животное.
К запаху гари примешалась вонь палёной плоти.
На блюдах высились горы фруктов: яблок, слив, гранатов, тёмного винограда. Рядом своего часа ожидали тарелочки и вазочки с зефиром, печеньем и вареньем, а также чайный сервиз; над чашками и чайником клубился пар. Сидения имелись с одной стороны, противоположной входу, точно тот был сценой в кабаре. Стулья заменял длинный папоротникового цвета диван, из тех, что ставят в кафе сразу вдоль нескольких столов.
Ултар отбежал от Вики и скрылся за краем скатерти: он выполнил свою задачу и отправился получить причитавшиеся поглаживания. Кот заскочил на диван, а затем, без лишних церемоний, на стол. Посуда недовольно задребезжала, но бурчание её было недолгим и ни на что не повлияло. Ултар перевернулся на спину и игриво засучил лапами.
Вика со вздохом опустила голову: от неудобной собачьей позы сводило шею, да и увиденного вполне хватило, чтобы признать участниц посмертного чаепития.
«Кто же ещё…»
Тётя Ли и тётя Алиса. Смерть не изменила их, потому что живыми они перестали быть задолго до Викиного рождения. Тётя Ли, красавица с кожей как у фарфоровой куклы, скуластым лицом с круглым подбородком, тёмно-рыжими волнистыми волосами и терракотовыми, почти оранжевыми глазами. Её спутницу, растрёпанную соломенную блондинку, напоминающую подростка-акселерата или анорексичку, Вике не пришло бы в голову окрестить дурнушкой… вслух. Это как назвать Деда Мороза обыкновенным старикашкой в присутствии ребёнка: близко к правде, но всё равно святотатство. Одежду тётушек Вика не различила: их контуры размывались маревом, будто мираж. Да и какое значение имела нагота в таком месте? Вика бы не удивилась, узнав, что сама разгуливает в чём мать родила.
Перед глазами плыло. Пол манил растянуться на нём, словно жарким летом на свежих прохладных простынях, и сил противиться не оставалось. Она уже приготовилась ощутить каменную твердь лицом, когда цепкие пальцы подхватили Вику под мышки и приподняли над землёй. Тёмная поверхность сменилась лицом тёти Ли.
Вика словно вернулась в детство, когда теребить взрослых с просьбой «крути-верти меня» не считалось чем-то зазорным. Тётя Алиса могла поднять весело сучащую ногами девочку высоко, до самого потолка, а то и до крыши, зато тётя Ли могла крутить-вертеть так быстро, что аж мутило.
«Сильная и прыткая, когда нужно».
– Ви-и-и-и! – Глаза тёти Ли сверкали, как два рубина.
– А-а-а! – устало подыграла Вика, будто клыкастая улыбка вампирши могла её напугать.
Мир за лицом тёти Ли смазался, и через секунду Вика очутилась на диване; взгляд её упёрся в небо-потолок, под затылком подёргивалось костлявое бедро. На Викин лоб опустилась ладонь, а длинные тонкие пальцы, кои легко принять за лапки гигантского паука, нависли над лицом подобно чёлке. Закалённый рассудок грозил дать слабину, но будто в ответ на участившееся дыхание Вики тётя Алиса промурлыкала что-то вроде колыбельной. Помогло… немного.
– Ох…
– Моя вкусняша! Моя сладочка! Моя малышка Ви! – В поле зрения снова появилось лицо тёти Ли. Вампирша принялась по-детски тыкать большими пальцами в щёки Вики в такт своих слов. – Ты не пред-ста-вля-ешь, как я ра-да те-бя ви-деть!
– Я тоже рада, тетя Ли! – Вика попыталась высвободить лицо, и тётя Ли, по-детски насупившись, отодвинулась к Викиным ступням.
– Ужас какой! Ты, псина хвостатая, не мог найти девочке нормальную дорогу?!
– Шшш! – Ултару явно не понравилось, что его назвали псиной. Ладонь тёти Алисы исчезла с Викиного лба, и, судя по быстрой смене шипения на примирительное мурчание, паучьи пальцы активно и успешно задабривали кота почесуньками.
«В этом они и правда хороши».
– Как от стекла! – сокрушалась тётя Ли, поглаживая израненные ноги. – Тут ведь совсем нет никаких бинтов! Надо продезинфицировать!
– Тётя Ли, всё в по…
Вика умолкла, всё вокруг как будто тоже. К одному из порезов на правой ступне прильнули губы, ни тёплые, ни холодные. Края раны заныли, как непрогретые мышцы во время растяжки, а обнажённая плоть горела. Это ощущение тянулось несколько секунд, после чего тётя Ли перешла к другому порезу и повторила процедуру, а затем ещё, каждый раз заканчивая едва слышным поцелуем.
Тётя Ли склонилась над левой ступнёй.
– Нет, правда, всё в п-порядке… – Вика согнула колени и приподнялась, но, помимо лёгкого испуга и стеснения, почувствовала нечто сродни любопытству: «Она это что, всерьёз?». Тётя Ли, судя по всему, чувствовала, как трепетало сердце подопечной, и, прильнув щекой к ступне, смаковала каждую секунду, каждое мгновение, каждое прикосновение языка и губ к израненной коже…