Перегрузка — страница 4 из 4

Глава 1

В номере — люкс на двадцать пятом этаже отеля «Христофор Колумб» — Леа оторвала взгляд от тетради, в которой она писала.

— Папа, — сказала она. — Можно, я спрошу тебя о чем-то личном?

— Да, конечно.

— У вас с мамой теперь все в порядке?

Ниму потребовалась секунда-другая, чтобы понять смысл вопроса дочери. Потом он быстро ответил:

— Да, в порядке.

— И вы не… — Леа запнулась. — Вы не собираетесь расходиться?

— Если ты из-за этого беспокоишься, — сказал он, — то не стоит. Этого не случится, я надеюсь, никогда.

— О, папа! — Леа бросилась к нему и крепко обняла. — О, папа, я так рада!

Ее юное нежное личико, влажное от слез, прижалось к его щеке. Он обнял ее и ласково погладил по волосам.

Они были вдвоем, потому что Руфь и Бенджи несколько минут назад спустились вниз попробовать мороженое, которым славился отель. Леа предпочла остаться с Нимом, заявив, что хочет доделать домашнее задание, которое она взяла с собой. А может быть, догадывался он теперь, чтобы задать этот важный вопрос.

Знают ли вообще родители, размышлял Ним, что творится в душах их детей, что переживают они из-за эгоизма и легкомыслия родителей? Он вспомнил, как Леа, общаясь с ним по телефону, когда они с Бенджи оставались у Нойбергеров, старательно избегала разговора о маме. Какое мучение испытывала тогда Леа, чуткая и все понимающая четырнадцатилетняя девочка! Ему стало стыдно. Вставал вопрос, следует ли сказать детям правду об условии Руфи? Вероятно, придется. Конечно, это вызовет беспокойство — такое же, какое испытал и продолжал испытывать Ним. И все-таки будет лучше, если Леа и Бенджи узнают обо всем сейчас. Ним решил, что обсудит это с Руфью в ближайшие несколько дней.

Леа как будто почувствовала его тревогу.

— Все в порядке, папа. Все в порядке. — Затем, быстро переключившись, как бывает в юности, она выскользнула из его объятий и вернулась к своим делам.

Он подошел к окну, из которого открывался вид, похожий на панораму с почтовой открытки. Историческая часть города, порт, заполненный судами, и два самых знаменитых в мире моста — все было тронуто золотом клонящегося к закату солнца.

— Эй, — сказал он через плечо. — Какой фантастический вид.

Леа, улыбаясь, подняла глаза.

— Да. Конечно.

По крайней мере одно ясно: то, что он взял семью на съезд Национального института энергетики, оказалось хорошей идеей. Дети были в восторге, когда они все сегодня утром регистрировались в отеле. Леа и Бенджи, которых взяли из школы на четыре дня, получили задание, в том числе им поручили написать рассказ о самом съезде. Бенджи, обдумывая свой рассказ, выразил желание послушать завтра речь своего отца. Конечно, было не принято допускать ребенка на деловые мероприятия НИЭ, но Ниму удалось это устроить. Для семей существовала другая программа — поездка по гавани, посещение музеев, кино, — и Руфь с детьми могла к ней присоединиться.

Через некоторое время Руфь и Бенджи вернулись в номер. Со смехом они сообщили, что им пришлось попробовать по два стаканчика, прежде чем их пригласили в зал мороженого трехзвездного класса.

***

Второй день съезда.

Рассвет был светлым и безоблачным, солнце струилось в окна. Ним, Руфь и дети наслаждались роскошным завтраком, поданным в номер.

Во время завтрака Ним еще раз просмотрел текст доклада. По программе он был назначен на десять утра. В самом начале десятого Ним отправился на лифте вниз, на первый этаж.

Существовала причина, по которой он сначала направился туда. Из окна номера он увидел на улице что-то вроде демонстрации, и ему было интересно знать, кто и зачем ее устроил.

Выйдя из парадных дверей отеля, он понял, что это была все та же знакомая толпа — движение «Энергия и свет для народа». Около сотни человек различного возраста шествовали, скандируя лозунги. «Неужели им никогда не надоедает, — удивился он, — и они ничего не хотят знать, кроме собственной точки зрения?»

***

Они размахивали своими обычными плакатами:

«ГСП энд Л» надувает потребителей»; «Пусть народ, а не зажравшиеся капиталисты, владеет «ГСП энд Л»; «Энергия и свет для народа» требует общественного владения коммунальными предприятиями»; «Общественное владение — гарантия снижения тарифов на электричество».

«Какого воздействия на Национальный институт энергетики, — размышлял Ним, — ждет «Энергия и свет для народа»? Он мог бы сказать им, что никакого результата не будет. Но они жаждали внимания к себе и, как всегда, его получали. Он видел телевизионные камеры. О да, всем происходящим руководил с бодрым видом Дейви Бердсон.

Начались попытки демонстрантов не пропустить транспорт к отелю. Путь к фасаду отеля блокировался цепочкой сторонников «Энергии и света для народа», которые взялись за руки и препятствовали движению нескольких автомобилей и такси.

Другая группа перекрыла соседний служебный въезд. Там задержали два грузовика. Ним видел, что один из них был молоковоз, а другой — открытый пикап, груженный огнетушителями. Оба водителя вышли из своих машин и протестовали против задержки.

Теперь появилось несколько городских полицейских. Они двигались среди демонстрантов, увещевая их. Последовал короткий спор между полицией и демонстрантами, к которому присоединился Бердсон. Затем крупный бородатый мужчина пожал плечами и начал отодвигать своих сторонников от обоих въездов, а полиция, поторапливая их, пропустила внутрь два грузовика, затем автомобили и такси.

— Можете представить себе такую безответственность? — Говоривший был тоже делегатом съезда. Он стоял рядом с Нимом, и его можно было отличить по значку НИЭ на лацкане. — Это тупое стадо хотело оставить отель без противопожарной защиты и молока. Боже, но зачем?

Ним кивнул:

— В этом нет большого смысла.

Вероятно, демонстранты также не видели в этом смысла, ибо начали расходиться.

Ним вернулся в отель и поднялся на лифте на антресольный этаж, где находилось правление съезда.

Съезд НИЭ собрал несколько сотен бизнесменов, инженеров и ученых, в задачи которых входило обсудить общие проблемы, обменяться достижениями, да и просто пообщаться. По теории каждый делегат после этого должен был лучше делать свою работу. Трудно было определить денежную ценность подобного мероприятия, хотя таковая и существовала.

Делегаты уже собирались в холле конференц-зала, чтобы в неформальной обстановке выпить кофе. С этого начинался каждый день. Ним присоединился к тем, кто пришел раньше. Среди них были представители других энергетических компаний, некоторых он знал, других — нет.

Разговоры в основном сводились к нефти. Сводка новостей накануне вечером подтвердила, что страны ОПЕК были тверды в своем намерении получать за будущие поставки нефти оплату золотом, а не бумажной валютой, которая, особенно доллар, обесценивалась почти ежедневно. Переговоры между Соединенными Штатами и странами ОПЕК прекратились, перспектива нового нефтяного эмбарго становилась угрожающе реальной.

Если бы это произошло, удар по энергокомпаниям, производящим электроэнергию, мог быть гибельным.

Через несколько минут участия в обсуждении проблем Ним почувствовал, что кто-то сжимает его руку. Повернувшись, он увидел Фестона Джоунза, своего друга из Денвера. Они тепло пожали руки друг другу. Фестон спросил:

— Что нового о «Тунипа»?

Ним скорчил гримасу:

— Строительство пирамид шло быстрее.

— И фараоны не нуждались в разрешениях. Верно?

— Верно! Как Урсула?

— Прекрасно. — Фестон просиял. — У нас будет ребенок.

— Это замечательно. Поздравляю! Когда должен наступить этот большой день? — Ним просто заполнял словами время, стараясь собраться с мыслями. Он ясно помнил тот уик-энд в Денвере, когда Урсула пришла к нему в постель. Урсула призналась, что она и ее муж хотели детей, но не могли их иметь. Фестон подтвердил это: «Мы оба прошли медицинское обследование… Мой пистолет поднимается и стреляет, но я заряжаю его только холостыми патронами. У меня никогда не будет боевых патронов…»

— Доктор говорит, примерно в конце июня.

Боже! Ниму не нужен был калькулятор, чтобы понять, что это его ребенок. Он был в смятении. Черт знает, что тут можно сказать!

Не дожидаясь очередного вопроса, Фестон обнял его и похлопал по плечу.

— Мы с Урсулой хотели бы только одного. Когда придет время, ты должен быть крестным.

Нужно было радостно заявить о своем согласии, но Ним не мог выдавить из себя ни слова. Вместо этого он снова крепко сжал руку Фестона и закивал в знак согласия. «У ребенка Джоунза, — поклялся про себя Ним, — будет самый лучший, самый добросовестный крестный из всех крестных». Они договорились встретиться снова до окончания съезда.

Потом Ним разговаривал с другими энергетиками из «Нью-Йорк Кон Эдисон». По мнению Нима, это было одно из самых благополучных предприятий Северной Америки, несмотря на его возросшую роль в качестве сборщика налогов Нью-Йорка и поток брани со стороны некоторых политиков. Потом были встречи с людьми из «Флорида пауэр энд лайт», «Чикаго коммонуэлс Эдисон», «Хьюстон лайтинг энд пауэр», «Сазерн Калифорния Эдисон», «Аризона паблик сервис» и другими.

В холле была и группа делегатов из «Голден стейт пауэр энд лайт». Они активно общались с представителями головной компании. Среди делегатов «ГСП энд Л» был и Рей Паулсен. Он и Ним поприветствовали друг друга, как всегда, без всякого радушия. Эрик Хэмфри еще не появился на съезде, он должен был приехать позже.

Закончив разговор, Ним заметил знакомое лицо в растущей и все более шумной толпе делегатов. Это была Нэнси Молино, репортер «Калифорния экзэминер». К удивлению Нима, она подошла прямо к нему.

— Привет! — Она была настроена дружелюбно и улыбалась, но воспоминания Нима были слишком свежи и мрачны, чтобы он ответил тем же. Однако приходилось признать, что эта женщина чертовски привлекательна, ее широкие скулы и высокомерная манера держаться были частью этой привлекательности. Она умела хорошо и дорого одеваться.

Он ответил прохладно:

— Доброе утро.

— Вот, прихватила ваш доклад в комнате для прессы, — сказала Молино, она держала в руке пресс-бюллетень и копию полного текста. — Удивительно скучная штука. Вы собираетесь сказать что-нибудь особое, что здесь не напечатано?

— Даже если и собираюсь, черта с два я сообщу вам об этом заранее.

Ответ, кажется, ей понравился, и она засмеялась.

— Пап, — вмешался голос. — Мы собираемся наверх, вон туда.

Это был Бенджи, который пробирался между делегатами, направляясь к маленькому балкону в конференц-зале, где могли разместиться всего несколько человек. Выше, на лестнице, Ним увидел Руфь и Леа. Они махали ему, и он помахал в ответ.

— Ладно, — сказал он Бенджи. — Лучше идите на свои места.

Нэнси Молино наблюдала за ними с явным удовольствием.

— Вы взяли семью на собрание? — спросила она.

— Да, — ответил он, а затем добавил:

— Жена и дети остановились вместе со мной в отеле. На случай, если вы захотите что-то из этого факта состряпать, должен предупредить вас, что сам оплачиваю их расходы.

— Ой, ой, — передразнила она. — Какая ужасная у меня репутация.

— Я опасаюсь вас так же, как опасался бы кобры, — не принял ее шутливого тона Ним.

«Этот Голдман, — думала Нэнси, уходя, — все-таки мужик ничего».

Ее появление здесь было связано с заданием, которого она не ожидала и не хотела. Но редактор газеты, обнаружив в программе фамилию Голдмана, послал Нэнси в надежде, что она найдет какие-то «жареные» факты, чтобы продолжить достойную отражения в прессе вендетту. Но старик ошибся. Она честно прокомментирует речь Голдмана и даже создаст ему рекламу, если материал будет того стоить. (Напечатанный текст этого не заслуживал, поэтому она и задала свой вопрос.) Кроме того, Нэнси хотела сбежать отсюда как можно быстрее. Сегодня она должна была встретиться с Иветтой в том баре, где они коротко поговорили неделю назад. Она могла успеть, хотя время поджимало. Свою машину она оставила в подземном гараже отеля. Нэнси надеялась, что девушка ответит ей на некоторые интересовавшие ее вопросы.

А пока был Голдман. Она вошла в зал заседаний и села за стол прессы.

Уже обращаясь к собранию, Ним понял, что согласен с Молино. Подготовленная им речь была настолько утяжелена техническим материалом, что никак не могла показаться захватывающей газетному репортеру. Но по мере того, как он описывал сегодняшние и будущие проблемы «Голден стейт пауэр энд лайт», оживление аудитории свидетельствовало о том, что многие слушатели разделяют те разочарования и опасения, которые Ним представил под заголовком «Перегрузка». В их обязанности тоже входило надежное обеспечение энергией. И они, как и он, осознавали, что время на исходе, всего каких-нибудь несколько лет остается до настоящего электрического голода. И тем не менее почти каждый день их честность ставилась под вопрос, их предостережениям не верили, над их беспощадной статистикой насмехались.

Приближаясь к концу своего заранее подготовленного текста, Ним достал из кармана листок с записями, которые он сделал только вчера. Их он использует в конце.

— Большинство из нас, здесь находящихся, а возможно, и все, — сказал он, — разделяют два важных убеждения. Одно из них касается окружающей среды. Мир, в котором мы живем, должен быть более чистым, чем сейчас. Стало быть, те, кто справедливо стремится к этой цели, заслуживают нашей поддержки. Второе мое убеждение касается демократического процесса. Я верю в демократию и всегда верил, хотя в последнее время с некоторыми оговорками. Это заставляет меня вернуться к вопросу об окружающей среде. Некоторые из тех, кто называет себя борцами за окружающую среду, перестали быть справедливыми защитниками этой достойной цели и превратились в фанатиков. Они в меньшинстве. Но с помощью шумного, жесткого, бескомпромиссного нажима, зачастую объясняющегося их неинформированностью, они умудряются навязывать свою волю большинству.

Поступая так, они проституируют на демократическом процессе, безжалостно используют его, чтобы помешать всему ради своих узких целей. Там, где они не могут нанести удар с помощью интеллекта и аргументов, они используют проволочки и хитрости, не идущие вразрез с законом. Такие люди даже не притворяются, что принимают правила большинства, потому что они убеждены, что знают все лучше, чем большинство. Они признают только те стороны демократии, которые могут обернуться их собственной выгодой.

Последние слова вызвали взрыв аплодисментов. Ним поднял руку, призывая к тишине, и продолжал:

— Эта категория борцов за окружающую среду сопротивляется всему. Не существует ничего, абсолютно ничего, что бы наша энергетическая промышленность могла предложить такого, что не вызвало бы их гнева, осуждения, яростной и уверенной в собственной справедливости оппозиции. Но фанатики среди борцов за окружающую среду не одиноки. У них есть союзники.

Ним сделал паузу и еще раз подумал о своих записях. Он понимал: то, что последует дальше, может повлечь за собой некоторые неприятности, как это было пять месяцев назад после слушаний в Энергетической комиссии вопроса о «Тунипа». Это также пошло бы вразрез с наказом Эрика Хэмфри «воздерживаться от дискуссии». Ну да ладно, не повесят же они его, в самом деле. И он откинул сомнения.

— Союзники, о которых я говорю, — заявил он, — это люди, назначенные в административные советы исключительно по политическим соображениям, число которых возрастает.

Ним почувствовал возросший интерес аудитории.

— Было время, когда в этом штате, как и везде, советы и комиссии, контролирующие нашу отрасль, были малочисленными и можно было положиться на их разумную беспристрастность и непредвзятые решения. Но не теперь. Эти советы и комиссии разрослись до такой степени, что уже просто мешают друг другу продуктивно работать, вместо этого они теперь соревнуются друг с другом в имитации работы. Большинство членов советов и комиссий получают эти назначения явно в качестве политического вознаграждения. Они редко, если вообще когда-нибудь это случается, попадают туда благодаря своим заслугам и опыту. В итоге такие члены комиссий и советов имеют очень мало деловых навыков или вообще не обладают ими, а некоторые даже выставляют напоказ свое предвзятое отношение к бизнесу. И тем не менее у всех у них куча политических амбиций, которые управляют их действиями и решениями.

Именно поэтому и именно таким образом наши экстремистски настроенные критики и оппоненты находят себе союзников. Воинственные, так называемые популистские, точки зрения и выпады против энергетических компаний оказываются в центре внимания. Спокойные же, взвешенные, продуманные решения остаются в тени, и все члены комиссий и советов, о которых я говорю, на самом деле знают это очень хорошо. Скажем по-другому: то, что должно составлять справедливую основу общественного доверия, на деле искажается и оборачивается против общественных интересов. У меня нет простых рецептов, которые я мог бы предложить для решения этих двух громадных проблем. Подозреваю, их нет и у вас. Лучшее, что мы можем сделать, это всегда, когда это только возможно, показывать общественности, что меньшинство, этот коварный альянс фанатиков и заботящихся только о себе политиков, подрывает истинные интересы большинства.

На этом Ним решил закончить.

Пока он размышлял, какой в конце концов будет реакция Эрика Хэмфри и других его коллег по «ГСП энд Л», делегаты, встав со своих мест, устроили ему настоящую овацию.

«Поздравляю!», «Нужно иметь мужество сказать такое, все настолько верно», «Надеюсь, то, что вы сказали, получит широкую известность», «Я бы хотел получить копию для распространения», «Отрасли нужны меткие стрелки вроде вас», «Если вам надоест работать на «Голден стейт пауэр энд лайт», только дайте нам знать»…

Невероятно, но делегаты вдруг столпились вокруг него, и Ним понял, что стал героем. Президент гиганта «Мидуэст» убеждал его:

— Надеюсь, ваша компания ценит вас. Я намерен рассказать Эрику Хэмфри, как вы были хороши.

От всех этих рукопожатий и поздравлений и от неожиданно нахлынувшей усталости Ним расслабился.

Только одно портило ему настроение — сердитое, даже враждебное лицо Рея Паулсена. Но вице-президент ничего не сказал, он просто вышел из зала.

Ним направился к выходу, когда тихий голос произнес за его спиной:

— Я пришел специально, чтобы послушать тебя. Это стоило того.

Ним обернулся. К своему удивлению, он увидел Уолли Тэлбота. На голове Уолли была повязка, он передвигался, опираясь на трости, но тем не менее ему удавалась довольно добрая улыбка.

— Уолли! — сказал Ним. — Как здорово, что ты пришел! Я не знал, что тебя выписали из госпиталя.

— Выписали пару недель назад, но это вряд ли к лучшему. Мне еще предстоит лечение. Мы можем поговорить?

— Конечно. Давай подыщем тихое местечко. — Он собирался идти к Руфи и детям, но подумал, что увидит их позже, в номере.

Они спустились на лифте на первый этаж. В углу, у лестницы, два стула не были заняты, и Ним с Уолли направились к ним. Уолли двигался с помощью своих тростей несколько неуклюже, но явно предпочитал обходиться без чьей-либо помощи.

— Осторожно! — Человек в щеголеватом серо-голубом комбинезоне прошел мимо, маневрируя двухколесной тележкой, на которой лежали три красных огнетушителя.

— Минутку, джентльмены. Мне надо только положить эту штуку на место.

Молодой человек отодвинул стул, один из тех, к которым они шли, установил за ним огнетушитель и вернул стул на прежнее место. Он улыбнулся Ниму:

— Все, сэр. Извините, что задержал вас.

— Вы нам не помешали. — Ним вспомнил, что видел этого человека раньше. Сегодня утром он был за рулем одного из грузовиков, которые полиция сопровождала во двор отеля во время демонстрации.

Ниму пришло в голову, что место для огнетушителя за стулом, где его никто не видел, вроде бы не подходило. Но это не его забота, а человек, по-видимому, знает, что делает. На его комбинезоне была эмблема службы противопожарной безопасности. Ним и Уолли сели.

— Ты видел руки этого парня? — спросил Уолли.

— Да. — Ним заметил, что руки молодого человека были в пятнах, вероятно, из-за неаккуратного обращения с химикатами.

— Это можно исправить путем пересадки кожи. — Уолли опять улыбнулся, на этот раз печально. — Я становлюсь знатоком по этой части.

— Да забудь ты об этом парне, — сказал Ним. — Расскажи лучше о себе.

— Ну, моя пересадка кожи потребует длительного времени. Каждый раз понемногу — так это делается.

Ним сочувственно кивнул:

— Да. Я знаю.

— Но у меня есть хорошие новости. Думаю, тебе о них интересно узнать. У меня будет новый член.

— Что будет?

— Ты не ошибся. Ты помнишь, что мой прежний сгорел?

— Конечно, помню. — Ним никогда не смог бы забыть, что сказал доктор на следующий день после того, как Уолли был поражен током: «…ток прошел через верхнюю часть его тела и ушел в землю по металлической опоре, пройдя через его пенис. Пенис разрушен. Обожжен. Полностью…»

— Но я все еще испытываю там сексуальные ощущения, — сказал Уолли. — Это можно использовать как основу. Поэтому меня послали в Хьюстон на прошлой неделе — в Техасский медицинский центр. Они там творят удивительные вещи, особенно для таких, как я. Там есть врач, Брентли Скотт. У него золотые руки. Скотт собирается сделать мне новый пенис и обещает, что он будет работать.

— Уолли, я очень рад за тебя, но, черт возьми, как это можно сделать?

— Это делается частично с помощью пересадки кожи и частично путем того, что называется протезированием полового члена. Это маленький насос, несколько трубок и крошечный резервуар. Все соединяется и хирургически имплантируется. Аппарат изготавливается из кремниевой резины. Тот же материал используется при имплантации искусственных клапанов в сердце. Это воистину заменитель самого главного, что дала нам природа.

— И он действительно работает? — с любопытством спросил Ним.

— Чертовски работает! — Энтузиазм Уолли бил ключом. — Я это видел. Я выяснил, существуют сотни людей, у которых операция прошла успешно. И скажу тебе еще кое-что.

— Что?

— Протезирование полового члена предназначено не только для таких, как я, получивших травму, но и для других — обычно для старых людей, у которых все нормально, только сила иссякла, и которые не могут спать с женщиной. Это позволяет им просто воспрянуть духом. А как ты, Ним? Тебе нужна помощь?

— Только не такого рода. Пока, слава Богу, не надо!

— Но когда-нибудь тебе может потребоваться. Подумай об этом! Мужская сила в конце концов иссякнет. А так можно отправиться в могилу с хорошей эрекцией.

Ним улыбнулся.

— А что я с ней буду делать в могиле?

— Эй, вон Мэри! — воскликнул Уолли. — Она пришла за мной. Я еще не могу водить машину сам.

Ним увидел в холле Мэри Тэлбот. Она тоже заметила их. Рядом с ней, к огорчению Нима, была Ардит Тэлбот. Он не видел ее после их последней встречи в госпитале, когда она, в истерике, обвиняла себя и Нима в несчастье Уолли. Ниму было интересно, умерила ли она свой религиозный пыл.

Обе женщины были заметно напряжены. Еще бы, прошло лишь семь месяцев после трагической смерти Уолтера Тэлбота во время взрывов на «Ла Миссион», а несчастье с Уолли произошло всего несколькими неделями позже. Мэри, которая, сколько ее помнил Ним, всегда была стройной, теперь заметно прибавила в весе. Виной тому, конечно, были переживания и заботы. Она даже выглядела старше. Хорошо бы, подумал Ним, чтобы то, о чем рассказывал ему Уолли, заработало. Если это произойдет, то им обоим станет легче.

Ардит выглядела лучше, чем когда он видел ее последний раз, но не намного. Прежде красивая, спортивная, элегантная, теперь она стала просто пожилой женщиной. Но она улыбнулась Ниму и дружелюбно поприветствовала его. У Нима отлегло от сердца.

Они болтали о том о сем. Ним еще раз выразил свою радость по поводу того, что Уолли ходит. Мэри вспомнила, что по дороге кто-то рассказал ей о речи Нима, и поздравила его. Ардит сообщила, что нашла еще несколько старых подшивок Уолтера и хочет передать их «ГСП энд Л». Ним предложил забрать их, если она желает.

— В этом нет необходимости, — поспешно сказала Ардит. — Я могу послать их вам. Их не так много, как в прошлый раз, и…

Она замолчала.

— Ним, в чем дело?

Он разинув рот уставился на нее:

— Прошлый раз… Подшивки Уолтера Тэлбота!

— Ним, — повторила Ардит, — в чем дело?

Мэри и Уолли тоже смотрели на него с удивлением.

— Нет, — выдавил он. — Нет, я просто кое-что вспомнил.

Теперь он понял, что не давало ему покоя. Понял, какая часть информации ускользала от него после дня, проведенного с Гарри Лондоном и мистером Йелом в офисе Эрика Хэмфри. Она находилась в старых подшивках Тэлбота, которые Ардит передала Ниму в картонных папках вскоре после смерти Уолтера. Тогда Ним только просмотрел их, теперь они хранились в «ГСП энд Л».

— Мы, пожалуй, пойдем, — сказал Уолли. — Рад был видеть тебя. Ним.

— Взаимно, — ответил Ним. — Удачи тебе во всем, Уолли!

Когда все трое ушли, Ним задумался. Итак, теперь он вспомнил, что было в тех подшивках, и он знает, что должен сделать. В следующие три дня. Сразу после съезда.

Глава 2

«Суета, суета, суета! Всю жизнь так», — думала Нэнси Молино, гоня свой «мерседес» со скоростью, намного превышающей допустимую, выискивая свободные места в потоке машин и внимательно глядя в зеркало заднего вида, чтобы не нарваться на полицейский патруль.

Она поспешно продиктовала по телефону свой материал о Голдмане, который должен был выйти в вечернем выпуске, и теперь, уже опаздывая на десять минут, торопилась на встречу с Иветтой. Нэнси надеялась, что у девушки хватит ума подождать.

Сегодня Нэнси должна была выяснить некоторые моменты по другому делу, для чего ей нужно вернуться в офис «Экзэминер». Да и как-то надо было выкроить время и заскочить в банк за деньгами. На четыре назначен визит к дантисту, а вечером она обещала быть на двух вечеринках. На одну она должна была просто заглянуть, а другая наверняка затянется далеко за полночь.

Но она любила быстрый темп и в работе, и в развлечениях, хотя бывали дни, как сегодня, когда происходило слишком много всего.

Нэнси улыбнулась при мысли о своем отчете о речи Голдмана. Вероятно, он удивит его, потому что этот материал был прямым, честным, без какой-либо тенденциозности.

Несколько сотен руководителей американской энергетической промышленности стоя приветствовали сегодня Нимрода Голдмана, вице-президента «Голден стейт пауэр энд лайт», который заявил, что находящиеся под политическим влиянием контролирующие органы злоупотребляют общественным доверием.

Он обратился к проходящему в городе съезду Национального института энергетики.

Ранее Голдман критиковал некоторых борцов за окружающую среду, которые, как он сказал, сопротивляются всему. «Не существует ничего, абсолютно ничего, что бы наша энергетическая промышленность могла предложить…»

И так далее, и так далее. Она цитировала некоторые его заявления, в том числе о приближающемся энергетическом голоде, так что все вопросы должны быть обращены теперь к нему, а не к репортеру.

Господи! Как только таким идиотам дают водительские права? Она была второй в ряду машин, который мог двигаться на зеленый свет светофора, но парень, стоявший первым, до сих пор не тронулся с места. Что он, уснул? Она нетерпеливо сигналила. Дерьмо! Светофор мигнул желтым, а когда Нэнси подъехала к нему, зажегся красный свет. Но перекресток казался свободным, и она рискнула проскочить на красный.

Через несколько минут она увидела впереди тот бар, где была на прошлой неделе. На сколько она опоздала? Поравнявшись с баром, Нэнси взглянула на свои часы. Восемнадцать минут. И, как назло, сегодня негде было поставить машину. Она нашла место через два квартала и, заперев «мерседес», поспешила назад.

В баре было темно и пахло плесенью, как и раньше. Нэнси остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте. Ей показалось, что за семь дней ничего не изменилось и даже посетители были те же.

Иветта ждала. Нэнси ее увидела. Она была одна за тем же столом в углу, за которым они сидели в прошлый раз. Перед ней стояло пиво. Она взглянула на приближающуюся Нэнси, но не проявила не только какого-либо интереса, но и признаков того, что узнала ее.

— Привет! — поздоровалась с ней Нэнси. — Извини, что опоздала.

Иветта слегка пожала плечами, но ничего не сказала. Нэнси подозвала официанта.

— Еще одно пиво. — Она ждала, пока его принесут, украдкой разглядывая девушку, которая до сих пор не произнесла ни слова. Она выглядела еще хуже, чем неделю назад, — кожа покрыта пятнами, волосы спутаны. На ней была та же одежда, выглядевшая так, как будто в ней спали целый месяц.

На ее правой руке опять была перчатка, по-видимому, скрывающая дефект, замеченный Нэнси при первой встрече.

Нэнси отпила большой глоток неплохого пива, затем решительно перешла к делу:

— Ты обещала рассказать мне сегодня, что происходит в том доме на Крокер-стрит и что там делает Дейви Бердсон.

Иветта взглянула на нее:

— Нет, я не обещала. Вы просто надеялись, что я расскажу.

— Хорошо, но я все еще надеюсь. Почему бы тебе не сказать сначала, чего ты боишься?

— Я больше не боюсь, — девушка сказала каким-то безжизненным голосом, да и лицо ее не выражало никаких эмоций.

Нэнси подумала, что ничего не добьется и, может быть, зря теряет время. Она попыталась еще раз:

— Так что изменилось за эту неделю?

Иветта не ответила. Казалось, она о чем-то размышляла. А пока, очевидно, не осознавая, что делает, Иветта потирала свою правую руку левой. Сначала в перчатке, а потом стянув ее. Потрясенная Нэнси с ужасом уставилась на руку. То, что раньше было ею, теперь выглядело уродливым красно-белым месивом из рубцов и шрамов. Двух пальцев не хватало, остались лишь неровные, выступающие обрубки. Другие пальцы, более или менее целые, тоже имели дефекты. Один палец был нелепо изогнут.

Нэнси почувствовала тошноту.

— Боже! Что случилось с твоей рукой?

Иветта взглянула вниз, потом, все поняв, быстро закрыла руку.

— Что случилось? — настаивала Нэнси.

— Это был… Я попала в аварию.

— Но кто оставил все в таком виде? Врач?

— Я не обращалась к врачу, — сказала Иветта. Она была готова заплакать, но сдержалась. — Они бы мне не позволили.

— Кто не позволил? — Нэнси почувствовала, что злится. — Бердсон?

Девушка кивнула:

— И Георгос.

— Кто такой этот Георгос? И почему они не отвезли тебя к врачу? — Нэнси сжала здоровую руку Иветты. — Девочка, я хочу помочь тебе! Я это смогу. Еще можно что-то сделать с рукой. Время еще есть.

Девушка покачала головой. Лицо и глаза ее стали такими же, как раньше, — пустыми, скучными.

— Ну, скажи мне, — умоляла Нэнси. — Скажи мне, что все это значит?

Иветта вздохнула. Затем внезапно нагнулась к полу и подняла потрепанную коричневую сумочку. Открыв ее, она вынула две магнитофонные кассеты, положила их на стол и пододвинула к Нэнси.

— Там все, — сказала Иветта. Затем одним движением она осушила остатки своего пива и поднялась, чтобы уйти.

— Эй! — запротестовала Нэнси. — Не уходи пока! Мы ведь только начали. Послушай, почему бы тебе не рассказать мне, что там, на этих кассетах? Мы бы поговорили об этом.

— Там все, — повторила девушка.

— Да, но… — Нэнси обнаружила, что говорить уже не с кем.

Мгновением позже входная дверь открылась, впустив немного солнечного света, — это ушла Иветта.

Наверное, догонять ее уже не было никакого смысла. Нэнси с любопытством осмотрела кассеты. Это были дешевые кассеты, которые можно купить по доллару или около того за целую упаковку. Ни одна кассета не была надписана, только на разных сторонах стояли карандашные отметки 1, 2, 3, 4. Ладно, она послушает их дома на своем магнитофоне сегодня вечером, хорошо бы найти на них что-то стоящее. Она была разочарована, что не получила никакой определенной информации от Иветты.

Нэнси допила свое пиво, заплатила за него и ушла.

Через полчаса она уже была в редакции и погрузилась в рутинную работу.

Глава 3

Когда Иветта сказала Нэнси Молино «я больше не боюсь», она сказала правду. Вчера Иветта приняла решение, которое освободило ее от забот о срочных делах, освободило от, всех сомнений, тревог, страданий. Исчез всеохватывающий страх, с которым она жила месяцами, — страх ареста и пожизненного заключения.

Вчерашнее решение было простым. Как только она передаст пленки этой негритянке, которая работает на газету и знает, что с ними делать, Иветта покончит с собой. Сегодня утром, в последний раз покидая дом на Крокер-стрит, она захватила с собой средство для этого.

И вот она отдала пленки, те пленки, которые тщательно и терпеливо готовила и которые обвиняли Георгоса и Дейви Бердсона, разоблачали их дела и планы и раскрывали сценарий убийств и разрушений, намеченных на эту ночь или, точнее, на три часа утра завтрашнего дня в отеле «Христофор Колумб». Георгос не подозревал, что ей известно об этом, а она знала обо всем.

Теперь, когда все было сделано, она испытывала ощущение покоя.

Наконец покой.

Прошло много времени с тех пор, когда она в последний раз испытывала это чувство. С Георгосом такого не было, хотя сначала волнение, которое она ощущала от того, что она его женщина, от его умных речей, от участия в его важных делах, заставляло ее считать, что все остальное не имеет значения. Только позже, намного позже, когда было уже слишком поздно, чтобы что-то изменить, она начала задавать себе вопрос, не болен ли Георгос, не превратились ли его талант и университетская подготовка в какое-то… как бы это сказать… извращение.

Теперь она была по-настоящему уверена, что так оно и есть: Георгос болен, а может быть, он сумасшедший И все же Иветта подумала, что продолжает беспокоиться о Георгосе даже теперь, когда она сделала то, что должна была сделать.

И что бы ни случилось с ним, она желала, чтобы ему не пришлось очень страдать, хотя знала, что все может произойти после того, как эта негритянка прослушает сегодня те пленки и все расскажет полиции. Однако в отношении того, что произойдет с Дейви Бердсоном, Иветта ничуть не волновалась, ей было наплевать. Она не любила его, никогда не любила. Он был скупой и жестокий и никогда не проявлял ни капли доброты, как Георгос.

Бердсона могут убить уже сегодня, или он будет гнить в тюрьме до конца своих дней. Это ее не беспокоило, наоборот, она даже надеялась, что одно из двух непременно случится. Иветта винила Бердсона во многом плохом, что произошло с ней и Георгосом. Идея с отелем «Христофор Колумб» принадлежала Бердсону. На пленках это тоже было зафиксировано.

Потом она сообразила, что никогда не узнает о судьбе Бердсона или Георгоса, потому что будет мертва.

О Боже, ей же только двадцать два! Она едва начала жить и не хотела умирать. Но она также не собиралась провести остаток жизни в тюрьме. Даже смерть была лучше, чем это.

Иветта продолжала идти. Она знала, куда направляется и зачем. Дорога должна занять примерно полчаса, а там она осуществит задуманное…

Это произошло менее четырех месяцев назад, через неделю после той ночи на холме возле Милфилда, где Георгос убил двух охранников. Именно тогда она поняла, в какую историю попала. Это было убийство. Она была виновна в убийстве так же, как и Георгос.

Сначала она не поверила, услышав от него об этом. Она подумала, что он просто хочет напугать ее, когда на обратной дороге из Милфилда в город он предупредил: «Ты так же замешана в этом, как и я. Ты была там, а это все равно как если бы ты сама пырнула ножом или выстрелила из пистолета. Что мне суждено, то и тебе».

***

А через несколько дней она прочитала в газете о процессе в Калифорнии над тремя настоящими убийцами. Эти трое ворвались в здание, и их предводитель выстрелил и убил ночного сторожа. Хотя двое других были без оружия и не участвовали активно в убийстве, всех троих признали виновными и приговорили к одинаковому наказанию — пожизненному заключению без права освобождения. Именно тогда Иветта поняла, что Георгос говорил правду, и с тех пор ее отчаяние все росло.

Она знала, что пути назад нет; что случилось, не переиграешь. Знала и не могла принять это умом.

Иногда ночами, лежа рядом с Георгосом в темноте этого мрачного дома на Крокер-стрит, она мысленно рисовала картины своего возвращения на ферму в Канзасе, где она родилась и где прошло ее детство. По сравнению с тем, что было теперь, те дни казались светлыми и беззаботными.

На самом же деле и там было одно дерьмо. Ферма располагалась на двадцати акрах каменистой земли. Отец Иветты, угрюмый, сварливый и вздорный человек, с трудом зарабатывал на пропитание для семьи из шести человек и на платежи за ссуду. Этот дом никогда не был обителью тепла и любви. Жестокие драки между родителями были нормой, которую перенимали дети. Мать ее постоянно жаловалась на жизнь и нередко давала понять, что Иветта, самая младшая в семье, не была желанным ребенком и что лучше было сделать аборт.

Иветта, следуя примеру двух своих братьев и сестры, покинула дом сразу, как только стала достаточно взрослой, и никогда больше туда не возвращалась. Она не имела представления, где теперь ее семья, умерли ли родители, и говорила себе, что ей это безразлично. Правда, Иветте все же было любопытно, узнают ли о ее смерти родители, братья или сестра и тронет ли их это хоть как-нибудь.

Конечно, думала Иветта, в том, что случилось с ней с тех пор, проще всего винить те ранние годы, но это было бы несправедливо и неверно. Приехав на Запад, несмотря на свое минимальное образование, она сразу же устроилась продавщицей в небольшом магазине в отделе детской одежды и полюбила свою работу. Ей нравилось помогать выбирать одежду для малышей, тогда она чувствовала, что и сама хотела бы когда-нибудь иметь детей, только она не стала бы обращаться с ними так, как обращались с ней в родительском доме.

Но случилось так, что на ее пути оказался Георгос. Девушка, с которой она работала, взяла ее как-то на политический митинг левых. Потом Иветта была еще на нескольких подобных митингах, и там она встретила Георгоса… О Боже, что толку вспоминать об этом!

Иветта хорошо осознавала, что к некоторым вещам у нее не было способностей. Она всегда испытывала трудности в оценке различных фактов, и в маленькой деревенской школе, которую она посещала до шестнадцати лет, учителя давали понять, что считают ее просто дубиной. Вот, вероятно, почему, когда Георгос уговаривал ее бросить работу и уйти с ним в подполье, чтобы сформировать организацию «Друзья свободы», Иветта до конца не представляла себе, во что она втягивается. В то время все воспринималось как невинное развлечение. Это «развлечение» дорого обошлось ей в жизни.

Мысль о том, что она, как Георгос, Уэйд, Ют и Феликс, превратилась в преступника, которого разыскивают, ужаснула Иветту. Что с ней сделают, если поймают? Иветта думала о Патти Херст, о том, как ей пришлось страдать, а ведь она была жертвой во имя Христа. Насколько же хуже придется ей, Иветте?

Иветта помнила, как Георгос и трое других революционеров до слез смеялись над процессом Патти Херст, смеялись над тем, как истеблишмент в праведном гневе казнит одного из своих, казнит не за преступление, а за измену ему, истеблишменту. Конечно, как сказал потом Георгос, если бы в том конкретном случае Херст оказалась бедной или черной, как Анжела Дэвис, судьи отнеслись бы к ней с большим сочувствием.

Херст «не повезло», что у ее старика были деньги. Иветта хорошо помнила, как их группа смотрела телевизор и расходилась каждый раз, когда заканчивались репортажи о процессе.

Теперь она сама совершила преступление. Сама мысль об этом вызывала у Иветты страх. Он распространялся, как раковая опухоль, пока не заполнил каждый час ее жизни. Совсем недавно она поняла, что Георгос больше не доверяет ей.

Она замечала, как странно он смотрит на нее. Он стал скрытен, ничего не рассказывал о своих делах. Иветта чувствовала, что становится ненужной ему.

Именно тогда, сама не понимая зачем, Иветта начала подслушивать разговоры и записывать их на магнитофон. Это было нетрудно. У Георгоса была подходящая аппаратура, и он показал Иветте, как ею пользоваться. Магнитофон был в другой комнате, а в мастерской она пристроила скрытый микрофон и таким образом записывала разговоры Георгоса с Бердсоном. Вот так, прослушивая позже пленку, она узнала об этих бомбах в огнетушителях в отеле «Христофор Колумб».

На кассетах, которые она отдала негритянке, были именно эти разговоры Георгоса с Бердсоном.

Зачем она это сделала? Даже теперь она не знала этого точно. Это не было сознательным поступком, тут нечего себя обманывать. Ее не волновала судьба тех, кто находился в отеле, они были так далеки от нее. Возможно, она хотела спасти Георгоса, спасти его душу (если только она у него была, если она вообще была у кого-то из них), спасти от той ужасной вещи, которую он собирался сделать.

Голова Иветты болела. Так всегда бывало, когда она слишком много думала.

Все-таки ей не хотелось умирать!

Но она знала, что должна это сделать.

Иветта посмотрела вокруг. До сих пор она не замечала, где идет, и теперь поняла, что успела пройти больше, чем ей казалось. То место, куда она стремилась, уже было видно, до него оставалось совсем немного.

Это был небольшой холм, располагавшийся намного выше города. Местные жители называли его Одиноким холмом. Название было подходящим, так как туда ходило мало народу; поэтому-то Иветта его и выбрала.

Город кончился. Последние две сотни ярдов, когда уже закончилась улица и не было домов, надо было подниматься вверх по крутой узкой тропинке. Это расстояние она прошла медленно, и все-таки пугающая ее вершина приближалась слишком быстро.

До этого день был светлым, теперь же сильный холодный ветер нагнал тучи. Иветта дрожала. Оглянувшись, она увидела внизу за городом океан, казавшийся серым и мрачным.

Иветта села на траву и во второй раз открыла свою сумочку. Первый раз в баре она достала оттуда магнитофонные кассеты.

Из сумочки она вынула тяжелое по весу устройство, которое взяла несколько дней назад в мастерской Георгоса и припрятала до сегодняшнего утра. Это был удлиненный подрывной заряд для проделывания проходов в проволочных заграждениях и минных полях, простое, но эффективное устройство — пачка динамита внутри отрезка трубы. Труба была запаяна с обеих сторон, но на одном ее конце было маленькое отверстие для капсюля. Иветта тщательно вставила капсюль и, как учил ее Георгос, присоединила к капсюлю короткий фитиль, который торчал теперь из трубы. Фитиль был рассчитан на пять секунд — достаточно большое время.

Иветта опять полезла в сумочку и нашла маленькую зажигалку.

Пока она возилась с ней, руки ее тряслись. Огонь трудно было зажечь на ветру. Она положила бомбу и заслонила рукой зажигалку. Щелчок — и огонь загорелся.

Теперь она с трудом подняла бомбу, потому что дрожь охватила уже всю ее, но ей удалось поднести конец фитиля к огню. Фитиль загорелся сразу. Одним быстрым движением Иветта отбросила зажигалку и прижала бомбу к груди. Закрыв глаза, она думала о том, что это должно быть небольно…

Глава 4

Закончился второй день съезда Национального института энергетики. Все официальные мероприятия дня были завершены. Залы отеля опустели. Большинство делегатов и их жены — некоторые приехали с семьями — находились в своих номерах и люксах. Одни развлекались выпивкой, другие уже спали.

Некоторые отправились в путешествие по городу — по барам, ресторанам, дискотекам, кабакам со стриптизом. Но даже они уже начали возвращаться в отель, а к двум часам, когда закроются все ночные заведения, вернутся и остальные.

— Спокойной ночи, герои. — Ним поцеловал Леа и Бенджи и выключил свет во второй спальне их люкса, где спали дети.

Леа уже почти заснула и пробормотала что-то невнятное. Бенджи, пребывавший в более веселом настроении, хотя было уже далеко за полночь, сказал:

— Пап, жить в отеле по-настоящему здорово.

— Однако требует немалых расходов, — сказал Ним. — Особенно когда некто по имени Бенджамин Голдман подписывает чеки прямо в номере.

Бенджи захихикал:

— А мне понравилось.

Ним позволил Бенджи подписать счет за завтрак сегодня утром, а вечером Бенджи и Леа заказали обед в номер, пока Ним и Руфь были на приеме, который устраивал НИЭ. Позже вся семья отправилась в кино, откуда они вернулись только что.

— Теперь спать, — сказал Ним. — А то рука, которой ты подписываешь, будет завтра не в форме.

Руфь, слышавшая разговор через открытую дверь спальни, улыбнулась, когда Ним вошел.

— Я могла бы сказать об этом и раньше, — сказала она. — Но я думаю, ты и сам знаешь, что дети обожают тебя.

— Разве только они?

— Ну… — Руфь задумалась. — Раз уж ты начал об этом, то скажу, что есть одно-два исключения. Например, Рей Паулсен.

Ним громко засмеялся:

— Верно! Надо было видеть лицо Рея, когда он вернулся в конференц-зал с Эриком Хэмфри, думая, что президент отгрызет мне яйца за то, что я сказал сегодня утром, а Эрик сделал все наоборот.

— Что же он на самом деле сказал?

— Что-то насчет множества полученных поздравлений по поводу моей речи. Как же он мог остаться в меньшинстве и выступить против? Так что он, вместо того чтобы разгромить, поздравил меня.

— Если Эрик так изменился, не думаешь ли ты, что вы придете к большей открытости в политике, как ты и хотел?

Ним покачал головой:

— Я не уверен. Фракция «не раскачивайте лодку», возглавляемая Реем, еще сильна. Кроме того, лишь немногие в нашей компании понимают, что будущий электроэнергетический кризис практически неизбежен. — Он потянулся и зевнул. — Ну, хватит дел на этот вечер!

— Уже раннее утро, — поправила его Рут. — Почти час ночи. Как бы там ни было, вчерашний день стал для тебя удачным. И я рада, что ты получил справедливую оценку в прессе, — она показала на вечерний выпуск «Калифорния экзэминер», лежавший рядом с ней.

— Вот это был сюрприз. — Ним прочитал отчет «Экзэминер» о своем выступлении несколько часов назад. — Не могу понять эту Молино. Я был уверен, что она опять воткнет нож, да еще и повернет его.

— Разве ты до сих пор не знаешь, что мы, женщины, непредсказуемы? — сказала Руфь, затем со смехом добавила:

— Я думала, твои исследования убедили тебя в этом.

— Наверное, я забыл. Вероятно, ты заметила, что я в последнее время ограничил свои исследования. — Он наклонился и легко поцеловал ее в шею, затем сел в кресло напротив. — Как ты себя чувствуешь?

— В основном нормально, хотя устаю быстрее.

— Я хотел спросить тебя еще кое о чем. — Ним описал свой разговор с Леа и сказал о своей уверенности в том, что детям следует знать о здоровье Руфи, чтобы в случае неожиданного ухудшения они были к этому готовы. — Как и ты, надеюсь, что этого не случится, но мы должны учитывать такую возможность.

— Я тоже много думаю об этом, — сказала она ему. — Можешь предоставить это мне. В течение ближайших нескольких дней я выберу время и скажу им.

Он подумал, что ему следовало бы предвидеть это. Руфь, с ее здравомыслием и способностью все улаживать, всегда сделает то, что лучше всего для семьи.

— Спасибо, — сказал он.

Они продолжали беседовать спокойно, непринужденно, получая удовольствие от общения друг с другом, пока Ним не взял Руфь за руку.

— Ты устала, и я тоже, пойдем спать.

Они пошли в спальню, держась за руки. Перед тем как выключить свет, он заметил время: половина второго. Они уснули почти сразу в объятиях друг друга.

***

В четверти мили от отеля Георгос Уинслоу Арчамболт сидел в одиночестве в красном пикапе службы противопожарной безопасности. Он не мог дождаться трех часов, когда начнутся взрывы. Волнение Георгоса закипало, как в котле, возбуждая в нем сексуальные чувства, так что несколько минут назад ему даже пришлось мастурбировать.

Просто невероятно, как хорошо и гладко все шло. С того момента когда полиция — отличная была шутка — расчистила дорогу к отелю для пикапа «Друзей свободы», их останавливали только дважды. Юта о чем-то спросил переодетый охранник, Георгосу задал вопрос помощник управляющего, с которым он столкнулся в служебном лифте. Оба инцидента заставили Юта и Георгоса поволноваться, но удостоверения, которые они показали, не вызвали дополнительных вопросов.

Так и было задумано: кто станет препятствовать установке на место огнетушителя? Те немногие, кто обратит внимание на это, сочтут, что кто-то распорядился о дополнительных противопожарных мерах.

Теперь оставалось только ждать — самое трудное из всего. Он специально припарковал машину на некотором расстоянии от отеля, чтобы избежать опасности быть замеченным и получить возможность быстрее уехать, если это потребуется. Он подойдет ближе к отелю пешком прямо перед тем, как начнется самое веселье.

Как только отель будет объят пламенем и люди окажутся в ловушке, Георгос позвонит на радиостанцию со своим очередным заявлением, которое он уже подготовил. Оно содержало его новые требования, точнее, старые плюс некоторые новые. Его распоряжения будут выполнены сразу, если эти фашистские власти осознают силу и изобретательность «Друзей свободы». Георгос представлял, как они будут пресмыкаться перед ним…

Только одна маленькая деталь беспокоила его — неожиданное исчезновение Иветты. Ему было стыдно за свою собственную слабость. Он должен был убрать женщину еще несколько недель назад. Когда она вернется, а он был уверен, что вернется, он сделает это немедленно. Он был рад тем не менее, что скрыл от Иветты свои планы в отношении отеля.

О, этот исторический день стоит запомнить.

Должно быть, уже в двадцатый раз с тех пор, как он приехал сюда, Георгос посмотрел на часы. Час сорок. Оставалось еще час и двадцать минут.

***

На всякий случай, хотя в действительности он не считал это необходимым, Дэйви Бердсон обеспечил себе алиби.

Он находился за городом, примерно в двадцати милях от отеля «Христофор Колумб», и собирался там оставаться до окончания операции.

Несколько часов назад он прочитал — за плату — часовую лекцию для группы взрослых слушателей по теме «Социалистический идеал». Последующая дискуссия заняла еще девяносто минут. Теперь он находился среди десятка скучных, надоедливых людей из этой группы. Они перебрались в дом одного из своих членов, чтобы и дальше болтать о международной политике, в которой они весьма мало разбирались. За всеми этими разговорами они не прекращали поглощать пиво и кофе, и Бердсон думал, что все это может затянуться до рассвета. Прекрасно, пусть так и будет!

Время от времени он вставлял реплики в разговор, чтобы все заметили, что он не ушел.

У Дейви Бердсона тоже имелось напечатанное на машинке заявление для прессы. Копия лежала в его кармане. Она начиналась так:

«Народная организация потребителей «Энергия и свет для народа» подтверждает, что выступает против всякого насилия.

Мы всегда сожалеем о насилии и особенно в случае со взрывами в отеле «Христофор Колумб» прошлой ночью», — заявил Дейви Бердсон, руководитель организации «Энергия и свет для народа». «Энергия и свет для народа» будет продолжать свои мирные усилия от имени…»

Бердсон улыбнулся, вспомнив об этом, и проверил часы. Они показывали час сорок пять.

***

Нэнси Молино все еще была на той поздней вечеринке. Вечеринка удалась, но она уже собиралась уходить. Во-первых, она устала. Сегодня был один из тех насыщенных дней, когда ей едва удавалось выкроить минутку для себя. Во-вторых, болела челюсть. Чертов дантист так сверлил зуб, как будто собирался прорыть целый туннель, а когда она сказала ему об этом, он только рассмеялся.

Несмотря на боль, Нэнси была уверена, что хорошо выспится сегодня, и мечтала о том, как заберется в свою постель с бархатистыми портхолтскими простынями.

Пожелав спокойной ночи хозяевам, жившим в особняке, построенном на крыше небоскреба недалеко от центра города, она спустилась вниз на лифте. Привратник уже приготовил ее машину. Дав ему «на чай», Нэнси проверила время. Час пятьдесят. Ее квартал находился в десяти минутах езды. Если повезет, она может быть в постели уже в самом начале третьего.

Она вдруг вспомнила, что собиралась послушать сегодня пленки, которые дала ей та девушка, Иветта. Ладно, она и так долго занималась этой историей, еще один день ничего не изменит. Может быть, она встанет пораньше и послушает их, прежде чем отправится в «Экзэминер».

Глава 5

Нэнси Молино нравился комфорт, и ее квартира, шикарная и очень современная, подтверждала это.

Бежевый ковер от Спарка в жилой комнате хорошо гармонировал с льняными оконными занавесками. Пэйсовский кофейный столик из светлого дуба с затемненным стеклом стоял перед диваном с мягкими замшевыми подушками из «Кларенс-Хауса». Акриловый Калдер был подлинным, так же как и масляный холст Роя Лихтенштейна, висевший в спальне Нэнси. Большие, во всю стену, окна столовой выходили во внутренний дворик с небольшим садом. Из них открывался вид на гавань.

При необходимости Нэнси могла бы жить в любом другом месте и нормально управляться на свои собственные доходы, но уже давно она получила доступ к деньгам отца. Эти деньги были им честно заработаны, так что же мешало ими пользоваться? Ничего.

Тем не менее Нэнси не хотела, чтобы ее коллеги знали о том, в какой роскоши она живет, и поэтому никогда не приводила никого из них сюда.

Расхаживая по квартире и готовясь ко сну, Нэнси положила кассеты Иветты возле своего стереомагнитофона, чтобы послушать их утром.

Войдя в квартиру несколько минут назад, она включила радиоприемник, который держала настроенным на станцию, передающую в основном музыку в течение двадцати четырех часов. Чистя зубы в ванной, она лишь краем уха услышала, что музыка была прервана для сводки новостей:

«…В Вашингтоне все больше растет уныние в связи с приближающимся нефтяным кризисом… Госсекретарь прибыл в Саудовскую Аравию для возобновления переговоров… Вчера поздно вечером сенат одобрил увеличение предела государственного долга… Кремль снова объявил о шпионаже со стороны западных журналистов… Местные новости. Новые обвинения городских властей в коррупции… плата за автобусные и скоростные перевозки наверняка увеличится после повышения заработной платы… полиция просит оказать помощь в опознании тела молодой женщины, предположительно покончившей с собой и обнаруженной сегодня днем на Одиноком холме… осколки бомбы на месте… хотя тело сильно искалечено, на одной руке женщины недостает двух пальцев и имеются другие повреждения, предположительно от более раннего ранения…»

Нэнси выронила зубную щетку.

Она это действительно слышала или ей показалось?

Она решила позвонить на радиостанцию и попросить повторить последнюю часть новостей, потом поняла, что это ни к чему. Она достаточно расслышала, чтобы догадаться, что речь шла об Иветге. О Боже! Нэнси позволила девочке уйти и не догнала ее. А могла ли она помочь? И что означало сказанное Иветтой «я больше не боюсь»? Теперь становилось ясно почему.

А она до сих пор не прослушала пленки.

Нэнси вдруг насторожилась, прежней усталости как не бывало.

Она накинула кимоно, включила свет в комнате и вставила первую кассету в магнитофон. Вначале была пауза, во время которой Нэнси расположилась в кресле, положила на колени блокнот и приготовила карандаш. Затем послышался неуверенный голос Иветты.

С первых же слов Нэнси выпрямилась и сосредоточилась.

«Это о «Друзьях свободы», обо всех этих взрывах и убийствах. Где находятся «Друзья свободы»? — на Крокер-стрит, 117. Руководитель — Георгос Арчамболт, у него есть среднее имя — Уинслоу, он любит его употреблять. Я — женщина Георгоса. Я тоже была с ними. Так же и Дейви Бердсон, он приносит деньги на покупку взрывчатки и других вещей».

Рот Нэнси раскрылся. Дрожь прошла по всему телу. Ее карандаш бегал по бумаге.

На пленке сначала была в основном записана Иветта, затем послышались два мужских голоса. Один из них принадлежал, по-видимому, Георгосу, о котором Иветта рассказывала, другой — Дейви Бердсону.

Первая сторона первой кассеты закончилась. Магнитофон Нэнси имел автоматический реверс, и вторая сторона началась сразу. Снова голос Иветты. Она описала ночь на холме близ Милфилда, взрыв подстанции, убийство двух охранников.

Возбуждение Нэнси росло. Она с трудом могла поверить, что такая грандиозная сенсация у нее в руках, и только у нее одной. Она слушала дальше, продолжая записывать.

Теперь опять Георгос и Бердсон. Они что-то обсуждали, о чем-то договаривались: «…отель «Христофор Колумб» ..бомбы, замаскированные под огнетушители… красный пикап… Служба противопожарной безопасности… второй день съезда Национального института энергетики… три часа утра…»

По коже Нэнси будто пробежали мурашки. Она быстро все просчитала в голове, взглянула на часы и бросилась к телефону. Самым главным было сейчас успеть, все остальное не имело значения.

Ее рука дрожала, когда она набирала номер 911 для срочного вызова полиции.

Глава 6

Дежурный лейтенант оперативного отдела полиции понял, что должен принять решение быстро. Несколько мгновений назад диспетчер принял вызов Нэнси Молино, записал информацию и просигналил лейтенанту, чтобы тот подключился к разговору. Немного послушав, лейтенант стал задавать вопросы звонившей, которая представилась репортером «Калифорния экзэминер» Нэнси Молино. Она объяснила, как получила пленки и что на них оказалось записано.

— Я знаю о вас, мисс Молино, — сказал лейтенант. — Вы звоните из газеты?

— Нет. Из своей квартиры.

— Адрес, пожалуйста. Она назвала.

— Вы занесены в телефонную книгу?

— Да. На фамилию Молино Н.

— Пожалуйста, положите трубку, — сказал лейтенант. — Вам немедленно перезвонят.

Полицейский диспетчер, один из двадцати таких же диспетчеров, сидящих на срочных вызовах, сразу же нашел нужный номер в городском телефонном справочнике. Он записал его на листке бумаги и передал лейтенанту. Тот быстро набрал нужные цифры на кнопочном аппарате и стал ждать.

Нэнси ответила с первого же звонка.

— Мисс Молино, это вы только что звонили в полицию?

— Да.

— Спасибо. Мы обязаны были проверить. Где вас можно будет найти, если позже вы понадобитесь?

— В отеле «Христофор Колумб», — сказала Нэнси. — Где же еще, черт побери? — Она положила трубку.

Лейтенант полиции быстро соображал. Он установил, что звонок был подлинным, звонил не маньяк. Но была ли информация настолько верна, чтобы оправдать эвакуацию самого большого отеля в городе? Ведь это вызовет посреди ночи настоящий хаос!

Обычно в случаях предупреждения о бомбах — а их полиция получала сотни в течение года — порядок был следующим: на место предполагаемого взрыва посылалась группа, состоящая из сержанта и двух или трех патрульных, которые и должны были провести расследование. Если они находили подтверждения или даже только подозревали, что информация верна, то тут же звонили по телефону в оперативный отдел, и тогда принимались чрезвычайные меры. Радиосвязь в таких случаях никогда не использовалась. Во-первых, если бомба существовала, радиосигнал мог привести ее в действие. Во-вторых, поскольку кто угодно мог перехватить полицейское радио, полиция стремилась оттянуть тот момент, когда пресса и любопытствующие начнут устремляться к месту событий.

Но если только что полученное сообщение достоверно, существует реальная угроза, и обычных методов недостаточно. В дневное время с помощью чрезвычайных сил полиции и пожарных большой отель вроде «Христофора Колумба» можно эвакуировать за полчаса. Ночью же это заняло бы больше времени — целый час, если все будет делаться быстро и если будет сопутствовать удача. Ночная эвакуация создавала особые проблемы. Всегда существуют крепко спящие, пьяные, скептически настроенные, скрывающиеся любовники, которые не хотят, чтобы их обнаружили, — все это требует тщательной проверки от комнаты к комнате и использования отмычек.

Но целого часа в распоряжении полиции не было. Лейтенант взглянул на большие настенные электронные часы — два часа двадцать одна минута. Журналистка сказала, что бомба или бомбы могли взорваться в три. Правда это или нет? Ему, черт побери, хотелось, чтобы рядом оказался старший офицер, который бы и взял на себя ответственность. Но для этого тоже не было времени.

Лейтенант принял единственно возможное решение и отдал приказ начать эвакуацию отеля «Христофор Колумб».

Из оперативного центра немедленно последовало с полдюжины телефонных звонков. Прежде всего звонки адресовались центральной полиции района и пожарным подразделениям. Пожарные машины и все свободные полицейские автомобили прикатят сразу. Затем позвонили прямо ночному начальнику полиции и заместителю начальника пожарной службы, которые вдвоем должны возглавить эвакуацию отеля. Потом было поднято по тревоге тактическое полицейское подразделение, в которое входил специально подготовленный для подобных случаев отряд. После этого — звонок в находящуюся поблизости воинскую часть, которая предоставит специалистов по обезвреживанию бомб из своего артиллерийско-саперного взвода. К полицейским управлениям соседних городов тоже обратились за помощью, чтобы те срочно направили свои специальные отряды. Были вызваны машины «скорой помощи», которые наверняка понадобятся. В соответствии с инструкцией — главным законом для таких случаев — были предупреждены, практически подняты с постели, все городские руководители и руководители пожарной службы.

Дежурный лейтенант говорил по телефону с ночным администратором отеля «Христофор Колумб»;

— У нас есть сведения, которые, мы считаем, соответствуют действительности. В вашем отеле заложены бомбы. Мы рекомендуем вам предпринять немедленную эвакуацию. Полицейские и пожарные подразделения уже в пути.

Слово «рекомендуем» было употреблено намеренно. На самом деле лейтенант был не вправе приказать эвакуироваться. Любое подобное решение должно исходить от руководства отеля. К счастью, ночной администратор не был ни педантом, ни дураком.

— Я включу сигнал тревоги, — сказал он. — Наш персонал станет делать то, что вы скажете.

Отданный приказ дошел до всех, кого он касался. Мгновенно были мобилизованы люди и специальная техника. Оперативному центру теперь оставалось лишь управлять операцией согласно поступающим донесениям. Тем не менее оставались неясными ответы на два жизненно важных вопроса. Произойдут ли в три часа взрывы? И если допустить, что произойдут, то можно ли эффективно очистить отель в оставшееся короткое время — всего за тридцать шесть минут?

Ожидание будет коротким. Ответы на оба вопроса придут скоро.

***

Она выполнила свой долг перед человечеством, решила Нэнси Молино. Теперь она может снова стать журналисткой.

Она еще находилась в своей квартире, хотя уже была готова выйти из дома. Перед тем как одеться, Нэнси позвонила ночному редактору «Экзэминер» и все ему изложила. Он быстро задавал вопросы, и она почувствовала, что он не меньше ее взволнован сенсацией.

— Я отправляюсь в отель, — сказала ему Нэнси. — Потом я заеду в редакцию и все напишу. — Она знала, что безо всяких напоминаний все имеющиеся в наличии фотографы будут сразу направлены на место событий.

— Ой, еще одно, — сказала она. — У меня есть две магнитофонные кассеты. Мне пришлось сказать о них полиции, и они наверняка потребуются как улики. Это значит, что их конфискуют. Перед тем как это случится, мы должны сделать копии.

Они договорились, что посыльный встретит Нэнси в отеле, заберет пленки и быстро доставит их в кабинет редактора газеты, специализирующегося на увеселительных мероприятиях. У этого сумасброда, пишущего о развлечениях, была своя звуковая лаборатория. Было известно, что он дома. Его предупредят, что пленки уже в пути. Копии пленок и переносное проигрывающее устройство будут ожидать Нэнси.

Уже на пороге Нэнси вспомнила еще одну вещь. Она бросилась назад к телефону и набрала номер отеля «Христофор Колумб», который знала на память. Когда ей ответили, она приказала:

— Дайте мне номер Нимрода Голдмана.

Ниму снилось, что электрическая система «ГСП энд Л» барахлила. Одна за другой выходили из строя генераторные станции системы, пока не осталась одна только «Ла Миссией» № 5». Затем, точно так же, как случилось прошлым летом в день смерти Уолтера Тэлбота, приборная панель энергетического контроля «Ла Миссион» № 5» начала подавать предупредительные сигналы. Загорались огоньки, и раздавались громкие звонки. Потом огоньки исчезли, но звон продолжался, вонзаясь в мозг Нима, пока он не проснулся и не понял, что рядом трещит телефон. Сонный, он подтянулся и поднял трубку.

— Голдман! Это вы, Голдман?

Еще только наполовину проснувшись, он ответил:

— Да.

— Это Нэнси Молино. Слушайте меня!

— Кто?

— Нэнси Молино, идиот!

У Нима куда и сон подевался, он мгновенно пришел в ярость.

— Молино, вы что, не знаете, что сейчас ночь?!

— Заткнись и слушай! Голдман, возьмите себя в руки и проснитесь. Вы и ваша семья в опасности. Поверьте мне…

Приподнявшись на локте, Ним сказал:

— Я не верю вам… — Потом он вспомнил ее вчерашнюю статью и замолчал.

— Голдман, выводите свою семью из отеля! Сейчас же! Не мешкайте ни минуты! Скоро взорвутся бомбы.

— Что за глупая шутка? Если это…

— Это не шутка. — В голосе Нэнси звучала мольба. — О, ради Бога, поверьте мне! Эти «Друзья свободы», эти ублюдки, заложили бомбы, замаскированные под огнетушители. Берите жену и детей…

Слова «Друзья свободы» убедили его. Он подумал об отеле, заполненном участниками съезда:

— А как же другие?

— Объявлена тревога. Торопитесь!

— Хорошо!

— Увидимся на улице, — сказала Нэнси, но Ним не услышал. Он швырнул трубку и сильно потряс Руфь за плечи.

Уже через минуту сонных, ничего не понимающих, еще в ночных туалетах, Ним вывел ее и плачущих детей из номера. Он направился к пожарной лестнице, хорошо понимая, что в таких ситуациях нельзя пользоваться лифтами, чтобы не попасть в ловушку, если они выйдут из строя. Когда они начали спускаться с двадцать шестого этажа, он услышал звуки сирены на улице. Они были сначала слабыми, потом стали усиливаться.

Они успели спуститься на три этажа, когда по всему отелю раздался резкий сигнал пожарной тревоги.

Это была ночь отважных и героических поступков. Некоторые прошли незамеченными, другие обратили на себя внимание.

Эвакуация отеля происходила быстро и в основном спокойно. Полицейские и пожарные стремительно двигались по этажам. Они стучали в двери, кричали, пресекали всякие вопросы, торопили людей, предупреждая о том, чтобы те не пользовались лифтами. С помощью персонала отеля они отмычками открывали двери, чтобы проверить номера, в которых не отвечали на стук. В течение всего этого времени продолжал звучать сигнал пожарной тревоги.

Несколько постояльцев протестовали и спорили. Горстке особо воинственно настроенных пригрозили арестом, и они подчинились. Мало кто, если вообще были такие среди живущих в отеле, точно представлял, что происходит, но они почувствовали огромную опасность и действовали быстро, надевали лишь минимум одежды, оставляя свои вещи в номерах. Один мужчина, сквозь сон подчинившийся приказаниям, добрался уже до двери на лестницу на своем этаже, когда понял, что он совсем голый. Улыбающийся пожарный разрешил ему вернуться, чтобы надеть брюки и рубашку.

Эвакуация шла полным ходом, когда на трех грузовиках с воющими сиренами прибыл специальный отряд полиции в полном снаряжении. Эти специалисты по бомбам рассыпались по всему отелю и быстро, но тщательно проверяли каждый огнетушитель, который им попадался. Если подозревали, что в огнетушителе находится бомба, вокруг него затягивали веревочную петлю, после чего, отпуская ее понемногу, расходились как можно дальше. Когда убеждались, что в опасной зоне нет людей, за веревку дергали, и огнетушители опрокидывались. Обычно таких мер достаточно, чтобы взорвать мину-ловушку. Тем не менее взрывов не было, и после каждой такой проверки огнетушители выносили на улицу. Это представляло огромный риск, но на это пришлось пойти в связи с особыми обстоятельствами.

На улице грузовики быстро увозили бомбы-огнетушители к дамбе, находящейся в пустынной части берега, и там сваливали их в воду.

Вскоре после того, как специальный отряд полиции приступил к работе, к нему присоединилось армейское артиллерийское подразделение, состоящее из полдюжины офицеров и сержантов — специалистов по бомбам, которые помогали ускорить процесс их обезвреживания.

Через двадцать минут после объявления тревоги стало ясно, что эвакуация идет даже быстрее, чем ожидалось. Шансы вывести из отеля основную часть людей до трех часов возросли.

К этому моменту все улицы, ведущие к отелю, были забиты машинами пожарных, полиции, «скорой помощи» со световыми сигналами. Только что подъехал огромный фургон, принадлежащий городской аварийной службе. В нем прямо на месте событий расположился командный пост. До этого уже прибыли два сверхмощных грузовика «ГСП энд Л». Экипаж одного остался на месте на случай возникновения проблем, связанных с энергетикой, другой стал перекрывать подачу газа по уличной магистрали.

Во все более возрастающих количествах прибывали представители прессы, телевидения и радио. Они нетерпеливо задавали вопросы любому, кто соглашался с ними говорить. Две местные радиостанции передавали прямые репортажи с места событий. Новость уже стала международной: АП и ЮПИ распространили сводки по всей стране и за рубежом.

В центре всеобщего внимания была Нэнси Молино. Вокруг нее собралась группа из нескольких полицейских детективов, специальный представитель ФБР и молодой помощник прокурора округа. (Он был в списке, находившемся в оперативном центре полиции.) Нэнси отвечала на все вопросы, на какие только могла, уклоняясь, однако, от ответа на вопрос о двух кассетах, которые у нее уже забрали, как и было условлено. Она пообещала суровому, почти угрожавшему ей помощнику прокурора, что ему их передадут в течение двух часов. Один детектив, после того как его начальство посовещалось с помощником прокурора, покинул группу и направился к телефону, чтобы отдать два распоряжения: устроить облаву на Крокер-стрит, 117, и арестовать Георгоса Арчамболта и Дейви Бердсона.

Все это время полицейские и пожарные продолжали эвакуацию отеля.

В такой ситуации травмы были неизбежны. Пожилая женщина поскользнулась на запасной лестнице и упала, повредив бедро и запястье. Бригада «скорой помощи» унесла ее на носилках. У представителя энергетической компании из Новой Англии случился сердечный приступ после того, как он спустился по лестнице на двадцать этажей вниз. Он умер по дороге в госпиталь. Одна женщина упала и получила сотрясение мозга. Еще несколько человек отделались царапинами и синяками, полученными в спешке и столпотворении на лестнице.

Но никакой паники не было. Незнакомые люди помогали друг другу. Грубости практически не было. Несколько не успевших протрезветь весельчаков шутками помогали другим преодолевать страх.

Внизу всех эвакуированных собрали на боковой улице в двух кварталах от отеля, которая была перегорожена полицейскими автомобилями. К счастью, ночь не была холодной, и, кажется, никто не страдал от недостатка одежды. Через некоторое время появился фургон Красного Креста, и добровольные помощники этой организации стали раздавать кофе и делать все, что было в их силах, чтобы успокоить людей.

Ним Голдман и его семья оказались среди первых групп, прибывших на отведенное для эвакуированных место.

К этому времени Леа и Бенджи уже совсем проснулись. Будучи теперь спокойным за жизнь Руфи и детей, Ним, несмотря на протесты жены, вернулся в отель. Впоследствии он понял, что это было безрассудной храбростью, но тогда его толкало вперед общее опьяняющее возбуждение и то, что он помнил о двух важных вещах. Во-первых, Нэнси Молино вскользь упомянула по телефону о бомбах, замаскированных под огнетушители; во-вторых, только вчера молодой человек установил огнетушитель за креслом на первом этаже отеля, они с Уолли Тэлботом видели это.

Пока в отеле находилось еще много народа, Ним хотел убедиться, обнаружен ли этот огнетушитель. Было уже почти три часа.

Несмотря на поток возбужденных людей, устремившихся из отеля через главный вход, Ниму удалось пробраться внутрь. В холле отеля он постарался привлечь внимание пожарного, но тот отстранил его со словами «не сейчас, дружище» и устремился вверх по лестнице.

Рядом не оказалось больше никого, кто был бы не занят, и Ним сам направился на то место, где он видел огнетушитель.

— Мистер Голдман, мистер Голдман! — Невысокий человек в гражданской одежде с металлическим значком сотрудника службы безопасности «ГСП» на нагрудном кармане пиджака спешил к нему. Это был Арт Ромео, хитроватый на вид низкорослый заместитель Гарри Лондона. Значок «ГСП энд Л», как оказалось, давал Ромео необходимые полномочия.

Немного позднее Ним узнал, что Арт Ромео в отеле играл в покер со своими дружками с загородного предприятия, когда была дана тревога. Он быстро приколол значок и стал помогать эвакуации.

— Мистер Голдман! Вы должны уйти отсюда!

— Забудь об этом! Мне нужна помощь. — Ним быстро рассказал об огнетушителе, в котором подозревал бомбу.

— Где он, сэр?

— Вон там, — Ним шагнул туда, где сидел вчера, и отодвинул кресло. Красный огнетушитель был там, где оставил его молодой человек в комбинезоне.

Арт Ромео скомандовал:

— Отодвиньтесь! Отойдите! Ну!

— Нет, он должен…

То, что случилось потом, произошло так быстро, что Ним впоследствии с трудом мог восстановить ход событий. Он услышал крик Ромео:

— Сюда! Сюда! — Вдруг двое крепких полицейских оказались рядом с Нимом, и Ромео сказал им:

— Этот человек отказывается уходить. Выведите его!

Не задавая никаких вопросов, полицейские схватили Нима и грубо, за руки и за ноги, потащили к центральному входу. Когда Нима вытащили наружу, ему удалось обернуться. Маленький Арт Ромео поднял огнетушитель и, обняв его руками, понес.

Игнорируя протесты Нима, полицейские продолжали тащить его к зоне эвакуации. Когда они находились уже в нескольких ярдах от нее, его отпустили. Один из полицейских сказал:

— Если вы вернетесь, мистер, мы арестуем вас и вы будете нести ответственность. Мы делаем это ради вашей же пользы.

В это самое время послышался сильный взрыв, а за ним — звон разбившегося вдребезги стекла.

В последующие дни, основываясь на свидетельских показаниях и официальных сообщениях, удалось свести вместе все отдельные события.

Благодаря информации, предоставленной Нэнси Молино полицейскому оперативному центру, специальный отряд по бомбам знал, что надо искать мощные фугасные бомбы на первом и антресольном этажах отеля и зажигательные бомбы на верхних этажах. Они думали, что обнаружили все мощные фугасные бомбы и с помощью военных обезвредили их.

Представитель этого отряда сказал на следующий день:

— Мы и парни из армии рискнули в данной ситуации сделать то, на что в обычной обстановке не решились бы. И наш риск оправдался. Если бы мы просчитались со временем… Боже, сохрани нас всех!

Тем не менее отряд совершил ошибку, посчитав, что обнаружены все мощные фугасные бомбы. Единственная, которую они не нашли, была та, о которой вспомнил Ним.

Когда Арт Ромео смело подхватил бомбу и, пошатываясь, вынес ее из отеля туда, куда подъезжали и откуда отъезжали грузовики, весь специальный отряд находился на верхних этажах отеля и лихорадочно разыскивал зажигательные бомбы.

Всего через несколько секунд после того, как Арт Ромео поставил на землю фугасную бомбу, она взорвалась. Вблизи никого больше не было. Ромео мгновенно разорвало на части. Почти все стекла в соседних домах и в стоящих поблизости машинах разбились вдребезги. Но, как это ни невероятно, никто больше не пострадал.

Когда гул взрыва затих, несколько женщин вскрикнули, а мужчины выругались.

Взрыв стал в психологическом плане поворотным пунктом. Никто больше не сомневался в необходимости эвакуации. Разговоры заметно утихли. Некоторые, отвергая любую мысль о возвращении в отель, начали быстро покидать место событий, чтобы самостоятельно позаботиться о проведении остатка ночи.

Несмотря на то что в отеле никого не осталось, действие еще не закончилось.

Из двадцати пяти зажигательных бомб, которые установили Георгос Арчамболт и его друзья-террористы на верхних этажах, восемь не были обнаружены и взорвались сразу после трех часов. Начались сильные пожары. Прошло более часа, прежде чем удалось установить контроль над ситуацией. К этому времени этажи, где находились бомбы, представляли собой выжженные развалины. Всем было ясно, что без предварительного предупреждения и эвакуации число жертв было бы огромным.

Погибли двое полицейских и трое пожарных. Еще двое пожарных были тяжело ранены. Все они находились вблизи взорвавшихся зажигательных бомб.

Когда начало светать, борьба с последствиями взрывов еще продолжалась.

Большинство бывших обитателей отеля «Христофор Колумб» было обеспечено временным жильем в других местах. Позже, днем, те, кто мог, вернулся, чтобы забрать свои вещи.

По единодушному согласию мероприятие НИЭ было отменено.

Ним отвез Руфь, Леа и Бенджи домой на такси. Он хотел поблагодарить Нэнси Молино за ее телефонный звонок, но, увидев, что она все еще является центром внимания, решил сделать это позже.

Когда Ним и его семья уехали, к машинам, находившимся на месте события, добавились машины из морга.

***

Вскоре после взрыва, убившего Арта Ромео, Георгос Арчамболт, рыдая, бежал туда, где стоял его пикап.

Все пошло не так! Все!

Георгос не мог ничего понять.

Минут тридцать пять после двух часов двадцати пяти минут он был озабочен, услышав приближение множества сирен к тому месту, где он сидел в своем пикапе. Через какие-то мгновения пожарные машины и полицейские автомобили промчались мимо, явно направляясь к отелю. Шли минуты, активность движения возрастала. Подъезжало все больше машин. Теперь Георгос по-настоящему встревожился.

Без двадцати три он не мог уже больше ждать. Он вылез из машины, закрыл ее и направился к отелю. Он смог подобраться вплотную к заграждению из полицейских машин.

Он находился достаточно близко, чтобы увидеть, к своему ужасу, людей, спешно выходящих из отеля. Многие были в ночной одежде, и их торопили полицейские и пожарные.

Предполагалось, что люди будут находиться внутри, когда взорвутся бомбы и отель загорится! Тогда бы никто живым не ушел!

Георгосу хотелось замахать руками и крикнуть: «Идите назад! Идите назад!»

Затем он увидел, как некоторые из тщательно установленных им бомб-огнетушителей вынесли из отеля люди, которые не имели права вмешиваться во все это, а потом их быстро увезли на грузовиках. Все планы Георгоса рушились. Эх, если бы он в отеле установил мины-ловушки, и ведь это можно было сделать быстро! Но он был уверен, что все пойдет нормально. Теперь же у «Друзей свободы» собирались украсть их славную победу.

Георгос заплакал.

Даже когда он услышал сильный взрыв фугасной бомбы на улице, это не утешило его, и он пошел назад.

Как это произошло? Почему он потерпел поражение? Каким окольным путем врагам удалось все узнать? Он с горечью и злобой наблюдал за пожарными и полицией, этими слепыми, невежественными рабами фашистского капитализма.

В этот момент Георгос понял, что его могут опознать, и побежал.

Автомобиль стоял там, где он оставил его. Казалось, никто не заметил, как он сел в него и уехал, хотя в соседних зданиях горели огни и зеваки спешили к отелю, привлеченные шумом и суматохой.

Инстинктивно Георгос направился на Крокер-стрит, но потом засомневался, разумно ли это.

Сомнения быстро рассеялись. Повернув на Крокер-стрит с дальнего от дома 117 конца улицы, он увидел, что дальше она блокирована полицейскими машинами. Через мгновение он услышал звуки выстрелов. Стрельба, пауза, затем опять стрельба. Георгос понял, что Уэйд, Ют и Феликс, которые предпочли остаться в доме сегодня ночью, оказались в ловушке. Ему отчаянно хотелось быть с ними и, если потребуется, храбро умереть. Но не было никакой возможности прорваться туда или выбраться оттуда.

Как можно быстрее, надеясь не привлечь к себе внимания, он развернул машину и поехал в обратном направлении. Оставалось единственное место, куда можно было отправиться, — квартира в Норд-Кастле, предназначенная для подобных кризисных ситуаций.

Пока Георгос ехал, его мозг быстро работал. Если о нем известно, то полиция станет искать его. Может быть, они уже расставили свои сети, так что он должен поскорее скрыться. По всей вероятности, эти свиньи знают о пикапе службы противопожарной безопасности и станут разыскивать его. Значит, машину придется бросить, но только когда он будет рядом со своим новым убежищем. Георгос решил прибавить скорость.

В одном нельзя рисковать, решил он, машину не следует оставлять слишком близко от квартиры, иначе она выдаст его местонахождение. Он уже подъезжал к Норд-Кастлу. Насколько можно приблизиться к месту? Он решил, что на расстояние одной мили.

Наконец он затормозил, выключил мотор и вылез из машины, даже не подумав о том, чтобы закрыть грузовик или вынуть ключ зажигания. По его расчетам, полицейские предположат, что его ждала машина и он поменял автомобиль, а может быть, сел на ночной автобус или в такси. Любое из этих допущений давало надежду, что его теперешнее местонахождение не будет обнаружено.

Георгос не знал, что пьяница, пришедший в себя после выпитой раньше кварты дешевого вина, торчал в дверном проеме напротив того места, где остановилась машина службы противопожарной безопасности. Он был уже достаточно трезв, чтобы заметить, как подъехал пикап и как Георгос ушел пешком.

Улицы были тихими и почти пустынными, и Георгос по пути к убежищу старался не бросаться в глаза. Но никто не замечал его и не обращался к нему, и через четверть часа он уже открывал дверь квартиры. С облегчением он вошел внутрь.

Примерно в это же время полицейский патруль обнаружил красный пикап, на который незадолго до этого объявили розыск. Патрульный, передавший сообщение по радио, заметил, что радиатор был еще теплым.

Немного позже этот же офицер заметил пьяного в дверях напротив и выведал у него, куда ушел водитель грузовика. Полицейский автомобиль помчался в этом направлении, но обнаружить Георгоса не удалось.

Тем не менее полицейский патруль вернулся и с подлой неблагодарностью арестовал своего информатора, обвинив его в том, что он находился в общественном месте в нетрезвом состоянии.

***

Дейви Бердсон был арестован сразу после пяти тридцати у дома, в котором он жил.

Он только что вернулся на машине после лекции и собрания учебной группы, которое задержало его за городом на всю ночь.

Бердсон был шокирован. Он гневно выражал свой протест двум одетым в штатское детективам, арестовывавшим его. Один из них сразу же проинформировал Бердсона о его законном праве ничего не говорить.

Несмотря на предупреждение, Бердсон заявил:

— Слушайте, парни, что бы там ни случилось, я хочу сказать вам, что меня не было здесь со вчерашнего дня. Я ушел из дома в шесть часов вечера и с тех пор не возвращался. У меня полно свидетелей.

Детектив, предупредивший Бердсона, усмехнувшись, записал это заявление и его «алиби».

Когда в полицейском участке Бердсона обыскали, в кармане его куртки было найдено заявление для прессы от имени организации «Энергия и свет для народа», в котором выражалось сожаление о «взрывах в отеле «Христофор Колумб» прошлой ночью». Позже было доказано, что это заявление напечатано почти за девять часов до того, когда произошли взрывы, на машинке, находившейся в квартире Бердсона — в той квартире, в которую, по его словам, он не входил с шести часов прошлого вечера. Этого было достаточно, но, кроме того, в квартире были обнаружены два разорванных, более ранних проекта этого заявления, написанных рукой Бердсона.

Другая улика была почти убийственной. Магнитофонные записи разговора Георгоса Арчамболта с Дейви Бердсоном совпадали с записью голоса Бердсона, сделанной после его ареста. Викери, молодой негр — водитель такси, которого наняла Нэнси Молино, сделал заявление, подтверждающее поездки Бердсона окольными путями в дом 117 по Крокер-стрит. Покупка Бердсоном огнетушителей, которые были потом переделаны в бомбы, была также засвидетельствована.

Ему было предъявлено обвинение, шесть пунктов которого относились к убийству. Обвинение включало также создание подпольной организации в целях совершения уголовного преступления и еще целый перечень пунктов, своей обширностью похожий на список, с которым ходят по магазинам. Залог был установлен в миллион долларов, которые Бердсон не мог собрать, а никто другой не собирался этого делать. Таким образом, он остался под арестом в ожидании решения суда.

Из других «Друзей свободы» молодой марксист-интеллектуал Уэйд и Феликс из Детройта были убиты в перестрелке с полицией в доме 117 по Крокер-стрит. Ют, озлобленный индеец, выстрелил в себя и был уже мертв, когда полиция ворвалась в дом.

Свидетельства революционной деятельности, включая и журнал Георгоса Уинслоу Арчамболта, были обнаружены нетронутыми в доме 117.

Глава 7

В «Калифорния экзэминер» и в баре пресс-клуба уже говорили, что Нэнси Молино претендует на Пулитцеровскую премию.

Все было в ее руках.

Слышали, как ответственный редактор сказал издателю:

— Эта шикарная бабенка пролезла во второй номер со своей чертовой сенсационной историей.

Придя из отеля в редакцию, Нэнси непрерывно писала вплоть до шести тридцати — первого контрольного срока сдачи материалов в очередной номер. В оставшуюся часть утра и первую половину дня она доработала и усилила предыдущий материал для следующих трех номеров. Все сообщения о последующем развитии событий проходили через нее.

Если возникали какие-либо вопросы о «Друзьях свободы», Георгосе Арчамболте, Дейви Бердсоне, организации «Энергия и свет для народа», деньгах клуба «Секвойя», бомбах в отеле, о жизни и смерти Иветты, ответ был один, словно пароль:

«Спросите Нэнси».

Такое репортеру могло только присниться: почти вся первая полоса принадлежала материалу Нэнси Молино, помещенному под огромной «шапкой».

Газета поставила знак авторского права на ее статью. Это означало, что любая телевизионная или радиостанция, а также другие газеты, используя этот материал, должны были ссылаться на «Экзэминер» как на источник информации.

Так как Нэнси сама была действующим лицом этой истории — она обнаружила Крокер-стрит, 117, встречалась с Иветтой и обладала единственной копией пленок, — то неудивительно, что она стала знаменитостью. В день, когда стало известно об этой истории, у нее брали интервью для телевидения за ее рабочим столом в редакции. Вечером эта пленка появится в национальной сети новостей, на Эн-би-си, Эй-би-си и Си-би-эс. Руководство «Экзэминер» заставило телевизионные бригады ждать и нервничать, пока Нэнси не закончит свое собственное сообщение и не подготовится к выступлению.

С журналистами «Ньюсуик» и «Тайм», прибывшими вслед за толпой телевизионщиков, поступили так же.

В «Кроникл Уэст», городской утренней газете, царила атмосфера нескрываемой зависти; здесь подняли немыслимую суету в попытке угнаться за конкурентом. Тем не менее редактор «Кроникл» оказался достаточно великодушным и прислал на следующий день Нэнси полдюжины роз (дюжина, подумал он, это слишком) и поздравительную записку. Все это доставили на ее рабочее место в «Экзэминер».

Эффект от этой истории волнами распространялся вокруг. Для многих, кто прочитал сообщение Нэнси Молино, наиболее шокирующим оказалось то, что клуб «Секвойя», хотя и не напрямую, финансировал взрыв отеля «Христофор Колумб».

Негодующие члены клуба «Секвойя» по всей стране телеграфировали, звонили, писали о своей отставке.

— Никогда больше, — грозил сенатор из Калифорнии в интервью «Вашингтон пост», — не поверю я этой презренной организации и не буду слушать, что они там говорят.

Это заявление вызвало тысячи откликов повсюду. Всеми признавалось, что клуб «Секвойя» обесчещен и ему никогда уже не удастся завоевать прежнюю популярность.

Лаура Бо Кармайкл немедленно ушла в отставку с поста председателя клуба. После этого она уединилась и отказалась отвечать на телефонные звонки журналистов и вообще кого бы то ни было. Ее личный секретарь зачитывал звонившим краткое заявление, которое гласило: «Миссис Кармайкл считает, что ее общественная деятельность закончилась».

Единственным, кто вышел с честью из этой истории, была миссис Присцилла Куинн, которая, как не преминула сообщить Нэнси, была единственным противником субсидии в пятьдесят тысяч долларов организации Бердсона «Энергия и свет для народа».

Нэнси с большим удовольствием сообщила, что адвокат Большой лиги Ирвин Сондерс был одним из тех, кто проголосовал «за».

Предсказывали, что если клуб «Секвойя» попытается реабилитироваться, то Присцилла Куинн станет новым председателем, а активность клуба будет направлена скорее на социальные мероприятия, чем на проблемы окружающей среды.

После публичного разоблачения Нэнси Георгоса Арчамболта и более поздних сообщений о его исчезновении маленькая армия полицейских детективов и специальных агентов ФБР развернулась по всему району Норд-Кастл в поисках лидера «Друзей свободы». Успеха поиски не имели.

Тщательный обыск на Крокер-стрит, 117 дал большое количество улик против Георгоса и Дейви Бердсона. Среди одежды, оставленной Георгосом, был костюм парашютиста из грубой хлопчатобумажной ткани. Лабораторные исследования показали, что дыра в том месте, где ткань была порвана, по форме и размерам совпадала с небольшим кусочком материала, обнаруженным на подстанции Милфилда. Он зацепился за перерезанную проволоку в ту ночь, когда были убиты два охранника. В доме были обнаружены объемистые записи, включая журнал Георгоса. Все было передано прокурору округа. О существовании журнала сообщили в прессе, но его содержание не раскрывалось.

После того как роль Дейви Бердсона в подготовке всех взрывов была описана в печати; в тюрьме его изолировали от других заключенных ради его же безопасности.

Но еще до того, как развернулись эти события, Нэнси Молино пришлось пережить свою собственную трагедию.

Она начала работать над срочным материалом в номер еще до рассвета, не спала всю ночь, поддерживала себя только кофе и апельсиновым соком. Неудивительно, что голова у нее была ватной.

Несколько раз после 7.30, когда редактор газеты пришел на работу для подготовки второго выпуска, этот старый «тренер», как он себя называл, останавливался рядом со столом Нэнси и тихонько подбадривал ее, хотя в этом никакой нужды не было. Нэнси умело связывала обнаруженные ею факты с теми, которые она получала со стороны. Она пользовалась репутацией пишущей «начисто», ее материал почти не нуждался в правке.

Случайно оторвав глаза от пишущей машинки, Нэнси заметила, что редактор наблюдает за ней. Хотя выражение его лица было загадочным, она поняла, что они оба думают об одном и том же — о том самом, что она в течение нескольких последних часов решительно старалась выбросить из головы.

Последнее, что видела Нэнси, прежде чем покинуть отель «Христофор Колумб», были накрытые простынями тела погибших полицейских и пожарных — их везли на тележках к машинам из морга. Двое мужчин возле отеля складывали кусочки чего-то в пластиковый мешок. Уже через минуту она поняла, что они собирали останки шестого погибшего, разорванного бомбой.

Именно тогда Нэнси взглянула в глаза правде, беспощадной правде. А правда эта заключалась в том, что в течение целой недели она владела информацией, которая, поделись она ею с кем-нибудь, могла бы предотвратить гибель всех шестерых и многое-многое другое.

Эта мысль возникала у нее каждый раз, когда она замечала, что редактор смотрит на нее. Вспомнились ей и его слова, сказанные неделю назад: «Ты, Нэнси, часть команды, а я — тренер. Я знаю, что ты предпочитаешь сражаться в одиночку. Ты думаешь, что самое главное — выиграть состязание. Эта игра может завести тебя слишком далеко».

Тогда она сказала ему мысленно: «Да пошел ты!»

В 11.55, когда еще оставалось два часа двадцать минут до окончания сдачи материала в номер, она уже не могла отделаться от мысли о шести мертвых телах. Нэнси готова была сломаться.

— Сделай перерыв и пойдем со мной, — произнес чей-то спокойный голос. Старый «тренер» снова стоял рядом. Она заколебалась, а он добавил:

— Это приказ.

С необычной для нее кротостью Нэнси встала и последовала за ним.

В конце коридора находилась маленькая комната, обычно запертая. Иногда она использовалась руководством для совещаний. Редактор открыл ключом дверь и пропустил Нэнси вперед.

Обстановка в комнате была удобная, но простая: стол для заседаний, обитые кресла, два шкафа орехового дерева, приятные коричневые шторы.

Другим ключом редактор открыл один из шкафов. Он усадил Нэнси.

— Бренди или виски? Конечно, не лучшие сорта, но все же. Я думаю, бренди.

Нэнси кивнула, не найдя вдруг никаких слов. Шеф налил в два стакана калифорнийское бренди и сел напротив. Когда они немного отпили, он сказал:

— Я наблюдал за тобой.

— Да, я знаю.

— И мы оба думаем об одном. Верно?

Она опять молча кивнула.

— Нэнси, — сказал редактор, — насколько я понимаю, к концу дня ты пойдешь по одному из двух путей. Либо перейдешь черту, что будет означать умственное расстройство и больничную койку дважды в неделю, либо возьмешь себя в руки и оставишь прошлое в прошлом. О первом пути я скажу вот что: это исковеркает тебе жизнь и никому не принесет пользы. Что касается второго, то у тебя есть мужество и разум, на них ты можешь опереться. Но тебе придется принять окончательное решение и не позволять событиям выйти из-под контроля.

Она почувствовала облегчение от того, что наконец-то может сказать вслух обо всем, что ее мучило.

— Я виновата в том, что произошло ночью. Если бы я сказала кому-нибудь о том, что знаю, полиция обследовала бы этот дом на Крокер-стрит.

— Первое утверждение неверно, второе — правильно, — сказал он. — Я не буду пытаться тебя утешать, убеждая в том, что это не останется с тобой на всю оставшуюся жизнь. Думаю, останется. Но ты не первая, кто допустил ошибку, приняв решение, нанесшее ущерб другим. Ты не будешь и последней. Скажу в твою защиту: ты не знала, что произойдет. Если бы знала, то действовала бы по-другому. Так что вот мой совет, Нэнси: посмотри трезво на то, что ты сделала и чего не сделала, и запомни все на будущее. Или забудь. Она молчала, а он продолжил:

— Теперь я скажу тебе еще кое-что. Я занимаюсь этим делом уже много лет. Иногда я даже думаю, что слишком много. Но, по-моему, Нэнси, ты лучший репортер, с которым мне когда-либо приходилось работать.

И тогда Нэнси Молино сделала то, чего никогда, или почти никогда, себе не позволяла в присутствии кого-либо. Она уронила голову на руки и разрыдалась.

Старый «тренер» деликатно повернулся к ней спиной и подошел к окну. Глядя на улицу, вниз, он сказал:

— Я закрыл дверь, когда мы вошли, Нэнси. Она все еще закрыта и будет закрыта, пока ты не будешь в порядке, так что не торопись. И вот еще что: я обещаю, что никто, кроме тебя и меня, никогда не узнает о том, что происходило здесь сегодня.

Через полчаса Нэнси снова была за своим рабочим столом. Она умылась, поправила макияж и теперь писала дальше, полностью контролируя себя.

***

Ним Голдман позвонил Нэнси Молино на следующее утро, после того, как он безуспешно пытался добраться до нее днем раньше.

— Я хотел поблагодарить вас, — сказал он, — за тот ваш звонок в отель.

— Я была в долгу перед вами, — ответила она ему.

— Были или не были, я все равно благодарен. — С некоторой запинкой он добавил:

— Вы раскрутили большую историю. Поздравляю.

Нэнси с любопытством спросила:

— Что вы думаете обо всем этом? Я имею в виду то, что попало в эту историю.

— Бердсона, — ответил Ним, — мне ни капли не жаль, и я надеюсь, что он получит по заслугам. Я надеюсь также, что эта организация, «Энергия и свет для народа», больше никогда не выплывет снова.

— А как насчет клуба «Секвойя»? Вы испытываете те же чувства?

— Нет, — сказал Ним, — не испытываю.

— Почему?

— Клуб «Секвойя» — нечто нужное нам всем. Это часть нашей общественной системы контроля. О, у меня были дискуссии с людьми из «Секвойи». Я думаю, клуб зашел слишком далеко в своем сопротивлении всему, что его не устраивало. Но клуб «Секвойя» выражал общественное мнение, он заставлял нас думать и заботиться об окружающей среде и иногда удерживал нас от излишеств.

Ним сделал паузу.

— Я знаю, клуб «Секвойя» повержен, и я искренне переживаю за Лауру Бо Кармайкл, она, несмотря на наши разногласия, была моим другом. Но я надеюсь, что клуб «Секвойя» не умер. Если так случится, то это будет потерей для всех.

— Ну, — сказала Нэнси, — иной день богат на сюрпризы. — Пока Ним говорил, она быстро записывала. — Могу я цитировать все это?

Он заколебался лишь на мгновение:

— Почему бы и нет?

В следующем выпуске «Экзэминер» она его цитировала.

Глава 8

Гарри Лондон сидел и размышлял, глядя на бумаги, которые Ним показал ему. Он мрачно сказал:

— Знаешь, что я испытываю по поводу всего этого?

— Могу представить себе, — ответил Ним.

Гарри будто не слышал его:

— Прошлая неделя — самая плохая за долгое время. Арт Ромео был хорошим парнем. Ты плохо знал его, Ним. Преданный, честный. Он был моим другом. Когда я узнал, что случилось, мне стало плохо. Я вспомнил, что когда-то, уже после того, как я покинул Корею, где был в составе морских пехотинцев, мне приходилось слышать, что кого-то из парней, которых я знал, разорвало на части.

— Гарри, — сказал Ним, — я тоже ужасно сожалею об Арте Ромео. Того, что он сделал, я никогда не забуду.

Лондон не дал себя прервать:

— Дай мне закончить.

Это было утром в среду, в первую неделю марта, через шесть дней после происшествия в отеле «Христофор Колумб», Они сидели в кабинете Нима за закрытыми дверями.

— Ну, — сказал Лондон, — теперь ты показываешь мне вот это, и, честно говоря, лучше бы ты этого не делал. Судя по тому, что я вижу, во что же еще остается дальше верить?

— Во многое, — ответил Ним. — О многом надо позаботиться и во многое надо верить. Но только не в честность судьи Йела.

— Вот, возьми, — Гарри Лондон вернул бумаги. Они собрали кучу корреспонденции — восемь писем, некоторые с подколотыми копиями, — все из последних папок Уолтера Тэлбота, главного инженера «ГСП энд Л», погибшего в прошлом июле.

Три картонные папки, в которых находились бумаги Тэлбота, лежали на полу, их содержимое было разбросано.

Поиски писем, о которых Ним неожиданно вспомнил на собрании НИЭ, были отложены из-за трагедии, случившейся на прошлой неделе, и ее последствий. Сегодня Ним распорядился принести папки из хранилища в подвале. Ему потребовалось больше часа, чтобы найти именно те бумаги, которые он искал, — те, что он видел семь месяцев назад в доме Тэлботов, когда Ардит передала ему на хранение эти папки. Но он нашел их. Память его не подвела, И теперь эти письма обязательно будут использованы. Ровно две недели назад, во время встречи Эрика Хэмфри, Нима, Гарри Лондона и судьи Пола Шермана Йела по поводу кражи энергии, бывший судья Верховного суда определенно утверждал: «…Я нахожу интересной всю концепцию кражи энергии. Честно говоря, я и не думал, что такое существует на самом деле. Я никогда раньше об этом не слышал. Я также не знал, что в энергокомпаниях существуют такие люди, как мистер Лондон».

Корреспонденция, которую нашел Ним, показывала, что все это — ложь.

— Конечно, — внезапно сказал Лондон, — мы никогда не узнаем наверняка, давал ли старик «добро» на воровство энергии своим фондом, или он знал об этом, но ничего не предпринимал. Все, что мы можем доказать, это то, что он лжец.

— Он был очень обеспокоен, — сказал Ним. — Иначе никогда не стал бы загонять себя в ловушку этими утверждениями.

Все было очень просто.

Уолтер Тэлбот был первым, кто привлек внимание электрических и газовых предприятий к огромным финансовым потерям в результате воровства. Он писал об этом статьи, произносил речи, давал интервью средствам массовой информации и выступал в качестве эксперта в уголовном суде штата Нью-Йорк, который разбирал обращения в более высокие инстанции. Дело приобрело широкую огласку, обросло документами.

Велась переписка и с членом Верховного суда Соединенных Штатов Полом Шерманом Йелом.

Из переписки было ясно, что Уолтер Тэлбот и Пол Йел хорошо знали друг друга по Калифорнии.

Первое письмо было на бланке:

«ВЕРХОВНЫЙ СУД СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ 20543»

Обращаясь к «дорогому Уолтеру», автор письма сообщал ему о своем внимании к новой области юридического контроля, а именно к той, которая относилась к воровству электричества и газа. Он интересовался различными деталями нарушений и методами борьбы с ними. Запрашивал любые известные факты предъявления подобных исков в различных частях страны и их результаты. После этого он справлялся в письме о здоровье Ардит. Письмо было подписано: «Пол».

Уолтер Тэлбот ответил более формально, с соблюдением этикета: «Мой дорогой судья Йел».

Его письмо было на четырех страницах. К нему прилагалась фотокопия одной из опубликованных статей Уолтера.

Через несколько недель Пол Йел написал снова. Он выражал признательность за письмо и статью и задавал ряд относящихся к делу вопросов. Это говорило о том, что он внимательно прочитал материалы.

Переписка продолжалась в течение восьми месяцев. В одном из пяти написанных за это время писем Уолтер Тэлбот описывал функции отдела охраны собственности в энергокомпании и обязанности руководителя отдела, каковым был Гарри Лондон.

Письма говорили об остром, пытливом уме Пола Йела и о его живом интересе к вопросу.

Вся переписка происходила за два года до отставки судьи Йела.

Мог ли Пол Йел забыть о ней? Ним все время задавал себе этот вопрос и решил, что ответ будет однозначно отрицательным. Старик слишком часто демонстрировал свою замечательную память и в большом, и в малом, чтобы можно было поверить в его забывчивость.

— Почему старик сделал это? Почему он так врал нам? — спросил Гарри.

— Вероятно, — задумчиво сказал Ним, — потому, что он знал, что Уолтер мертв, а шансы, что мы — президент, ты и я — знаем об этой переписке, малы. В самом деле, вероятность того, что эти письма когда-нибудь всплывут на поверхность, была ничтожно мала.

Лондон кивнул в знак согласия.

— Следующий вопрос, над которым я думаю: до каких пор «уважаемый» Пол будет выходить сухим из воды?

— Мы никогда не узнаем, не правда ли?

Руководитель отдела охраны имущества подошел к письмам.

— Ты, конечно, покажешь это президенту?

— Да, днем. Я случайно узнал, что мистер Йел приедет сегодня.

— Нам остается решить еще кое-какие вопросы. Будем ли мы и дальше уводить этого драгоценного Йела от судебного расследования? Или в свете новой информации Мистер Честность решится на что-нибудь?

— Я не знаю, — вздохнул Ним. — Я просто не знаю. И в любом случае не мне решать.

***

Карты были раскрыты перед судьей Йелом сразу после четырех часов в кабинете президента.

Когда Ним явился туда после телефонного звонка секретаря Эрика Хэмфри, он сразу же почувствовал, что обстановка накалена. Глаза Хэмфри были холодными, рот плотно сжат. Пол Йел еще не знал точно, что затевается, но по его хмурому виду угадывалось, что он предчувствует какие-то неприятности. Оба сидели за столом для совещаний и молчали, когда вошел Ним.

Ним, сев слева от Эрика Хэмфри, напротив судьи, положил перед собой папку с перепиской Тэлбота и Йела.

Еще раньше Эрик Хэмфри и Ним после небольшого совещания договорились о линии поведения. По их мнению, в присутствии Гарри Лондона пока не было необходимости.

— Пол, — начал Хэмфри, — в прошлый раз, когда мы были вчетвером, у нас состоялся разговор о кражах энергии. В нем затрагивался и семейный фонд Йелов. Я уверен, что вы помните об этом.

Йел кивнул:

— Да, конечно.

— В тот раз вы утверждали, что и понятия не имеете о существовании преступлений такого рода.

— Хватит! — Лицо Пола Йела побагровело от злости. — Мне не нравится ваш тон, Эрик. В чем вы меня пытаетесь уличить? Мало ли что я мог сказать…

Хэмфри с раздражением прервал его:

— Никаких «мог». О своей неосведомленности в этом вопросе вы заявили совершенно недвусмысленно. Более того, вы повторили это несколько раз. Я помню, как это было. Ним тоже.

Ним видел, что мозги Йела работают на полной скорости. Он попытался придать твердость своему голосу:

— Что бы я там ни говорил, из этого не следует…

— Ним, — приказал президент, — покажите мистеру Йелу содержимое вашей папки.

Открыв папку, Ним бросил на стол небольшую стопку писем и документов. Сверху было письмо, помеченное канцелярией Верховного суда.

Йел поднял его и тут же отбросил. На другие он и не взглянул. Лицо его, и до этого момента багровое, потемнело еще больше.

Позже, вспоминая эту сцену, Ним предположил, что Йел уже ожидал каких-то разоблачений, но ему и в голову не приходила возможность столкнуться со своей старой корреспонденцией. Только этим и можно было объяснить его жалкий вид.

Он облизал губы. Казалось, он лишился дара речи.

Наконец он сказал, словно бы извиняясь:

— Иногда, особенно в Вашингтоне… когда столько всего происходит, столько бумаг, поток корреспонденции… можно забыть… — Он замолчал.

Очевидно, и для самого Йела это звучало так же фальшиво и неубедительно, как и для Хэмфри с Нимом.

— Ладно, — буркнул он и вышел из-за стола. Потом, не глядя на Нима и Хэмфри, попросил:

— Пожалуйста, дайте мне собраться с мыслями. — Он сделал несколько шагов в сторону, затем повернулся к ним:

— Из документов совершенно ясно, джентльмены, что я виновен в обмане и пойман на этом. — Голос Пола Йела был ниже, чем обычно. Когда он продолжил, на лице отразилась боль. — Я не буду ничего объяснять или просить извинения за свою ошибку, не стану говорить о своем беспокойстве во время нашего предыдущего разговора или естественном желании защитить свое доброе имя.

«Именно это, — подумал Ним, — он сейчас и ухитряется делать».

— Тем не менее, — продолжал Йел, — я клянусь вам, что никогда не участвовал в краже энергии семейным фондом Йелов и ничего не знал об этом, как я и заявил здесь во время нашего первого разговора.

Эрик Хэмфри, который, как помнил Ним, раньше был склонен поверить Йелу, молчал. Возможно, он думал так же, как и Ним: тот, кто однажды соврал, чтобы защитить свою репутацию, может снова соврать по той же причине.

Ниму вспомнился вопрос Гарри Лондона: «До каких пор «уважаемый» Пол будет выходить сухим из воды?» Тишина повисла в воздухе. В глазах судьи застыла боль.

— Ним, — спокойно сказал Хэмфри. — Я думаю, что в твоем дальнейшем присутствии нет необходимости.

С облегчением Ним собрал со стола бумаги, вложил их в папку и, зажав ее под мышкой, вышел без единого слова.

Тогда он не думал, что видит судью Йела в последний раз.

Ним никогда не узнал, что еще происходило в кабинете президента в тот день. Он не спрашивал, а Эрик Хэмфри не проявлял инициативы. Но окончательный результат стал ясен на следующее утро.

В 11 часов Хэмфри послал за Нимом и Терезой Ван Бэрен. Когда они вошли в его кабинет, он показал им письмо.

— Я получил заявление от судьи Пола Шермана Йела об отставке с должности нашего общественного представителя и директора в компании. Отставка принята с сожалением. Я бы хотел, чтобы объявление было сделано немедленно.

— Мы должны указать причину, Эрик, — сказала Тереза.

— Плохое здоровье. Врачи мистера Йела сказали ему, что в его возрасте напряжение от выполнения новых обязанностей в «ГСП энд Л» может оказаться слишком сильным. Они посоветовали ему оставить эту работу.

— Нет проблем, — улыбнулась Тереза. — Я разошлю сообщение об этом сегодня днем. Правда, у меня возникает еще один вопрос.

— Да?

— Мы останемся без представителя компании. Кто займет это место?

Впервые за это время Хэмфри улыбнулся:

— Я слишком занят, чтобы искать кого-то еще, Тесс, так что, думаю, альтернативы нет. Наденьте это седло снова на Нима.

— О Боже! — сказала Ван Бэрен. — Я так и чувствовала. Его и не надо было снимать.

Выйдя из кабинета президента, Тереза Ван Бэрен понизила голос:

— Ним, скажи мне по секрету, что стоит за этой штукой с Йелом. Что было не так? Ты знаешь, я ведь выясню рано или поздно.

Ним покачал головой.

— Ты слышала президента, Тесс. Плохое здоровье.

— Ты ублюдок, — бросила она ему. — За это я могу не выпустить тебя на телевидение до следующей недели.

Гарри Лондон прочитал сообщение об уходе Пола Йела и пришел на следующий день к Ниму.

— Если бы у меня была выдержка, — заявил он, — я бы с отвращением, но смирился с этой выдумкой о слабом здоровье и о том, что отставка принята с сожалением. Мы уже поддакиваем и становимся такими же лжецами, как и он сам.

Ним плохо выспался и поэтому пребывал в раздражении.

— Так давай увольняйся.

— Не могу этого себе позволить.

— Гарри, по твоим же собственным словам, мы не можем доказать, что мистер Йел был лично замешан в краже энергии. Лондон строго сказал:

— Однако он замешан. Чем больше я думаю, тем больше в этом уверен.

— Не забывай, — обратил его внимание Ним, — что Ян Норрис, который управлял делами Йелов, клялся, что это не так.

— Да, и все это попахивает сделкой. Норрис позже получит свое вознаграждение в какой-то форме. Может быть, останется членом правления.

— Что бы там мы ни думали, — сказал Ним, — все закончено. Так что возвращайся к своей работе и лови побольше энергетических воров.

— Я уже поймал. Есть куча новых случаев, как и те, которые расследует Кил. Но, Ним, я скажу тебе кое-что на будущее.

Ним вздохнул:

— Давай.

— Мы были частью прикрытия, ты и я. Прикрытия для защиты могущественного имени Йела. Это свидетельствует о том, что существуют еще специальные правила и законы для тех, у кого сила и власть…

— Слушай, Гарри…

— Нет, дослушай меня! Ним, я хочу сказать, что если в будущем я поймаю кого-нибудь на мошенничестве, не важно кого, никто не должен мешать мне вытащить это наружу и сделать то, что должно быть сделано.

— Ладно, ладно, — сказал Ним. — Если будут явные доказательства, я стану сражаться вместе с тобой. А теперь мы обо всем договорились. Пожалуйста, иди и дай мне поработать.

Оставшись один, Ним пожалел, что обратил свой дурацкий юмор на Гарри Лондона. Большинство из сказанного Лондоном уже приходило Ниму в голову и беспокоило его прошлой ночью, когда он спал только урывками. А существуют ли степени лжи? Ним полагал, что нет. Ложь — это ложь. В таком случае разве «ГСП энд Л» в лице Эрика Хэмфри, санкционировавшего публичную ложь, и Нима, поддержавшего ее своим молчанием, не виновна так же, как и Пол Шерман Йел?

Ответ мог быть только один: виновна.

Он продолжал все еще думать об этом, когда позвонила его секретарь Вики Дэвис:

— Президент хочет немедленно вас видеть.

***

Эрик Хэмфри, это Ним заметил сразу, был крайне взволнован. Когда Ним вошел, он без остановки ходил по своему кабинету, что обычно делал очень редко.

— Я должен сказать тебе кое-что, Ним, я скоро объясню почему. Недавно я испытал стыд и отвращение из-за определенных событий, которые произошли в компании. Я не хочу испытывать стыд за организацию, которая платит мне зарплату и которую я возглавляю.

Хэмфри сделал паузу. Ним продолжал молчать, ожидая, что будет дальше.

— Одно постыдное событие, — продолжал президент, — произошло за последние двадцать четыре часа. Но есть и другая большая проблема, угрожающая имуществу и самому существованию компании.

— ФБР и полиция… — начал Ним.

— Ничего не сделали, — перебил Хэмфри. — Абсолютно ничего!

— Они посадили Бердсона в тюрьму, — заметил Ним.

— Да, но почему? Потому что одна умная решительная женщина оказалась более осведомленной, чем целая армия профессионалов. Обрати внимание также, что эту информацию дала молодая женщина, и все кончилось тем, что мерзавцев с Крокер-стрит пристрелили — вот и вся их заслуга.

«Только Эрик Хэмфри, — подумал Ним, — может употребить такие слова, как «мерзавцы». Ним редко видел Хэмфри столь откровенным в эмоциях. Он подозревал, что сказанное им теперь накапливалось у него долгое время.

— Смотри, — продолжал Хэмфри. — Более года мы терпели унижение от того, что наши сооружения и даже штаб-квартира несли ущерб от взрывов, организованных этими подонками, мелкой бандой террористов. Мало того — это стоило жизни девяти нашим лучшим людям, не считая мистера Ромео, погибшего в отеле «Христофор Колумб». И вот еще что! Мне очень стыдно, что именно в то время, когда наш город и наша компания принимали у себя представителей НИЭ, мы позволили произойти такому ужасному случаю.

— Я не верю, Эрик, — сказал Ним, — что на самом деле кто-нибудь мог бы обвинить или обвиняет «ГСП энд Л» в происшествии в «Колумбе».

— Я обвиняю нас, я обвиняю себя в том, что не настоял раньше, чтобы правоохранительные органы сделали что-нибудь. Даже сейчас этот гнусный человек, их лидер Арчамболт, все еще на свободе. — Хэмфри повысил голос. — Прошла целая неделя. Где он? Почему правоохранительные органы не смогли найти его?

— Я так понимаю, — сказал Ним, — что они все еще ищут. Они полагают, что он где-то в районе Норд-Кастл.

— И там он, несомненно, думает о том, как убить или покалечить еще больше наших людей и нанести еще больший ущерб нашей компании. Ним, я хочу, чтобы этого негодяя нашли. Если это необходимо, я хочу, чтобы мы, «ГСП энд Л», нашли его.

Ним был уже готов заметить, что энергокомпания не имеет возможности подменять собой полицию, но на ум ему пришла новая мысль, и он спросил:

— Эрик, что вы намерены предпринять?

— Я думаю, что в нашей организации трудится много очень достойных людей, у которых достаточно мозгов. Судя по результату, у правоохранительных органов нет ни того, ни другого. Так что Ним, вот тебе мой приказ. Собери умные головы, и займитесь этой проблемой. Обращайся от моего имени за помощью к любому, кто тебе потребуется. Но мне нужны результаты. Во имя наших людей, которые были убиты, во имя их семей и ради всех нас остальных, кто гордится «ГСП энд Л», я хочу, чтобы эта презренная личность, этот Арчамболт, был схвачен и предстал перед судом.

Президент замолчал, его лицо раскраснелось. Затем он коротко закончил:

— Все.

После разговора с Эриком Хэмфри Ним подумал о том, что их мысли совпали. Он также размышлял о свойствах человеческого мозга.

Четыре месяца назад во многом из-за скептицизма судьи Йела Ним забросил идею о том, чтобы попытаться решить проблему террористических атак так называемых «Друзей свободы» с помощью группы «мозгового штурма».

«На одних догадках и предположениях далеко не уедешь», — сказал тогда Пол Йел, и Ним перестал собирать эту группу, в которую кроме него входили Оскар О'Брайен, Тереза Ван Бэрен и Гарри Лондон. И вот сейчас становится ясным, насколько идеи и версии этой четверки были близки к истине.

Ним понимал, что по справедливости он мог винить только себя. Если бы он настоял на своем, а не поддался благоговейному страху перед Йелом, они могли бы предвосхитить, возможно, даже предотвратить некоторые из тех трагических событий, которые с тех пор произошли. Теперь, получив благословение Эрика Хэмфри, они, возможно, могли еще что-то сделать.

Если раньше о том, кто такой лидер «Друзей свободы», можно было только гадать, то теперь личность его была известна. Георгос Арчамболт, человек, представлявший собой угрозу для «ГСП энд Л» и многих других, судя по всему, скрывается где-то в городе.

Могут ли интенсивная работа мысли и творческая дискуссия каким-то образом прояснить где?

Была пятница, Ним решил, что в течение уик-энда, используя, если понадобится, власть президента, он снова соберет «четверку».

Глава 9

— Как оказалось, — сказал Ним, поглядывая в свои записи, — мы были удивительно точны. Позвольте мне только напомнить, насколько точны, Он сделал паузу, чтобы отпить виски с содовой, которое налил ему Оскар О'Брайен за несколько минут до того, как они начали.

Было воскресное утро. По приглашению главного юрисконсульта группа собралась у него дома, в уютном саду. Все трое охотно согласились на предложение Нима, тем более что инициатива исходила от Эрика Хэмфри.

Из дома О'Брайена, расположенного высоко над линией берега, над пляжем, открывался замечательный вид на залив с множеством парусных шлюпок. Их воскресные капитаны бесконечно лавировали среди волн, вздымаемых крепким западным бризом, приближаясь друг к другу или удаляясь друг от друга и чудом избегая столкновений.

Как и раньше, когда собиралась группа, был включен магнитофон.

— На основе имевшейся тогда информации, — продолжил Ним, — информации в лучшем случае схематичной, мы предположили, что некто Икс является лидером и мозгом «Друзей свободы», что он хорошо физически развит и тщеславен и что у него есть преданная женщина, тесно сотрудничающая с ним. Мы также полагали, что Икс лично убил тех двух охранников в Милфилде в присутствии женщины. Далее, мы заключили, что женщина может являться источником слабости и послужить причиной его конца.

— Я уже забыла кое-что, — вставила Тереза Ван Бэрен. — О Боже, мы были почти у цели!

Директор по общественной информации и рекламе в мятом зеленом халате и, как всегда, со встрепанной прической выглядела так, будто пришла, не переодевшись после того, как лентяйничала дома весь уик-энд. Она была босиком, сандалии стояли рядом с креслом.

— Да, — подтвердил Ним. — Я знаю. И должен перед всеми признать, что именно по моей вине нам не удалось довести дело до конца. Я считаю, что потерял веру и ошибся. — Он решил не говорить ничего о влиянии судьи Йела, который, в конце концов, только высказывал свое мнение. — Теперь, когда мы знаем, кто такой Икс и еще много всего о нем, возможно, нам стоит применить тот же метод рассуждений, чтобы его выследить.

Он замолчал, сознавая, что три пары глаз пристально нацелились на него, затем добавил:

— Может быть, и нет. Но президент считает, что нам следует попытаться.

Оскар О'Брайен хрюкнул и оторвал сигару от толстых губ. Воздух был уже тяжелым от дыма, но они были дома у О'Брайена, и Ним не решился возражать.

— Я хочу быстрее закрутить все это, — сказал юрист. — С чего начнем? — На нем были старые серые широкие брюки, свободно подпоясанные ремнем под его выпученным животом, мешковатый свитер и мокасины на босу ногу.

— Я подготовил записку. — Ним открыл портфель, достал бумаги и раздал всем. Записка содержала краткое изложение всей информации о «Друзьях свободы» и Георгосе Арчамболте, опубликованной после съезда НИЭ. Большая часть ее была взята из репортажей Нэнси Молино.

Ним подождал, пока другие закончат читать, затем спросил:

— Есть какие-нибудь дополнения?

— У меня, возможно, будет одно или два, — сказал Гарри Лондон.

Шеф отдела охраны собственности компании был сегодня холоден, когда они с Нимом встретились, возможно, он помнил об их остром разговоре два дня назад. Но его тон был обычным, когда он сказал:

— У меня есть друзья в правоохранительных органах. Ним знает, что они иногда кое-что мне сообщают.

В отличие от остальных, включая Нима, который тоже был одет небрежно, Лондон выглядел безупречно — в бежевых брюках с отутюженными как бритва стрелками и накрахмаленной просторной куртке. Его носки по цвету гармонировали со всем ансамблем, кожаные туфли блестели.

— Газеты упоминали, что Арчамболт вел журнал, — сказал Лондон. — Его нашли среди других его бумаг. Здесь об этом есть. — Он подчеркнул ногтем абзац в записке Нима. — Но не сказано, что в этом журнале. Это не сообщалось, потому что прокурор округа надеется его использовать как доказательство на суде против Арчамболта. Ван Бэрен спросила:

— Ты видел журнал?

— Нет, но мне показали ксерокопию. «Как обычно, — подумал Ним, — Гарри Лондон движется размеренными шагами».

О'Брайен нетерпеливо спросил:

— Хорошо, что же там было, черт побери?

— Я не помню.

Присутствовавшие были явно разочарованы, но затем их интерес вновь оживился, когда Лондон добавил:

— Тем не менее две вещи можно точно сказать, прочитав, что написал этот парень. Во-первых, каждая его фраза свидетельствует о тщеславии и самоуверенности, как мы и предполагали. При чтении всего этого мусора видно, что у него было то, что вы бы назвали потребностью все записывать.

— Но так бывает у тысяч других, — сказала Ван Бэрен. — Это все?

— Да.

Лондон, казалось, был посрамлен, и Ним вставил:

— Тесс, не отбрасывай такую информацию. Может пригодиться каждая деталь.

— Вот что скажи нам, Гарри, — сказал Оскар О'Брайен. — Ты помнишь что-нибудь о почерке в этом журнале?

— В каком смысле?

— Ну, был ли он разборчивым?

Шеф отдела по охране собственности подумал:

— Я бы сказал, что да.

— Вот к чему я веду, — продолжил свою мысль главный юрисконсульт. — Если вы возьмете образец почерка в журнале, а затем другой, взятый откуда-то еще, легко ли будет сравнить их и установить, принадлежат ли они одному и тому же лицу?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Лондон. — Нет никакого сомнения — очень легко.

— Хм! — О'Брайен поглаживал подбородок, погрузившись в свои мысли. Потом обратился к остальным:

— Продолжайте. У меня есть одна идея, но она еще сырая.

— Хорошо, — сказал Ним. — Давайте дальше поговорим о Норд-Кастле, той части города, где был найден этот брошенный грузовик службы противопожарной безопасности.

— С еще теплым радиатором, — напомнила Ван Бэрен. — И видели, как он шел оттуда пешком. Вероятно, он не мог уйти далеко.

— Возможно, и нет, — сказал Гарри Лондон. — Но во всем районе Норд-Кастл людей как кроликов. Полиция прочесала его, но ничего не нашла. Если кто-нибудь хочет найти в этом городе место, где можно исчезнуть, этот район будет самым подходящим.

— И судя по тому, что я читал или слышал, — добавил Ним, — разумно предположить, что у Арчамболта было подготовлено второе укрытие, там он теперь и находится. Мы знаем, он не испытывал недостатка в деньгах, так что он мог устроить все заблаговременно.

— Используя, конечно, фальшивое имя, — сказала Ван Бэрен. — Так же, как он сделал при покупке грузовика.

Ним улыбнулся:

— Я сомневаюсь, что фальшивая компания занесла его имя в адресную книгу.

— Что касается регистрации грузовика, — пояснил Лондон, — это проверяли. Здесь тупик.

— Гарри, — спросил О'Брайен, — кто-нибудь прикидывал размер района, где был потерян Арчамболт? Другими словами, если вы нарисуете на карте круг и будете утверждать, что человек прячется где-то внутри его, каким большим окажется этот круг?

— Я, думаю, полиция делала оценку, — сказал Лондон. — Но, конечно, это только предположение.

— Расскажи нам, — подхватил Ним.

— Ну, идея была примерно такой: когда Арчамболт бросил грузовик, он дьявольски спешил. Предположим, что он направился в свое укрытие. Он не оставил бы грузовик близко от него, но это также не могло быть слишком далеко. Скажем, полторы мили максимум. Тогда, если вы примете грузовик в качестве центра, то получится круг с радиусом в полторы мили.

— Если я помню геометрию, — О'Брайен задумался, — площадь круга равна числу «пи», умноженному на радиус в квадрате.

Он подошел к маленькому столику и взял электронный калькулятор. Через мгновение он объявил:

— Немногим более семи квадратных миль.

— Это означает, что ты говоришь примерно о двенадцати тысячах домов и небольших контор, и, вероятно, в этом круге живет около тридцати тысяч человек, — сказал Ним.

— Я знаю, что это большая территория, — кивнул О'Брайен, — и искать Арчамболта там — все равно что искать иголку из поговорки. Тем не менее мы можем выкурить его оттуда, обдумайте-ка вот такую мысль…

Ним, Лондон и Ван Бэрен внимательно слушали. Они знали, что именно идеи юриста во время предыдущих собраний оказывались самыми плодотворными.

О'Брайен продолжал:

— Гарри говорит, что у Арчамболта была потребность все записывать. Вместе с другой информацией, которую мы имеем о нем, это позволяет нам предположить, что он склонен к саморекламе, к тому, чтобы любым способом постоянно утверждать свое «я». Так вот, если мы сможем получить что-то вроде общественного вопросника, я имею в виду ряд вопросов, на которые люди дадут свои ответы, и распространить его в этом районе в семь квадратных миль, нужный нам человек не сможет удержаться, чтобы не ответить тоже.

Наступила тишина. Все были озадачены. Затем Ван Бэрен спросила:

— О чем же будут эти вопросы?

— О, конечно, об электроэнергии, о чем-то, что вызовет интерес Арчамболта и по возможности разозлит его. Например: «Как вы оцениваете услуги, которые «ГСП энд Л» предоставляет населению? Согласны ли вы, что продолжение хорошего обслуживания потребует вскоре повышения тарифов? Одобряете ли вы, что коммунальные предприятия продолжат оставаться под контролем частных фирм?» Вот такого типа. Конечно, это грубо, вопросы должны быть тщательно продуманы.

Ним сказал задумчиво:

— Я полагаю, твоя идея, Оскар, в том, что, когда вопросники вернутся, ты будешь искать почерк, совпадающий с образцом из журнала.

— Правильно.

— А если Арчамболт воспользуется пишущей машинкой?

— Тогда мы не сможем его определить, — сказал юрист. — Слушай, это не беспроигрышный план, но если ты станешь искать именно такой, то не найдешь.

— А если ты получишь вопросник, где почерк совпадает? — возразила Тереза Ван Бэрен. — Я не понимаю, что это тебе даст. Как ты узнаешь, откуда он прислан? Даже если Арчамболт достаточно глуп, чтобы ответить, можешь быть уверен, он не оставит свой адрес.

О'Брайен пожал плечами:

— Я уже признался, что это лишь наполовину созревшая идея, Тесс.

— Подождите минуту, — сказал Лондон. — Есть способ проследить это. Невидимые чернила.

— Объясни-ка, — попросил Ним.

— Невидимые чернила — это не просто фокус для детей. Они используются чаще, чем вы думаете, — сказал шеф отдела охраны собственности. — Вот как это делается: на каждом вопроснике будет номер, но невидимый. Его пишут с помощью люминесцентного порошка, растворенного гликолем. Жидкость впитывается в бумагу, так что на ней не остается никаких следов. Но когда ты найдешь вопросник, который тебя интересует, с помощью сканера можно проявить номер. Если убрать его из сканера, номер исчезнет.

— Черт возьми! — воскликнула Ван Бэрен.

— Это часто делается. Например, на лотерейных билетах. Этот номер подтверждает, что билет подлинный, а не из тех, что изготовляют некоторые обманщики. Кроме того, половина так называемых анонимных вопросников помечена таким образом. Всегда помните, что по безобидному на вид листку бумаги вас можно вычислить.

— Это становится интересным, — сказал О'Брайен.

— Тогда возникает другая проблема, — предостерег Ним. — Как проследить, куда какой вопросник попал, ведь их должно быть огромное количество? Я не понимаю, как ты это сделаешь.

Ван Бэрен выпрямилась:

— Я знаю. Ответ у нас под носом. Наш собственный отдел сбыта.

Все уставились на нее.

— Смотрите, — продолжала она. — Все дома, все здания в этом районе являются клиентами «ГСП энд Л», и вся информация о них хранится в наших компьютерах.

— Понимаю, — Ним размышлял вслух. — Ты задашь компьютеру программу распечатать адреса в этом районе. И все?

— Можно сделать лучше, — вставил О'Брайен, голос выдавал его волнение. — Компьютер выдаст вопросник, уже готовый для рассылки. Та его часть, где указаны имя и адрес клиента, отрывается, так что только анонимная часть будет послана обратно.

— Внешне анонимная, — напомнил ему Гарри Лондон. — Но к обычной распечатке мы добавим номер невидимыми чернилами. Не забывай об этом.

О'Брайен с энтузиазмом хлопнул себя по бедру:

— Ей-богу, мы к чему-то приближаемся!

— Это хорошая мысль, — поддержал его Ним. — Стоит попробовать. Но давайте будем реалистами. Во-первых, даже если вопросник попадает к Арчамболту, он может догадаться и выбросить его, и мы ничего не получим.

О'Брайен кивнул:

— Согласен.

— Во-вторых, Арчамболта, каким бы именем он ни пользовался в подполье, может не оказаться на нашей прямой системе счетов за пользование энергией. Допустим, он снимает комнату. В таком случае кто-то другой получает счета на электричество и газ. Он же получит и вопросник.

— Это возможно, — допустила Ван Бэрен, — хотя я не думаю, что это так. Посмотри на это с точки зрения Арчамболта. Чтобы любое убежище было эффективным, оно должно быть отдельным и тайным. Снимать комнату — это не для него. Скорее всего у Арчамболта дом или квартира, как раньше, что означает отдельный счетчик и отдельные счета. Так что он получит вопросник.

О'Брайен опять кивнул:

— В этом есть смысл.

Они продолжали говорить еще час, совершенствуя свою идею. Их интерес и рвение возрастали.

Глава 10

Компьютерный центр «ГСП энд Л», подумал Ним, поразительно напоминает сцены из фильма «Звездные войны».

Все, что находилось на трех этажах здания штаб-квартиры компании, которые занимал центр, было словно из будущего — строгим и функциональным. Декоративное обрамление, встречавшееся в других отделах — мебель, ковры, картины, шторы, — здесь было запрещено. Окон не было. Свет — только искусственный. Даже воздух был специальным, с контролируемой влажностью. Температура — ровно семьдесят градусов[13]. Все, кто работал в компьютерном центре, находились под наблюдением сети скрытых телевизионных камер, и никто не знал, когда за ним или за ней наблюдают с помощью этого подобия Большого Брата[14].

Вход в центр и выход из него жестко контролировались. Посты охраны находились в кабинетах за пуленепробиваемым стеклом, и связь между ними велась через микрофоны. Они проверяли всех приходящих и уходящих. Инструкции обязывали их не доверять ничему и никому. Даже знакомому человеку, лицо которого они видели каждый день, не разрешалось проходить без предъявления удостоверения.

Каждый человек, миновав зону безопасности — ее проходили всегда по одному, — попадал в «тамбур» — практически в маленькую тюрьму тоже из пуленепробиваемого стекла. После того как человек входил, тяжелая дверь с лязгом захлопывалась за ним и запиралась электронным засовом. Другая дверь, спереди, такая же внушительная, открывалась, когда охрана определяла, что все в порядке. Если возникали подозрения, что иногда случалось, обе двери оставались закрытыми до прибытия подкрепления или подтверждения личности проходящего.

Исключений не делалось. Даже Эрик Хэмфри никогда не входил в центр без значка временного посетителя и без тщательной проверки.

Причина такой сверхпредосторожности была проста. В центре находилось бесценное сокровище: компьютерная запись восьми с половиной миллионов клиентов «ГСП энд Л» с данными их счетчиков, счетами и платежами за несколько лет плюс данные о владельцах акций, сотрудниках, оборудовании компании, инвентаре, технические данные и множество других сведений.

Одна умело поставленная в компьютерном центре ручная граната могла нанести больше ущерба гигантской системе предприятия, чем целая тачка взрывчатки, подложенной под высоковольтные линии или подстанции.

Информация центра хранилась в сотнях пачек магнитных дисков. В одной пачке было двадцать дисков, каждый диск — в два раза больше обычной долгоиграющей пластинки.

Диск содержал записи о ста тысячах клиентов. Стоимость компьютеров составляла около тридцати миллионов долларов. Стоимость записанной информации учету не поддавалась.

Ним пришел в компьютерный центр вместе с Оскаром О'Брайеном. Их целью было проследить за распечаткой того, что официально называлось потребительской анкетой, а на самом деле было приманкой для ловушки, в которую надеялись поймать лидера «Друзей свободы» Георгоса Арчамболта.

Был четверг. Прошло четыре дня после собрания группы в доме главного юрисконсульта, и все это время продолжалась работа над составлением вопросника. Ним и О'Брайен решили, что должно быть поставлено восемь вопросов. Несколько первых были простыми. Например:

«Удовлетворяют ли Вас услуги, предоставляемые «Голден стейт пауэр энд лайт»? Пожалуйста, ответьте «да» или «нет».

Далее отводилось место для достаточно обширных ответов:

«Как Вы считаете, можно улучшить работу «Голден стейт пауэр энд лайт»?

«Есть ли у Вас трудности в понимании деталей в счетах «Голден стейт пауэр энд лайт», получаемых Вами? Если да, пожалуйста, расскажите о Ваших проблемам».

И наконец:

«Голден стейт пауэр энд лайт» приносит извинения своим клиентам за неудобства, вызванные трусливыми нападениями на установки компании со стороны мелких невежественных людей с большими претензиями. Если Вы знаете способы, как покончить с подобными нападениями, пожалуйста, сообщите нам свои предложения».

Оскар О'Брайен заметил:

— Если это не доведет Арчамболта до сумасшествия и не заставит его ответить, нам ничто уже не поможет.

Правоохранительные органы — городская полиция, ФБР и окружная прокуратура, — узнав об идее «ГСП энд Л», отреагировали на нее благосклонно. Прокуратура предложила помощь в проверке тысяч вопросников, когда те начнут поступать назад.

Шарлетт Андерхил, вице-президент по финансам, отвечающая в том числе и за компьютерный центр, встретила Нима и О'Брайена после того, как они прошли проверку службы безопасности. Миссис Андерхил, одетая в строгий, но нарядный светло-голубой костюм, сказала им:

— Мы сейчас работаем над потребительской анкетой. Все двенадцать тысяч экземпляров должны быть сегодня вечером на почте.

— Одиннадцать тысяч девятьсот девяносто девять этих проклятых экземпляров, — махнул рукой О'Брайен, — нас не интересуют. Нам нужен только один, который, как мы надеемся, вернется назад.

— Это стоило бы нам намного меньше денег, — съехидничала Шарлетт Андерхил, — если бы вы знали, который из них.

— Если бы мы это знали, моя дорогая Шарлетт, нас бы здесь не было.

Трио направилось дальше в эту страну компьютеров, минуя ряды мягко гудящего металла и стеклянные кабины, и остановилось у лазерного принтера Ай-Би-Эм-3800, который выплевывал вопросники в прозрачных конвертах, уже готовые к рассылке.

Наверху единственной страницы было написано:

«Голден стейт пауэр энд лайт»

ПОТРЕБИТЕЛЬСКАЯ АНКЕТА

«Мы будем благодарны за Ваши конфиденциальные ответы на некоторые важные вопросы. Наша цель — обслуживать Вас лучше».

Дальше шли имя, адрес, затем перфорация через всю страницу. Ниже перфорации была инструкция:

«Чтобы сохранить анонимность, оторвите верхнюю часть этого бланка. Ни подписи, ни каких-либо других данных не требуется. Спасибо!»

К каждому вопроснику прилагался для обратного ответа конверт, не требующий марки.

— А где невидимые чернила? — спросил Ним. О'Брайен усмехнулся;

— Ты не можешь их увидеть. Они же невидимые.

Шарлетт Андерхил подошла ближе к принтеру и, подняв крышку, показала на бутылку, содержавшую прозрачную, вероятно, маслянистую жидкость. Бутылка была перевернута, и из нее спускалась вниз пластиковая трубка.

— Специальный агрегат, установленный для этой работы. Трубка снабжает жидкостью нумерующее устройство, связанное с компьютером. На нижней половине каждого листа печатается невидимый номер. В это же время компьютер записывает, какой номер какому адресу соответствует.

Миссис Андерхил закрыла крышку, достала один из готовых вопросников и поднесла его к соседнему металлическому столу. Затем включила настольную лампу на маленькой подставке.

— Это «черный свет». — Она положила листок под лампу — проявился номер 3702.

— Чертовски остроумно, — сказал О'Брайен. — Хорошо, теперь у нас есть номер. Что дальше?

— Когда вы дадите мне номер, который требуется идентифицировать, он будет введен в компьютер вместе с секретным кодом, известным только двум людям — одному из наших надежных старших программистов и мне. Компьютер сразу же назовет нам адрес, по которому был послан этот конкретный вопросник.

Ним напомнил;

— Мы рискуем, конечно. Будет ли у нас номер, чтобы дать его вам?

Шарлетт Андерхил сурово посмотрела на мужчин:

— Получите вы его или нет, я хочу, чтобы вы оба поняли две вещи: я не одобряла того, что здесь происходит, потому что мне не нравится, что оборудование моего отдела и записи используются, по сути, для обмана. Я высказывала свой протест президенту, но он, кажется, так симпатизирует вашей идее, что отклонил мой протест.

— Да, мы знаем, — сказал О'Брайен. — Но, ради Бога, Шарлетт, это же особый случай!

Миссис Андерхил даже не улыбнулась:

— Пожалуйста, дослушайте меня. Когда вы дадите мне номер, который надеетесь получить, нужная вам информация будет получена из компьютера с помощью секретного кода, о котором я уже говорила. Но в тот момент, когда это произойдет, компьютер получит указание забыть все остальные номера и соответствующие им адреса. Я хочу, чтобы вы это четко поняли.

— Это понятно, — подтвердил юрисконсульт. — И довольно справедливо.

Ним сказал:

— Переменим тему. Шарлетт, вашим людям сложно было выделить этот семимильный район, который мы указали?

— Нисколько. Наш программный метод позволяет разделять и подразделять наших клиентов по многим категориям и любым географическим районам. — Вице-президент расслабилась и оживилась при разговоре, который был ей явно приятен. — Если им правильно пользоваться, современный компьютер — это разумный и гибкий инструмент. Он также полностью надежен. — Она заколебалась. — Почти полностью.

Произнеся последние слова, миссис Андерхил взглянула на другой принтер Ай-Би-Эм, сбоку от стола, за которым сидели мужчины. Они, казалось, проверяли распечатки компьютера — одну за другой.

О'Брайен с любопытством спросил:

— Что там?

Впервые с тех пор, как они пришли, Шарлетт Андерхил улыбнулась:

— Это наш специальный «отряд против высокопоставленных дураков». Многие коммунальные предприятия имеют такие.

Ним покачал головой:

— Я работаю здесь и никогда не слышал о таком.

Все вместе они прошли к другому принтеру.

— Это счета, — сказала миссис Андерхил, — основанные на последних показаниях счетчика. Они должны быть отправлены завтра. Компьютер отделяет счета примерно сотни человек, которые находятся в особом списке. Это мэр, инспектора, члены городских советов, старшие государственные чиновники, конгрессмены, редакторы газет и обозреватели, дикторы, судьи, важные юристы и другие им подобные. Затем каждый счет проверяется, что вы сейчас и видите, чтобы убедиться, что в нем нет ничего необычного. Если что-то обнаруживается, его отправляют в другой отдел и устраивают двойную проверку, прежде чем отсылать. Таким образом, мы избегаем волнений и путаницы в случае, если компьютер или программист ошибется. Однажды компьютер напечатал счет для одного члена городского совета. Компьютер ошибся и добавил несколько лишних нулей. Его счет должен был составить сорок пять долларов. Вместо этого к нему пришел счет в четыре миллиона пятьсот тысяч долларов.

Они засмеялись.

— Что же дальше? — спросил Ним.

— В том-то все и дело. Если бы он вернул счет или позвонил, все бы здорово повеселились, после чего разорвали бы счет и, возможно, предоставили ему кредит за эти неприятности. Вместо этого он собрал пресс-конференцию. Он показывал всем счет, чтобы доказать, насколько мы в «ГСП энд Л» некомпетентны, и говорил, что это подтверждает необходимость передачи нас городским властям.

О'Брайен покачал головой:

— Мне трудно в это поверить.

— Уверяю вас, все так и было, — сказала миссис Андерхил. — Политики чаще других склонны преувеличивать простую ошибку, даже несмотря на то что сами ошибаются больше, чем остальные смертные. Что бы там ни было, именно тогда мы ввели наш собственный «отряд против высокопоставленных дураков». Я слышала о нем от представителя энергокомпании «Кон Эдисон» в Нью-Йорке. У них есть такой. Теперь, когда бы нам ни встретился какой-либо дурак, или напыщенный индюк, или и то и другое вместе, мы записываем их имена.  В этом списке есть даже несколько человек из нашей компании.

О'Брайен признался:

— Временами я могу быть напыщенным. Это одна из моих слабостей. — Он указал на стопку счетов. — Я там есть?

— Оскар, — сказала ему Шарлетт Андерхил, направляясь к выходу, — это то, что вы никогда не узнаете.

Глава 11

Руфь Голдман была в Нью-Йорке.

Она отправилась туда, чтобы начать лечение в институте «Слоун Кеттеринг», и должна была отсутствовать две недели. Позже потребуются еще поездки.

Такое решение было принято доктором Левином после того, как он изучил результаты обследования во время предыдущего визита Руфи в Нью-Йорк и обсудил их по телефону с тамошними врачами.

— Я не могу дать обещаний, никто не может. Все — неопределенно. И все же добавлю, что я и люди из «Слоун Кеттеринг» настроены оптимистично, хотя и проявляют осторожность в суждениях, — сказал он, когда Руфь и Ним пришли к нему.

Это было все, что они смогли добиться от него.

Ним проводил Руфь в аэропорт вчера рано утром на беспосадочный рейс «Америкэн эйрлайнз». Они тепло попрощались.

— Я люблю тебя, — сказал он, прежде чем Руфь села в самолет. — Я буду скучать по тебе и стану молиться, насколько это умею.

Она засмеялась и поцеловала его еще раз.

— Странно, — сказала она. — Вроде бы нет поводов, но я никогда не была более счастливой.

В Нью-Йорке Руфь остановилась у друзей и должна была посещать институт несколько дней в неделю.

Леа и Бенджи направились к старикам. На этот раз, так как отношения Нима с Нойбергерами были теперь сердечными, Ним пообещал иногда приходить на обед, чтобы побыть с детьми.

Ним также, выполняя данное ранее обещание, договорился взять Карен Слоун на концерт.

Несколько дней назад он получил от Карен записку, в которой было написано:

Дни приходят, дни уходят.

В некоторые из них ты бываешь в «Новостях».

Вместе с Бегином, Садатом, Шмидтом,

Ботой, Картером,

Жискар д'Эстеном и епископом Музоревой.

Но из них всех только Нимрод Голдман

Достоин моей

Первой страницы.

Это здорово, читать о тебе.

Но все же лучше видеть, слышать,

Общаться, соприкасаться

И любить.

Он вздохнул, читая это, потому что действительно хотел увидеть Карен. Затем он виновато подумал, что все сложности в его личной жизни создавались им самим. С того памятного вечера, когда они с Карен занимались любовью, он заходил проведать ее дважды, но визиты были короткими, по пути из какого-нибудь одного места в другое. Он знал, что Карен жаждала видеть его чаще.

Отсутствие Руфи казалось удобным случаем, чтобы проводить время с Карен более подходящим образом, и поход на концерт, который должен был заменить им вечер в ее доме, успокоил его совесть.

***

Когда он пришел к Карен, она была одета в праздничное темно-красное платье с ниткой жемчуга.

Ее длинные светлые волосы, причесанные и блестящие, спадали на плечи.

Мягкие голубые глаза лучились улыбкой. Ногти на ее длинных пальцах были покрыты блестящим лаком. Когда они целовались, испытывая сладкую близость друг к другу, Ним ощутил желание. Страсть, которая лишь дремала в нем, снова просыпалась. Он почувствовал облегчение, когда они покинули дом…

Через минуту или две после того, как вошла Джози и стала отсоединять инвалидное кресло от розетки, Карен сказала:

— Нимрод, ты весь в напряжении. Это видно.

— Кое-что случилось, — признался он. — Некоторые вещи ты читала. Но сейчас — только ты, я и музыка.

— И я, — сказала Джози, подходя к креслу спереди. Помощница-экономка сияла при виде Нима, он явно был одним из ее любимцев. — Но все, что я сделаю, это отвезу вас обоих. Если вы с Карен спуститесь через несколько минут, мистер Голдман, я отправлюсь вперед и доставлю «Хампердинка».

Ним засмеялся:

— А, «Хампердинк»! Как поживает твой фургон?

— Пока прекрасно, но, — ее лицо омрачилось, — я беспокоюсь об отце.

— В каком смысле? Она покачала головой:

— Давай это оставим сейчас. Возможно, расскажу тебе позже.

Как обычно. Ним удивился ловкости, с которой Карен, используя только свою растягивающуюся трубку, вывела кресло из квартиры по коридору к лифту.

По дороге он спросил:

— На сколько времени хватит твоей батареи?

Она улыбнулась:

— На сегодня я заряжена полностью. Так что, если пользоваться батареей для кресла и моего респиратора, вероятно, на четыре часа. После этого мне снова надо будет подключиться к старой доброй «ГСП энд Л».

Его снова поразило, насколько тонкая нить связывала Карен с жизнью. И нить эта была электрической.

— Раз уж мы заговорили о «ГСП энд Л». Как твои дела?

— О, у нас всегда богатый выбор дел. Они растут, как сорняки.

— Нет, серьезно. Я хочу знать.

— Ну, неожиданно нашей самой тревожной проблемой стала нефть, — сказал он. — Ты слышала, что сегодня провалились последние переговоры между ОПЕК и Соединенными Штатами?

— Это передавали по радио перед тем, как ты пришел. Страны — экспортеры нефти говорят, что не будут больше принимать бумажные деньги. Только золото.

— Они уже несколько раз грозились это сделать. — Ним вспомнил свой разговор с Эриком Хэмфри и судьей Йелом накануне Рождества. Тогда ситуация с нефтью была беспокойная. Теперь же, в марте, она стала просто критической.

Он добавил:

— На этот раз все похоже на правду.

— Насколько плохо все будет, если импортируемая нефть перестанет поступать?

— Намного хуже, чем можно представить себе. Больше половины нефти, которую использует Америка, импортируется. И восемьдесят пять процентов поступает из стран ОПЕК.

Вздохнув, он продолжил:

— Тем не менее даже сейчас нехватка нефти обсуждается главным образом применительно к машинам и бензину, а не к электричеству.

Ним снова задумался. Самая драматическая за все время конфронтация с нефтяными государствами ОПЕК, имеющая потенциал более разрушительный, чем арабское эмбарго 1973 — 1974 годов, произошла внезапно в последние сорок восемь часов. Все знали о такой возможности, но сравнительно мало кто воспринимал ее серьезно. Вечные оптимисты, включая и кое-кого из занимающих высокие посты, все еще надеялись, что удастся избежать окончательного «открытия всех карт», что «так или иначе» сохранится «Ниагара» импортной нефти. Ним не разделял веры в это.

Ему пришла в голову мысль, касающаяся Карен. Прежде чем он смог ее выразить, они подошли к лифту, и двери открылись.

В лифте были только мальчик и девочка лет девяти-десяти с веселыми свежими лицами.

— Привет, Карен! — сказали они оба, когда кресло, а следом Ним оказались в лифте.

— Филипп, Уэнди, здравствуйте, — ответила Карен. — Идете куда-то?

Мальчик отрицательно покачал головой:

— Нет. Только вниз поиграть. — Он посмотрел на Нима. — Кто он?

— Мой приятель мистер Голдман. — Она повернула лицо к Ниму. — Это дети моих соседей и друзей.

Они поздоровались. Лифт в это время уже спустился.

— Карен, — спросил мальчик, — можно я возьму вас за руку?

— Конечно.

Он держал ее руку, нежно перебирая пальцами, затем спросил:

— Вы чувствуете?

— Да, Филипп, — сказала она ему. — У тебя ласковые руки. Казалось, ему это было интересно и приятно.

— Карен, вы хотите поменять местами ноги? — не желая, чтобы ее обошли, спросила девочка.

— Ну… хорошо бы.

Аккуратно, вероятно, зная, как это надо делать, девочка подняла правую ногу Карен и положила ее на левую.

— Спасибо, Уэнди.

На нижнем этаже дети попрощались и убежали.

— Это было прекрасно, — сказал Ним.

— Я знаю, — Карен тепло улыбнулась. — Дети такие естественные. Они не боятся, не смущаются, как взрослые.

Когда я только переехала сюда, дети в доме задавали мне вопросы вроде: «Что с вами случилось?» или «Почему вы не можете ходить?», а когда это слышали их родители, они говорили им: «Ш-ш!» Потребовалось время, но мне удалось дать им понять, что я не имею ничего против вопросов, наоборот, рада им. Но все равно еще есть взрослые, которые всегда чувствуют себя неуютно. При виде меня они смотрят в другую сторону.

На улице ждала Джози с фургоном, светло-зеленым «фордом». Широко отодвигающаяся боковая дверь была уже открыта. Карен направила свое кресло к ней.

— Посмотри-ка, что сделал мистер Паулсен, чтобы я могла подняться в машину, — сказала она Ниму.

Тем временем Джози спустила из фургона два стальных желоба и прикрепила их к основанию дверного проема. Теперь между фургоном и землей был двойной трап, ширина которого совпадала с расстоянием между колесами кресла Карен.

Джози отступила внутрь фургона и подала крюк на стальном тросе. Трос был прикреплен к электрической лебедке. Она поднесла крюк к креслу, зацепила его за стальное кольцо, затем вернулась к лебедке, дотронулась до выключателя.

— Ну вот! — облегченно вздохнула Карен. Кресло мягко втягивалось по трапу. Уже внутри Джози повернула кресло, колеса точно скользнули в углубления на полу, где их удерживали зажимы.

Джози усмехнулась:

— Вы поедете впереди, мистер Голдман. Рядом с шофером.

Когда они выехали на улицу. Ним повернулся на своем переднем сиденье, чтобы разговаривать с Карен. Он вернулся к тому, о чем собирался сказать, когда они подошли к лифту.

— Если нам действительно будет всерьез не хватать нефти, почти наверняка начнутся периодические отключения электроэнергии. Ты знаешь, что это значит?

Карен кивнула:

— Думаю, да. Это означает, что в течение нескольких часов не будет электричества.

— Да, для начала скорее всего три часа в день, затем более долгие периоды времени, если положение будет ухудшаться. Однако если это случится, я уверен, тебя заранее предупредят. Но тебе придется отправиться в госпиталь, имеющий собственный генератор.

— В «Редвуд-Гроув», — сказала Карен. — Это где мы были с Джози в ту ночь, когда «Друзья свободы» взорвали подстанции и у нас пропало электричество.

— Завтра, — пообещал ей Ним, — я выясню, насколько хорош их генератор в «Редвуд-Гроув». Иногда эти резервные генераторы ни черта не стоят, потому что их не обслуживают должным образом. Когда в Нью-Йорке надолго отключалось электричество, некоторые из них даже не включились.

— Я не собираюсь беспокоиться, — сказала Карен, — пока ты заботишься обо мне, Нимрод.

Джози была внимательным водителем, и Ним расслабился во время поездки во Дворец искусств, где выступал городской симфонический оркестр. У главного входа, Когда Джози выгружала кресло Карен, пришла помощь в лице служителя в форме, который быстро проводил Карен и Нима через боковую дверь к лифту, доставившему их в верхний ярус. Там у них был первый ряд в ложе с пандусом, что облегчало путь для Карен. Было очевидно, что Дворец искусств приспособлен к посещению людьми на колясках.

Когда они устроились, Карен сказала, посмотрев вокруг:

— Здесь так заботливы, Нимрод. Как тебе удалось это?

— Старая добрая «ГСП энд Л» имеет некоторое влияние. Места в ложе и служителя для Карен по просьбе Нима устроила Тереза Ван Бэрен. Когда он предложил заплатить, Тесс сказала ему:

— Забудь об этом! У нас еще остались некоторые привилегии. Пользуйся, пока они есть.

Ним протянул Карен программку, но она покачала головой:

— Мне нравится слушать, но я всегда думаю, что музыкальная критика и эти программки написаны людьми, старающимися доказать, какие они умные.

Он усмехнулся:

— Согласен.

Когда огни погасли и дирижер под аплодисменты поднялся на возвышение, Карен мягко спросила:

— Нимрод, все изменилось между нами, не так ли?

Он был ошеломлен ее чутьем, но у него не было времени ответить, музыка зазвучала.

В программе был в основном Брамс. Сначала «Вариации на тему Гайдна». Сразу после этого — Фортепианный концерт № 2, си-бемоль мажор. Великолепно солировал Евгений Истомин. Фортепианный концерт был у Нима одним из самых любимых, и, судя по сосредоточенному вниманию, у Карен тоже. Во время третьей части, когда зазвучала виолончель, он положил свою руку на руку Карен. Она повернула голову, и он увидел ее глаза, влажные от слез.

Наконец отзвучали последние аккорды и последовали длительные аплодисменты.

— Пожалуйста, хлопай за нас обоих, — настойчиво сказала Карен, и тут зажегся свет. Наступил антракт.

Публика потянулась в фойе, а Ним и Карен остались сидеть. После недолгого молчания она сказала:

— Если хочешь, можешь ответить на мой вопрос сейчас. У него не было нужды спрашивать, на какой вопрос, он вздохнул:

— Я полагаю, ничего не остается всегда одним и тем же.

— Было бы глупо ожидать этого, — сказала Карен, — и я хочу, чтобы ты знал. Я никогда так не думала. О, иногда прекрасно помечтать о невозможном, о том, чтобы все хорошее продолжалось, но я научилась трезво смотреть на мир. Будь честным со мной, Нимрод. Что произошло? Что изменилось за последнее время?

Именно тогда он и рассказал ей. Рассказал о Руфи, о распространяющейся злокачественной опухоли, которая угрожала ее жизни, о том, как из-за этого несчастья они снова нашли свой путь, потерянный было на время.

Карен слушала молча. Затем заговорила снова:

— Я поняла с того момента, когда увидела тебя сегодня: что-то изменилось, произошло что-то важное и личное. Теперь я знаю. Я рада за тебя, с одной стороны, а с другой, конечно, мне жалко себя, но особенно твою жену.

— Мы можем быть счастливы, — сказал он.

— Я надеюсь. Иногда это бывает.

Оркестр готовился начать вторую половину концерта. Все возвращались на свои места. Карен спокойно сказала:

— Мы не должны быть больше любовниками, ты и я. Это было бы несправедливо, неправильно. Но я надеюсь, мы останемся друзьями и я иногда смогу тебя видеть.

Он снова дотронулся до ее руки и, прежде чем началась музыка, успел сказать:

— Друзьями — навсегда.

По дороге домой они почти не разговаривали. Джози тоже, кажется, чувствовала перемену и в основном молчала. Они встретились на улице, поскольку она успела побывать у друзей, пока продолжался концерт.

Через некоторое время, опять повернувшись на переднем сиденье к Карен, Ним сказал:

— Ты однажды намекнула мне, что беспокоишься о своем отце. Ты не хотела говорить об этом. Хочешь, поговорим сейчас?

— Не возражаю, — ответила Карен. — Кроме того, говорить особенно не о чем. Я знаю, что у отца некоторые неприятности — финансовые наверняка. Он намекнул, но точно не сказал мне, в чем дело. Я думаю, однако, что у меня не будет больше «Хампердинка».

Ним был потрясен:

— Почему?

— Ежемесячные платежи слишком велики для моих родителей. Кажется, я говорила тебе, что банк отца не дает денег, так что он отправился в финансовую компанию, а процентная ставка там выше. Я предполагаю, что все это накопилось вместе.

— Слушай, я бы хотел помочь…

— Нет! Я сказала как-то раньше, что никогда не возьму у тебя денег, Нимрод! У тебя есть собственная семья, заботься о ней. Кроме того, как бы я ни любила «Хампердинка», но управлялась же раньше без фургона, смогу и теперь. Меня беспокоит именно отец.

— Я действительно хочу что-нибудь сделать.

— Останься моим другом, Нимрод. Это все, о чем я прошу.

Они попрощались на улице у дома Карен нежным поцелуем. Но страстным он уже не был. Она предложила ему не подниматься, сославшись на свою усталость, и он грустно пошел к своей машине, припаркованной в соседнем квартале.

Глава 12

В последнюю неделю марта драматичный, неожиданно разразившийся нефтяной кризис затмил все остальное. Он преобладал в национальных и международных новостях.

— Это как надвигающаяся война, — прокомментировал кто-то на собрании совета директоров «ГСП энд Л». — До тех пор пока пушки не начнут стрелять, она кажется нереальной.

Ничего нереального в единогласном решении стран ОПЕК не было. Члены ОПЕК — арабские страны, Иран, Венесуэла, Индонезия и Нигерия — постановили несколько дней назад: после того, как танкеры, находящиеся в пути и в портах Соединенных Штатов, будут разгружены, нефть больше не будет отправляться в США, пока не разрешится спор о платежах.

Страны ОПЕК заявили, что имеют достаточные долларовые резервы, чтобы переждать свое эмбарго. Они указали, что эти резервы гораздо больше, чем нефтяные запасы США.

— К сожалению, это, черт побери, правда, — бросил утомленный поездкой госсекретарь в Вашингтоне репортерам в неофициальной обстановке.

В «Голден стейт пауэр энд лайт», как и по всей стране, принимались срочные политические решения. В «ГСП энд Л» вопрос о том, будут ли широкомасштабные временные отключения электроэнергии больше не стоял. Теперь лишь гадали, как скоро и в каких размерах.

Два предыдущих года засухи в Калифорнии и снегопады мягкой зимы в Сьерра-Неваде добавили проблем, так как гидроэнергетические резервы были значительно меньше, чем обычно.

Ним, занимая пост вице-президента по планированию и поэтому находясь в центре событий, стал лихорадочно проводить совещания с целью подготовки чрезвычайных мер и определения приоритетов.

Тем временем некоторые национальные и государственные приоритеты были уже провозглашены.

Президент распорядился о немедленном рационировании бензина, и в течение нескольких дней должна была быть разработана запасная система талонов. В дополнение к этому с ночи пятницы до утра понедельника запрещалась всякая продажа бензина.

Из Вашингтона же исходило распоряжение об отмене всех основных спортивных мероприятий и других зрелищ, собирающих толпы людей, о закрытии национальных парков — и все это с целью сократить лишние поездки, особенно на автомобилях. Было заявлено, что позже, возможно, будут закрыты театры и кинотеатры.

Всем энергокомпаниям, использующим нефть, было приказано начать круглосуточное снижение уровня освещения улиц и витрин, уменьшив напряжение на пять процентов.

Энергокомпаниям, которые производили электроэнергию, сжигая уголь, главным образом в центральной части Соединенных Штатов, дали указание направить как можно больше электроэнергии на Восточное и Западное побережья, где ожидалась массовая безработица из-за нехватки энергии на заводах и в учреждениях. Этот план был назван «Уголь по линиям электропередачи». Однако его эффект наверняка будет ограниченным, частично потому, что центральная часть США нуждается в большом количестве электроэнергии для местных нужд, а также из-за недостаточного числа линий электропередачи на дальние расстояния.

Во многих районах было приказано закрыть школы, с тем чтобы начать занятия летом, когда их потребности в освещении будут намного меньше.

Ограничения на воздушные путешествия разрабатывались и должны были быть скоро объявлены.

Общественность была предупреждена о более решительных мерах, включая трех— или даже четырехдневные выходные, что выглядело вполне вероятным, если ситуация с нефтью не улучшится.

В дополнение ко всем специальным мерам звучали призывы к добровольной экономии энергии во всех ее формах.

В «Голден стейт пауэр энд лайт» все дискуссии были омрачены пониманием того, что собственных нефтяных запасов хватит только на тридцать дней нормальной работы.

Так как еще немного нефти должны были доставить танкеры, находящиеся в пути, решили, что временные отключения электроэнергии будут отложены до второй недели мая. Затем, на начальном этапе, электроэнергию предполагалось отключать на три часа каждый день, после чего могли быть приняты более драконовские меры.

Но было понятно, что даже первые отключения электроэнергии станут разрушительными и нанесут ущерб экономике штата. Ним знал, насколько мрачной выглядела ситуация. Это знали и все остальные, кто был напрямую с этим связан. Но общественность, полагал Ним, еще не уловила или не захотела уловить всю трагичность происходящего.

В соответствии с обязанностями Нима по планированию и его восстановлением в роли общественного представителя компании от него требовались обзор и объяснение текущих событий.

Выполнение двух этих обязанностей одновременно он счел непосильным и заявил Терезе Ван Бэрен:

— Ладно, я возьму на себя важные события, но тебе придется использовать своих людей для мелочей.

Она ответила согласием.

На следующий день вице-президент по связям с общественностью появилась в кабинете Нима:

— Есть дневная телевизионная программа под названием «Перерыв на обед».

— Ты, может быть, не поверишь, Тесс, — сказал он, — но я никогда не смотрел ее.

— Да, да, очень забавно. Но не торопись отбрасывать дневное телевидение. Существует миллион домохозяек, которые его смотрят, и завтра эта программа хочет рассказать об энергетическом кризисе.

— С моей помощью, я предполагаю.

— Естественно, — подтвердила Ван Бэрен. — Кто сделает это лучше?

Ним усмехнулся:

— Ладно, но и я тебя попрошу кое о чем. Все телевизионные станции специализируются на трате времени. Они просят прийти пораньше, затем держат тебя целую вечность. Ты знаешь, как я занят, так что постарайся договориться, чтобы хоть раз все было быстро: пришел — ушел.

— Я сама пойду с тобой, — сказала Ван Бэрен. — И я добьюсь этого. Обещаю.

Как оказалось потом, обещание не было выполнено. «Перерыв на обед» была часовая передача, которая выходила в эфир в полдень. Ван Бэрен и Ним прибыли на телевизионную студию в 11.50. В фойе их встретила молодая женщина — ассистент программы. Как и многие, кто работает на телевидении, она была одета и выглядела так, будто неделю назад закончила школу. У нее был стандартный значок ее конторы, и очки она носила чуть не на макушке.

— О да, мистер Голдман! Вы будете в конце, без десяти час.

— Эй, минутку! — запротестовала Ван Бэрен. — Меня заверили, что мистер Голдман будет в начале передачи. Он — один из наших ответственных сотрудников, и его время очень дорого, особенно сейчас.

— Я знаю, — ассистент программы сладко улыбнулась. — Но режиссер изменил свое мнение. Тема мистера Голдмана достаточно тяжела. Она может подавить нашу аудиторию.

— Они и должны быть подавлены, — сказал Ним.

— Если они будут подавлены и затем выключат телевизоры, наша программа на этом закончится, — твердо сказала молодая женщина. — Может быть, вы хотите побыть на съемочной площадке, пока ждете? Тогда вы сможете посмотреть остальную часть передачи.

Ван Бэрен посмотрела на Нима и подняла вверх руки в знак бессилия.

Смирившийся, понимая, как много срочных дел он мог бы сделать за это потерянное время, он сказал ей:

— Ладно.

Ассистент программы, которая уже много раз разыгрывала такую сцену, сказала:

— Пойдемте со мной, пожалуйста.

Студийная площадка, расцвеченная и ярко освещенная, должна была выглядеть как жилая комната. В центре ее находился светло-оранжевый диван, на котором сидели двое постоянных ведущих, Джерри и Джин — молодые, живые, приятные люди. Три телевизионные камеры просматривали площадку, находясь в полукруге перед ней. Гости по одному присоединялись к ведущим под ярким светом.

Первые десять минут передачи были посвящены танцующему медведю из гастролирующего цирка, потом семидесятилетняя бабушка, приехавшая из Чикаго на роликовых коньках, заняла его место.

— Я износила пять пар, — похвасталась она. — Я была бы здесь раньше, если бы полиция разрешила мне пользоваться магистралями, соединяющими штаты.

Ее сменил «домашний доктор».

— Он выступает каждый день и имеет огромную популярность, — сообщила шепотом ассистент программы. — Люди специально включают телевизоры, вот почему, когда вы идете вслед за ним, вас будут слушать.

Седеющая знаменитость в свои пятьдесят лет был хорошим актером, владеющим всеми телевизионными приемами, включая обезоруживающую улыбку. Он знал, когда предстать заботливым исцелителем и в какой момент показать упрощенную схему желудка.

— Мы поговорим сегодня, — сообщил он невидимой аудитории, — о запорах.

Ним зачарованно смотрел и слушал.

— ..Многие люди напрасно беспокоятся. Чего не следует делать, так это принимать слабительное. Ежегодно их продается на миллионы долларов. Эти деньги выброшены на ветер, а многие препараты наносят вред вашему здоровью… Большинство запоров — плод воображения. Ежедневный стул может быть бесполезным фетишем… Пусть ваш естественный процесс идет своим ходом. Для некоторых является нормальным стул два раза в неделю. Будьте терпеливы, подождите…

Настоящая проблема в том, что некоторые люди не внимают сразу зову природы. Они заняты, они откладывают. Это — плохо. Организм расхолаживается, устает от стараний… Ешьте более грубую пищу, пейте больше воды… Ван Бэрен наклонилась к нему:

— О Боже, Ним! Прошу прощения.

Он мягко подбодрил ее:

— Не надо. Этого не миновать. Я только надеюсь, что мой запал не пройдет.

Доктора сменила реклама. Ассистент взяла Нима за руну:

— Ваша очередь, мистер Голдман, — она проводила его к центру площадки и усадила.

Пока продолжалась реклама, Ним и ведущие обменялись рукопожатиями. Джерри, нахмурившись, предупредил его:

— Вы последний. Времени у нас не много, так что отвечайте коротко. — Он принял листок с записями у рабочего сцены, затем, растянув губы в улыбке, повернулся к камере. — Наш последний на сегодня гость знает очень много об электричестве и нефти. Он…

После представления Джин четко спросила Нима:

— У нас действительно будут перебои с электроэнергией или это просто очередная паника по поводу того, что в конце концов так и не произойдет?

— Это не просто паника, и это произойдет. («Вы хотели коротких ответов, — подумал Ним, — вот вам».)

Джерри посматривал в листок, который ему дали:

— Об этой вероятной нехватке нефти… Ним быстро перебил:

— Она реальна.

Ведущий широко улыбнулся:

— Мы позволим вам справиться с ней. — Он вернулся к своим записям. — В любом случае, разве в последнее время у нас в Калифорнии не было избытка нефти? Нефть поступает с Аляски по трубопроводу.

— Были некоторые временные излишки, — согласился Ним. — Но теперь, когда вся страна отчаянно нуждается в нефти, любой излишек быстро исчезнет.

— Это может показаться эгоистичным, — сказала Джин, — но разве мы не можем оставлять эту нефть с Аляски в Калифорнии?

— Нет, — Ним покачал головой. — Федеральное правительство контролирует это. У него уже есть программа распределения. Каждый штат, каждый город в стране давит на Вашингтон, требуя своей доли. Всем не достанется помногу, когда имеющаяся в стране нефть будет распределена.

— Я понимаю, — сказал Джерри, снова сверившись со своими записями, — «Голден стейт пауэр энд лайт» имеет тридцатидневный запас нефти. Кажется, это совсем неплохо.

— Эта цифра верна в определенном смысле, — подтвердил Ним, — и все же она лишь приблизительная. Во-первых, невозможно использовать всю нефть до дна каждого резервуара. Во-вторых, нефть не всегда там, где она нужна больше. Одна генераторная установка может оказаться без нефти, а другая имеет запасы, достаточные для нескольких дней, но возможности перевозки больших количеств нефти ограниченны. Тридцать дней нам не продержаться, двадцать пять — это уже более реалистично.

— Ну, — сказал Джерри, — будем надеяться, что все придет в норму прежде, чем пройдут эти дни.

Ним сказал ему:

— На это нет ни малейшего шанса. Даже если соглашение с ОПЕК будет достигнуто, это займет…

— Извините меня, — сказала Джин, — но у нас мало времени, и у меня есть другой вопрос, мистер Голдман. Разве ваша компания не могла предвидеть того, что происходит с нефтью, и планировать по-другому?

Наглость, несправедливость, невероятная наивность вопроса поразила Нима. В нем поднялась злость. Подавляя ее, он ответил:

— «Голден стейт пауэр энд лайт» стремится именно этим и заниматься последние десять лет. Но все, что предлагала наша компания — геотермальные установки, гидроаккумулирующие электростанции, использование угля, ядерной энергии, — все было отвергнуто, отложено, расстроено теми…

— Мне искренне жаль, — сказал Джерри, — но мы выходим из времени. Спасибо, мистер Голдман, за то, что пришли к нам. — Он обратился к объективам камер:

— Среди интересных гостей в «Перерыве на обед» завтра будут индийский свами и…

По дороге от здания телевизионной станции Тереза Ван Бэрен удрученно сказала Ниму:

— Даже теперь никто не верит нам, разве не так?

— Они поверят достаточно скоро, — сказал Ним, — когда все будут щелкать выключателями и ничего не произойдет.

Пока шли приготовления к широкомасштабным отключениям электроэнергии и ощущение кризиса все больше охватывало «ГСП энд Л», продолжали происходить некоторые нелепые вещи.

Одной из таких нелепостей были слушания по «Тунипа» в Энергетической комиссии; казалось, ничто не может заставить хоть чуточку ускорить темпы.

— Пришелец с Марса, обладающий хотя бы крупицей здравого смысла, — заметил Оскар О'Брайен во время обеда с Нимом и Эриком Хэмфри, — предположил бы, что в нашей нынешней чрезвычайной ситуации с энергией процедура лицензирования для проектов вроде «Тунипа», «Финкасл» и «Дэвил-Тейт» должна происходить быстрее. Но он бы смертельно ошибся.

Главный юрисконсульт уныло ковырялся в своей тарелке.

— Когда вы находитесь там, на слушаниях, и наблюдаете, как пережевываются на новый лад старые аргументы о процедуре, можно подумать, что никто не знает или не хочет знать о происходящем вокруг, в реальном мире. О, кстати, появилась новая группа, которая бьет нас за «Тунипа». Они называют себя ДПБРЭ, что, если я правильно помню, означает «Движение против бесполезного развития энергетики». И по сравнению с ДПБРЭ Дейви Бердсон был просто нашим другом и союзником.

— Оппозиция — многоголовое чудовище, — размышлял Эрик Хэмфри и добавил:

— Поддержка губернатором «Тунипа», кажется, мало что изменила, если вообще что-то изменила.

— Это потому, что бюрократия сильнее, чем губернаторы, президенты или любой из нас, — констатировал О'Брайен. — Бороться с бюрократией в наши дни все равно что бороться с морем грязи, когда стоишь в ней по самые подмышки. Я предсказываю: когда отключение электроэнергии затронет здание Энергетической комиссии, слушания по «Тунипа» будут продолжаться при свечах и ничего не изменится.

Что касается геотермальной установки в Финкасле и ГАЭС в Дэвил-Гейте, то главный юрисконсульт сообщил, что даты начала общественных слушаний еще не установлены ответственными государственными органами. Главные разочарования Оскара О'Брайена, так же как и Нима, касались фиктивного «потребительского обзора», распространенного в городском районе Норд-Кастл.

Прошло почти три недели, с тех пор как тщательно спланированный вопросник был разослан, и теперь казалось, что попытка завлечь в ловушку лидера террористов Георгоса Арчамболта была лишь потерей времени и денег.

Через несколько дней после того, как все было разослано, посыпались сотни ответов. Это продолжалось в течение следующих недель. Большая подвальная комната в здании штаб-квартиры «ГСП энд Л» была отведена для работы с этим наплывом. Туда направили восьмерых служащих. Шестеро были набраны из различных отделов, двоих прислали из окружной прокуратуры. Они старательно исследовали каждый заполненный вопросник.

Из окружной прокуратуры получили увеличенные фотографии образцов почерка Георгоса Арчамболта. Служащие работали, сверяя их, чтобы избежать ошибки, каждый вопросник исследовали отдельно три человека. Результат был совершенно определенным: ничего совпадающего с образцами почерка не было.

Теперь в составе специальной группы числились два человека, остальные вернулись к своим обычным обязанностям. Небольшими порциями ответы все еще продолжали приходить. Они исследовались в установленном порядке. Но надежд узнать что-либо о Георгосе Арчамболте почти не осталось.

Для Нима в любом случае этот план стал гораздо менее важным, чем критическая ситуация с обеспечением нефтью, которая занимала его дни и ночи.

Это произошло в кабинете Нима во время позднего рабочего совещания с директором по обеспечению топливом, руководителем отдела по прогнозированию нагрузки и двумя другими руководителями отделов. Раздался телефонный звонок, который не имел ничего общего с предметом обсуждения, но сильно обеспокоил Нима.

Виктория Дэвис, секретарь Нима, тоже работала допоздна и позвонила, когда совещание было в разгаре.

Рассерженный тем, что его прервали, Ним поднял трубку и отрывисто буркнул:

— Да?

— Мисс Карен Слоун звонит по первой линии, — сообщила ему Вики. — Я бы не стала вас беспокоить, но она настаивает, что у нее что-то важное.

— Скажите ей… — Ним уже почти сказал, что перезвонит позже или утром, но потом передумал. — Ладно, соединяйте.

Извинившись перед всеми, он переключил светящуюся кнопку на телефоне:

— Здравствуй, Карен.

— Нимрод, — сказала Карен без вступлений, ее голос звучал напряженно. — У моего отца серьезные неприятности. Я звоню, чтобы узнать, можешь ли ты помочь?

— Какие неприятности? — Ним вспомнил, что в тот вечер, когда они с Карен ходили на концерт, она сказала то же самое, но не уточнила ничего.

— Я заставила мать рассказать мне. Отец не сказал бы. — Карен замолчала. Он почувствовал, что она делает усилие, чтобы вернуть самообладание. Затем она продолжила:

— Ты знаешь, у моего отца маленький трубопроводный бизнес.

— Да, — Ним вспомнил, что Лютер Слоун говорил о своем деле в тот день, когда они все встретились в квартире Карен. Именно тогда родители Карен рассказали Ниму о своем чувстве вины перед дочерью.

— Ну, — сказала Карен, — отца расспрашивали несколько раз люди из твоей компании, Нимрод, а теперь полицейские детективы.

— Расспрашивали о чем?

Опять Карен колебалась, прежде чем ответить:

— Как говорит мать, отец имел достаточно много подрядов у компании, которая называется «Кил электрикал энд гэс». Работа проводилась на газопроводах, что-то связанное с линиями, идущими к счетчикам.

— Назови мне снова эту компанию, — попросил Ним.

— «Кил». Это что-то значит для тебя?

— Да, кое-что значит, — медленно проговорил Ним, размышляя. Да, почти наверняка Лютер Слоун был замешан в краже газа. Хотя Карен и не догадывалась ни о чем, ее слова о «линиях, идущих к счетчикам», о многом говорили. И еще ссылка на «Кил электрикал энд гэс контрактинг», этих широкомасштабных воров энергии, уже разоблаченных. Гарри Лондон все еще проводил расследование по этому делу. О чем же он только недавно докладывал? «Есть куча новых случаев, таких же, как и при расследовании дела «Кил». Лютер Слоун мог быть среди этих «новых».

Ним был подавлен. Если допустить, что его предположение верно, почему отец Карен делал это? Да по самой обычной причине — из-за денег. И скорее всего Ним знал, куда шли эти деньги.

— Карен, — сказал он. — Если дело обстоит так, как я думаю, то это действительно очень серьезно для твоего отца, и я не уверен, что смогу сделать что-то.

Он отдавал себе отчет, что рядом сидят его подчиненные. Конечно, они стараются показать, что не слушают, но это ничего не значит.

— В любом случае я ничего не смогу сделать сегодня, — сказал Ним. — Но утром я все выясню и потом позвоню тебе. Извини, у меня в кабинете совещание, — последней фразой он хотел хоть как-то объяснить Карен причину сухости своего тона.

— Ой, я виновата, Нимрод, — воскликнула Карен, — мне не следовало беспокоить тебя.

— Нет, — заверил он ее. — Ты можешь беспокоить меня в любое время. И завтра я сделаю, что могу.

Когда дискуссия об обеспечении нефтью продолжилась, Ним пытался сосредоточиться на том, что говорилось, но несколько раз ловил себя на мысли, что ничего не слышит. Неужели жизнь, которая уже швырнула так много подлых шаров в Карен, приготовила еще один?

Глава 13

Снова и снова, иногда во время сна, иногда наяву, воспоминания преследовали Георгоса Уинслоу Арчамболта.

Это были воспоминания о том далеком летнем дне в Миннесоте, вскоре после того, как Георгосу исполнилось десять лет. Во время школьных каникул он отправился погостить в одну деревенскую семью, он не помнил точно, почему и как это произошло. Маленький сын хозяев и Георгос решили истреблять грызунов и пошли в старый амбар. Они жестоко убили несколько крыс, пронзая их граблями с острыми зубцами, и вот одна большая крыса была загнана в угол. Георгос помнил светящиеся глаза-бусинки животного. Когда мальчики приблизились, крыса в отчаянии подпрыгнула и вонзила свои зубы в руку сына хозяев. Он вскрикнул. Но крыса продержалась лишь секунды, потому что Георгос размахнулся своими граблями и сбил ее на пол, а затем добил.

Из этого эпизода ярче всего запомнился Георгосу тот дерзкий поступок крысы перед неотвратимым концом.

Теперь, в своем укрытии в Норд-Кастле, он ощущал сходство с этой крысой.

Прошло почти восемь недель с тех пор, как Георгос стал скрываться. Когда он оглядывался назад, его удивляло, как давно это началось. Он не ожидал протянуть так долго, особенно после разоблачения его самого и «Друзей свободы», последовавшего за взрывами в отеле «Христофор Колумб». Описания внешности Георгоса и его фотографии, найденные в доме на Крокер-стрит, появились в газетах и на телевидении. Он знал из сообщений новостей, что массовая полицейская облава прошла в Норд-Кастле и в других районах города. С тех пор как он ушел в подполье, он каждый день ждал, что его обнаружат, что квартира, где он укрывается, будет окружена.

Этого не произошло.

Вначале, когда счет шел на часы и дни, главным ощущением Георгоса было облегчение. Затем, когда дни переросли в недели, он начал задумываться, возможно ли возрождение «Друзей свободы». Смог бы он собрать новых последователей, чтобы заменить погибших Уэйда, Юта и Феликса? Смог бы получить деньги, установить внешнюю связь, которой займется новый Бердсон? Удастся ли им возобновить войну против ненавистного врага в лице истеблишмента?

Несколько дней он с наслаждением обдумывал эту идею. Затем, взвесив реальные трудности, с неохотой отбросил ее.

Ничего он больше не мог. Никакого пути к возрождению «Друзей свободы» не было. И для него самого последние недели были всего лишь неожиданной отсрочкой приведения в исполнение приговора, отсрочкой неотвратимого.

Георгос знал, что находится в конце своего пути.

На него охотились все правоохранительные органы, и они будут продолжать охотиться, пока он жив. Его имя и лицо были известны, его руки, поврежденные химикатами, были описаны. Вопрос только в том, сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь где-нибудь узнает его. У него не осталось запасов и надежды на помощь, ему некуда было идти. И, что самое ужасное, деньги, которые он взял с собой в свое укрытие, почти кончились. Он видел только один выход из положения: он может обмануть преследователей, демонстративно покончив с собой.

Он вознамерился именно так и сделать. Подобно той крысе он даст еще одно, последнее сражение и, если потребуется, умрет, как и жил, воюя против ненавистной системы. Георгос решил: он взорвет важнейшую часть электростанции «ГСП энд Л». Именно таким путем можно было добиться максимального эффекта. Его планы вырисовывались. В их основу ложились те акции, которые он намеревался предпринять с помощью других борцов за свободу до того, как подвернулась идея Дейви Бердсона о взрывах на собрании НИЭ. Теперь Георгос восстанавливал первоначальный план, хотя ему и придется осуществить его в одиночку. Прежде всего ему нужны были колеса. Он бросил красный грузовик службы противопожарной безопасности, потому что его засекли. Теперь грузовику требовалась замена.

О покупке автомобиля каким-либо путем не могло быть и речи. Во-первых, это было слишком рискованно. Во-вторых, у него не хватило бы денег, потому что основная часть средств из кассы «Друзей свободы» осталась в доме на Крокер-стрит. Так что единственной возможностью было вернуть свой «фольксваген», который, возможно, еще не был обнаружен этими свиньями.

Он держал свой фургон в частном гараже неподалеку от Крокер-стрит. Осознавая весь риск, но стремясь опередить полицию, Георгос пошел в гараж в то же утро, стараясь идти в основном переулками.

Он добрался без происшествий, заплатил владельцу гаража то, что был должен, и вывел оттуда фургон. Никто не задавал ему вопросов, и никто не останавливал его на обратной дороге в Норд-Кастл. Уже к середине утра «фольксваген» был надежно спрятан в запирающемся гараже, примыкающем к тому дому, где он скрывался.

Ободренный успехом, Георгос рискнул выбраться из дома после того, как стемнело, чтобы купить продуктов и вечерний выпуск «Калифорния экзэминер». Из газеты он узнал, что репортер по имени Нэнси Молино дала описание его «фольксвагена» и что полиция ищет его. На следующий день в газетах появилась заметка, из которой следовало, что полиция побывала в гараже всего через полчаса после того, как Георгос его покинул.

Зная, что описание фургона разослано повсюду, Георгос не осмеливался даже подходить к гаражу. Но теперь он воспользуется автомашиной, она нужна ему лишь единожды — для того, чтобы выполнить свою последнюю миссию.

Существовали еще кое-какие причины, по которым ему был необходим «фольксваген».

Одна из них заключалась в том, что в фургоне под полом было потайное отделение. В нем, тщательно упакованная в пенорезине, чтобы предотвратить вибрацию, находилась дюжина цилиндрических бомб, каждая — с водно-гелевой взрывчаткой и часовым механизмом.

В фургоне были также маленькая надувная резиновая лодка в плотной упаковке, в которой Георгос и купил ее в магазине спортивных товаров месяц назад или раньше, и специальный дыхательный аппарат для подводного плавания, купленный примерно в то же время. Все это требовалось для смелой атаки, которую он теперь замышлял.

После того как он угнал фургон с Крокер-стрит, Георгос несколько раз покидал квартиру после наступления темноты, чтобы купить продукты. При этом он никогда не ходил в один магазин дважды. Он также надевал легкие перчатки, чтобы скрыть руки, и, пытаясь слегка изменить внешность, сбрил усы.

Сообщения газет о «Друзьях свободы» и о взрывах в отеле были важны для него не только потому, что ему нравилось читать о себе, но и потому, что они давали возможность быть в курсе действий полиции и ФБР. Несколько раз упоминался брошенный грузовик службы противопожарной безопасности, обнаруженный в Норд-Кастле, но были также и предположения, что Георгосу как-то удалось ускользнуть из города и что он теперь на востоке. В одном сообщении утверждалось, что его видели в Цинциннати. Хорошо! Все, что отвлекало внимание от того места, где он действительно находится, было ему на руку.

Читая «Экзэминер» в тот первый день, он с удивлением обнаружил, как много было известно о его собственной деятельности репортеру Нэнси Молино. Из последующих ее материалов он понял, что именно Иветта, каким-то образом узнавшая о его планах, выдала его. Без этого предательства сражение в отеле «Христофор Колумб» стало бы великолепной победой «Друзей свободы», а не бесславным разгромом, каким оно обернулось, — так ему казалось, во всяком случае.

Георгос должен был ненавидеть Иветту за это. Однако он ни тогда, ни позже ненависти не чувствовал. Более того, иногда он ощущал свою вину перед ней, в том числе и за ее смерть на Одиноком холме (об этом он тоже прочитал в газетах).

Невероятно, но ему недоставало Иветты.

Возможно, думал Георгос, потому, что подходит к концу отпущенное ему самому время, он становился сентиментальным и глупым. Его утешала лишь мысль о том, что никто из друзей-революционеров никогда не узнает об этом.

Газеты сделали кое-что еще, они глубоко копнули его биографию. Предприимчивый репортер разыскал в Нью-Йорке запись о рождении Георгоса и узнал, что он был незаконным сыном бывшей греческой кинобогини и богатого американского плейбоя по имени Уинслоу, внука основателя автомобильной промышленности.

Понемногу на свет всплывало все.

Кинобогиня не хотела признавать, что у нее есть ребенок, опасаясь навредить своему кинообразу юной девушки. Плейбой же заботился лишь о том, как бы избежать осложнений и ответственности.

Поэтому Георгоса держали подальше от глаз, и в разные периоды детства его последовательно направляли к приемным родительским парам, но никого из них он не любил. Имя Арчамболт он получил по линии семьи его матери.

К девяти годам Георгос однажды видел своего отца и всего три раза свою мать. Больше они не встречались. Будучи ребенком, он с неудержимой решительностью стремился к своим родителям, но они столь же решительно предпочитали не знать его.

Оглядываясь назад, можно было сказать, что у матери Георгоса совести было побольше, чем у его отца. Она по крайней мере посылала Георгосу немалые суммы денег через одну афинскую юридическую фирму. Эти деньги позволили ему поступить в Йель и получить степень, а позже финансировать «Друзей свободы».

Бывшая киноактриса, внешность которой теперь была далеко не божественной, изобразила потрясение, когда репортеры сообщили ей, на какие цели использовалась часть ее денег. Парадоксально, но ей, казалось, нравилось внимание, которое привлек к ней теперь Георгос, возможно, потому, что она жила в неизвестности в неряшливой квартире в окрестностях Афин и много пила. Она также была больна, но не хотела обсуждать природу своего недомогания.

Когда деятельность Георгоса ей описали в деталях, она сказала:

— Это не сын, это злой зверь.

Тем не менее, когда женщина-репортер спросила ее, не считает ли она, что Георгос стал «зверем» из-за ее пренебрежения им, бывшая актриса плюнула ей в лицо.

В Манхэттене постаревший плейбой, отец Георгоса, несколько дней увиливал от прессы. Потом, когда один репортер обнаружил его в баре на Пятьдесят девятой улице, он сначала отвергал любую связь с греческой кинозвездой и уж тем более свое отцовство. Когда же ему показали документальные подтверждения того, что Георгос — его сын, он пожал плечами и сделал заявление:

— Мой совет легавым — пристрелить на месте этого ублюдка.

Георгос как должное принял комментарии своих родителей. Ничто не удивило его, но они усилили ненависть ко всему окружающему.

В последнюю неделю апреля Георгос решил, что настало время действовать. Его подстегивала мысль о том, что невозможно скрываться до бесконечности. Два дня назад, покупая продукты в маленьком универсаме, он поймал на себе пристальный взгляд какого-то посетителя. Георгос поспешно покинул магазин. Но он учитывал и другое: те, кто слышал о нем и видел его фотографии, должны были к этому времени подзабыть его внешность.

План, который разработал Георгос, заключался в том, чтобы взорвать огромные водяные насосы охлаждения на электростанции «Ла Миссион», на той самой, где примерно год назад, прикинувшись представителем Армии спасения, он взорвал бомбу, повредившую энергоблок, который газеты называли Большим Лилом. Он узнал об этих насосах, когда изучал справочники по энергетике, чтобы определить, где «ГСП энд Л» будет наиболее уязвима. Он также посетил Школу инженеров Калифорнийского университета в Беркли, узнав, что там чертежи «Ла Миссион» и других установок доступны всем.

И все-таки теперь, понимал он, шансов проникнуть на «Ла Миссион» у него почти не было: охрану станции наверняка усилили. Но «почти» не значит «совсем». Хорошенько все подготовив и при большом везении, он все же мог проникнуть в насосное помещение. Одиннадцать массивных мощных насосов, находившихся там, были важны для работы пяти энергоблоков, включая Большого Лила. Разрушив их, он на месяцы вывел бы из строя всю электростанцию.

Это было бы все равно что перерезать «дорогу жизни».

Подбираться к насосам лучше всего было со стороны Койот-Ривер. «Ла Миссион» построили прямо на берегу реки, что позволяло забирать воду для охлаждения, а потом возвращать обратно. Георгос предполагал на резиновой лодке добраться почти до самой электростанции. Ну а после этого в дело вступит аппарат для подводного плавания. Уж здесь-то он был мастер, на Кубе его обучили взрывным работам под водой.

По картам Георгос определил, что на фургоне он сможет подъехать почти вплотную к «Ла Миссион». Здесь, на пустынном берегу, в полумиле от станции, он подготовит лодку. Ну а дальше на него поработает течение реки. Почти неразрешимой проблемой было возвращение к фургону, но над этим этапом операции он старался пока не задумываться.

Итак, он проберется к насосам под водой через металлическую решетку и две заградительные проволочные сети. Инструменты для того, чтобы сделать в них отверстия, хранились вместе с его подводным снаряжением. Цилиндрические бомбы будут привязаны к поясу. Попав внутрь, он легко и быстро установит бомбы в корпусах насосов. Это был прекрасный план, как и казалось с самого начала.

Оставался единственный вопрос: когда начинать? Сегодня была пятница. Взвесив все, Георгос решил — в следующий вторник. Он покинет Норд-Кастл, как только стемнеет, проедет на «фольксвагене» примерно пятьдесят миль до «Ла Миссион», затем сразу приготовит лодку.

Теперь, когда решение было принято, им овладело беспокойство. Квартира, маленькая, мрачная, скудно обставленная, напоминала тюрьму, особенно в дневное время, но Георгос знал, что выходить на улицу просто для прогулки — глупый риск. Нет, он останется затворником до воскресного вечера, тогда уже возникнет прямая необходимость выйти, чтобы купить еще продуктов.

Ему недоставало его журнала, куда он привык записывать свои мысли, но старый был захвачен врагами, а на то, чтобы завести новый, он не мог найти в себе сил.

Все, что ему сейчас оставалось, так это кружить по трем тесным комнатам квартиры.

На кухне его взгляд остановился на конверте, лежавшем на газовой колонке. В нем была так называемая потребительская анкета. Она пришла по почте несколько недель назад — и откуда! — из «Голден стейт». Письмо было адресовано некоему Оуэну Грейнджеру — под этим именем Георгос снял квартиру. Он внес плату за три месяца вперед, чтобы избежать вопросов о кредите. (Георгос всегда все счета оплачивал сразу же, чтобы не привлекать к себе внимания. Неоплаченные счета возбуждали ненужный интерес.) Один из пунктов этой вонючей потребительской анкеты так разозлил Георгоса, что он запустил в стену чашку, оказавшуюся у него в руках. Чашка разбилась вдребезги. Этот пункт гласил:

«Голден стейт пауэр энд лайт» приносит извинения своим клиентам за неудобства, вызванные трусливыми нападениями на установки компании со стороны мелких невежественных людей с большими претензиями. Если Вы знаете способы, как покончить с подобными нападениями, пожалуйста, сообщите нам свои предложения».

Тогда же Георгос сел и написал злой ответ:

«Люди, которых вы самонадеянно называете мелкими, трусливыми, невежественными, совершенно не такие. Они — воистину герои, борющиеся с эксплуататорами народа. Возмездие настигнет вас! Помните об этом. Когда наша революция победит, вас ожидают не какие-то там «неудобства», а смерть…»

Строки не помещались на отведенном для ответа листе, и он взял еще лист бумаги, чтобы закончить свой ответ этим свиньям.

Он собирался отправить свое послание во время одной из вечерних вылазок и даже вложил его в оплаченный почтовый конверт, который пришел вместе с анкетой, но передумал. Что-то подсказывало ему, что его заманивают в ловушку. Он оставил заполненный вопросник на том же месте, где и взял его.

Конверт был незаклеенным, и Георгос вынул свой ответ. «Написано мастерски, — подумал он. — Почему бы не послать его? В конце концов, он будет анонимным». Он уже оторвал и выбросил ту часть анкеты, на которой было имя Оуэна Грейнджера и адрес квартиры. Они были отпечатаны на компьютере, это Георгос понял сразу. Значит, анкета была обезличенной, как и все распечатки с компьютера.

Кто-то должен был прочитать то, что он написал. Кто бы это ни был, равнодушным он не останется, и это уже хорошо. Логичностью этого послания, его страстностью невозможно не восхититься!

Изменив свое решение, Георгос заклеил конверт. Он опустит его в почтовый ящик, когда выйдет из дома в воскресенье вечером.

Он возобновил свое бесцельное хождение по комнате, и против всякого его желания на ум снова пришла загнанная в угол крыса.

Глава 14

Примерно в тот же момент, когда Георгос Арчамболт принял решение взорвать «Ла Миссион» во второй раз, Гарри Лондон смотрел в глаза Ниму Голдману.

— Нет! — сказал Лондон. — Дьявол меня побери, нет! Ни для тебя, Ним, ни для кого-либо другого.

Ним терпеливо объяснил:

— Все, о чем я попросил тебя, это принять во внимание некоторые особые обстоятельства. Так случилось, что я знаю семью Слоун…

Они были в кабинете Нима. Гарри Лондон стоял, наклонившись над столом.

— Возможно, ты знаешь семью, а я знаю это дело. Оно все здесь. Прочитай! — Шеф отдела охраны собственности пододвинул к Ниму толстую папку.

— Успокойся, Гарри, — попросил Ним. — Мне не нужно ничего читать. Я верю тебе на слово, это действительно грязное дело.

Некоторое время назад, помня о своем обещании Карен в прошлый вечер, Ним позвонил Гарри Лондону, чтобы убедиться, что он знает о краже газа, в которой был замешан Лютер Слоун.

— Конечно, знаю, — ответил тот. Когда Ним объяснил ему свою личную заинтересованность в этом деле, Лондон сказал:

— Я приду.

Теперь Гарри Лондон настаивал:

— Ты чертовски прав, это грязное дело. Твой друг Слоун обходил показания счетчиков, многих счетчиков, в течение более чем года.

Ним сказал раздраженно:

— Он не мой друг. Мой друг — его дочь.

— Одна из твоих подружек, без сомнения.

— Выбрось это из головы, Гарри! — Ним тоже начинал злиться. — Карен Слоун неизлечимо больна.

Он принялся описывать семью Карен, рассказал, как родители помогали ей деньгами и как Лютер Слоун влез в долги, чтобы купить для нее специальный фургон.

— В одном я уверен. Что бы ни сделал отец Карен с деньгами, которые он получил, он истратил их не на себя.

Лондон оставался непоколебим.

— Что, от этого воровство становится лучше? Конечно, нет, и ты это знаешь.

— Да, я знаю это. Но наверняка, если мы знаем также о смягчающих вину обстоятельствах, мы могли бы быть менее упрямыми.

— И что же ты предлагаешь?

Ним проигнорировал язвительный тон, которым задан был вопрос.

— Ну, мы могли бы настоять на возмещении ущерба, позволить Лютеру Слоуну оплатить в рассрочку то, что было украдено, не начиная уголовного процесса.

— Значит, такое у тебя предложение?

— Да.

— Ним, я никогда не думал, что придет день, когда я буду стоять здесь и слушать, как ты говоришь то, что ты только что сказал.

— О, ради Бога, Гарри! Кто знает, что он скажет или сделает в определенной ситуации?

— Я знаю. То, что я говорю сейчас, я повторю когда угодно: дело Слоуна пойдет своим ходом. Это означает, что обвинение против него будет выдвинуто в течение ближайших нескольких дней. Если, конечно, ты не решишь меня пристрелить и сделать все по-своему.

— Гарри, перестань болтать чепуху, — устало сказал Ним. Наступило молчание, затем Лондон спросил:

— Ним, ты думаешь о Йеле, не так ли?

— Да.

— Ты думаешь, что раз старик Йел выкрутился из этой истории с кражей энергии, то почему не уйти из-под удара Лютеру Слоуну? Нельзя же устанавливать разные законы для «шишки» и для маленького человека, отца твоего друга, верно?

Ним кивнул:

— Да, я очень много думал об этом.

— И ты прав. Именно так и обстоит дело, я видел, как это случалось в другое время и в других местах. Имеющие привилегии, власть, деньги могут рассчитывать на снисхождение. О, не всегда, но достаточно часто, чтобы усомниться в справедливости правосудия. Именно так работает система. Она может мне не нравиться, но не я ее создал. Тем не менее я скажу тебе вот что: если бы у меня были такие же веские улики против судьи Йела, какие есть против Лютера Слоуна, я никогда бы не отступил.

— Значит, есть все-таки твердые доказательства?

— Я думал, ты никогда не спросишь, — криво улыбнулся Лондон.

— Ладно, выкладывай.

— В конторе «Кил» Лютер Споун был газовщиком. Основную часть работы по махинациям с газом они поручали ему, вероятно, потому, что он был чертовски силен в этом деле. Я видел многое из сделанного им. У нас есть документы из «Кил», свидетельствующие против него. Вот ты говорил только что о возмещении ущерба Слоуном. По нашим оценкам, ущерб составляет около двухсот тридцати тысяч долларов. А судя по тому, что ты мне рассказал, у Слоуна таких денег быть не может.

Ним поднял руки:

— Ладно, Гарри. Ты победил.

Лондон медленно покачал головой:

— Нет, я не победил. Никто не победил. Ни я, ни ты, ни «ГСП энд Л», ни Лютер Слоун. Я просто делаю мою работу так, как должен ее делать.

— И делаешь ее честно, — сказал Ним. — Может быть, честнее, чем многие из нас.

Ним уже жалел, что затеял весь этот разговор. Ему было любопытно, останется ли их дружба прежней. Он очень сомневался в этом.

— Ну, увидимся еще, — сказал Лондон. Он взял со стола свою папку и вышел.

Ниму следовало бы позвонить Карен и сообщить плохие новости, но он боялся сделать это. Прежде чем он на что-либо окончательно решился, дверь его кабинета открылась, и появился Рей Паулсен.

— Где президент? — с ходу спросил он.

— У него назначен прием у зубного врача, — сказал Ним. — Я могу чем-то тебе помочь?

Паулсен проигнорировал вопрос Нима:

— Когда он вернется?

Ним посмотрел на часы:

— Думаю, через час.

Ним подумал, что Паулсен выглядит каким-то помятым. Он сутулился сильнее, чем обычно. Его волосы и нависающие на глаза брови за последний месяц поседели еще больше. И неудивительно. Им всем в последнее время хватало забот, а у Рея их было больше, чем у любого другого.

— Рей, — сказал Ним. — Прости, но ты похож на дьявола. Почему бы тебе не расслабиться на несколько минут? Садись, я распоряжусь насчет кофе.

Паулсен свирепо взглянул на него и, казалось, собирался ответить грубостью. Но лицо его тут же обмякло. Тяжело упав в мягкое кожаное кресло, он сказал:

— Ладно, уговорил.

Ним позвонил Вики по внутренней связи и попросил кофе для обоих. После этого он обошел вокруг стола и сел рядом с Паулсеном.

— Ты, возможно, уже знаешь, чем я пришел порадовать президента, — прорычал Паулсен. — Мы потеряли Большого Лила.

— Что мы потеряли? — спросил Ним с обезоруживающим спокойствием.

Паулсен огрызнулся:

— Ты слышал, что я сказал.

— Мы потеряли Большого Лила, — повторил Ним. — Надолго?

— По крайней мере на четыре месяца. Скорее даже на шесть.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла Вики с двумя чашками кофе.

Когда она поставила их на стол, Ним встал и начал безостановочно расхаживать по комнате. Теперь он мог понять горе Паулсена и разделить его. Большой Лил, «Ла Миссион № 5», самый большой энергоблок в системе, давал миллион с четвертью киловатт, что равнялось шести процентам максимальной нагрузки «ГСП энд Л». В любое время неожиданная потеря Большого Лила создала бы много проблем, что и случилось после взрыва в прошлом июле. В нынешних же обстоятельствах его остановка оборачивалась настоящим бедствием.

— Что за люди? — взорвался Паулсен. — Суки, тупицы! Ты думаешь, что все им объяснил, разжевал каждую операцию, а потом какой-нибудь неумеха подводит тебя. — Он потянулся за чашкой.

— Так что же случилось?

— Мы отключили Большого Лила на неделю для текущего ремонта, — объяснил Паулсен. — Ты знал об этом.

— Да. Он должен был вернуться в строй сегодня.

— Так оно и было бы, если бы не один дурак-оператор. — Паулсен ударил кулаком по своей ладони. — Я бы живьем содрал кожу с этого урода.

Действительно, случившееся нельзя было расценить иначе как злую нелепость.

Для запуска огромного энергоблока на жидком топливе, вроде Большого Лила, была разработана соответствующая процедура. Оператор, занимающийся этой работой, проходил специальный курс обучения и должен был, следя за показаниями многочисленных приборов, строжайшим образом следовать инструкциям. Спешка запрещалась. Обычно весь процесс занимал несколько часов.

Первым включался паровой котел. В котле на разной высоте были установлены кольца пушек-горелок, распылявших топливо. Оператор включал горелки дистанционно, со своего пульта. Кольца эти вступали в работу одно за другим, начиная с нижнего, — это условие было обязательным.

Сегодня оператор, не сверившись с показаниями приборов, решил, что нижнее кольцо топливных пушек уже зажжено, и ошибся.

Когда следующие уровни горелок уже заработали, самый нижний продолжал выбрасывать холодное топливо, скапливавшееся на дне котла. И произошел взрыв.

— Я думал, там была блокировка… — начал Ним.

— Дьявол! Конечно, она там есть, — казалось, что Паулсен вот-вот разрыдается. — Она предназначена для того, чтобы предотвратить как раз то, что случилось. Но — ты можешь в это поверить? — чертов дурак-оператор сам отключил ее. Сказал, что захотел запустить агрегат быстрее.

— О Господи! — Ним мог понять раздражение Паулсена.

— И большие разрушения?

— Их более чем достаточно.

Ним тихо присвистнул, выразив таким способом свое сочувствие Паулсену. Он понимал, что в четыре месяца ремонтники не уложатся.

— Это все меняет, Рей, — сказал Ним, — особенно в том, что касается периодических отключений электроэнергии.

— Как будто я этого не знаю!

Ним мысленно прокрутил все варианты выхода из создавшегося положения. Хотя Большой Лил работал на жидком топливе и в конечном счете мог пасть жертвой эмбарго ОПЕК, но пока что он был самым экономичным энергоблоком в компании. Теперь работу Большого Лила должны будут делать другие агрегаты, а это означало, что «ГСП энд Л» потребуется больше топлива. Для компании это станет неожиданным ударом.

— Подачу электроэнергии придется ограничить уже в ближайшие несколько дней? — спросил Ним. Паулсен кивнул:

— Да.

— Рей, я дам тебе знать сразу же, как только придет президент.

***

— Мои рекомендации, — сказал Ним в пятницу днем на поспешно созванном совещании, — заключаются в том, что мы должны начать сокращение подачи электроэнергии потребителям в понедельник.

Тереза Ван Бэрен запротестовала:

— Это слишком рано! Мы же объявили, что сокращение начнется не раньше чем через неделю. Мы уже просто не успеем никого предупредить.

— К черту предупреждения! — прервал ее Паулсен. — Это кризис.

Ним усмехнулся, подумав, что, наверное, лишь они с Паулсеном понимают, как близка катастрофа.

Их было пятеро, сидящих вокруг стола для совещаний в одной из комнат офиса президента: сам Хэмфри, Паулсен, Ван Бэрен, Ним и Оскар О'Брайен. Президент собрал их для рассмотрения вопроса о сокращении подачи электроэнергии.

Перед совещанием у Нима было несколько встреч с директорами отделов: он хотел проверить последние цифры по нефтяным запасам «ГСП энд Л». Они показывали, что запасы таяли быстрее, чем предполагалось, вероятно, из-за теплой не по сезону погоды и массового пользования кондиционерами.

Ним также позвонил в Вашингтон юристу, представляющему интересы «ГСП энд Л» на Капитолийском холме. Юрист сказал, что нет не единого признака выхода из тупика, в который зашли переговоры Соединенных Штатов и ОПЕК. Он добавил:

— Здесь ходят разговоры о планах выпустить новую внешнюю, опирающуюся на золото валюту, чтобы удовлетворить ОПЕК. Но это разговоры и не более того. Сдвигов никаких.

Ним передал его слова президенту и всем остальным.

— Я согласен с Тесс, — сказал Оскар О'Брайен. — Мы должны как можно раньше предупреждать о подобных сюрпризах.

— Предположим, мы выдержим до следующей среды и только тогда начнем отключения. Этого хватит, чтобы потребители успели подготовиться? — спросил Хэмфри.

После недолгого обсуждения они согласились на среду.

— Я немедленно соберу пресс-конференцию, — сказала Ван Бэрен и повернулась к Ниму. — Тебя можно будет найти через час?

Он кивнул:

— Да.

Оставшаяся часть дня прошла в том же безумном темпе.

***

Из-за всей этой суматохи Ним только в пятницу под вечер нашел время позвонить Карен.

К телефону подошла Джози, затем он услышал голос Карен. Он знал, что она наденет на голову повязку с наушником и микрофоном с выключателем возле подбородка. Это позволяло ей пользоваться телефоном без чьей-либо помощи. По договоренности с телефонной компанией Карен могла напрямую выходить на оператора, и ее соединяли с любым номером.

— Карен, — сказал Ним. — Я звоню по поводу твоего отца. Я навел некоторые справки, чтобы посмотреть, могу ли я что-нибудь сделать, но должен сказать тебе, что все безнадежно. Дело зашло слишком далеко. — Он добавил, надеясь, что это не прозвучит банально:

— Я сожалею.

— Я тоже, — сказала Карен, и он по ее голосу почувствовал, насколько она подавлена. — Но я благодарна тебе за попытку, Нимрод.

— Единственный совет, который я могу дать, — сказал он ей, — это чтобы твой отец нашел себе хорошего адвоката. После недолгой паузы она спросила:

— Все действительно так плохо?

Обманывать ее не было смысла.

— Боюсь, что да.

Ним решил не говорить о том, что уголовное обвинение будет предъявлено ее отцу в ближайшие несколько дней. И уж тем более не было смысла сообщать ей, что убытки «ГСП», понесенные по вине Лютера Слоуна, оцениваются в двести тридцать тысяч долларов. И то, и другое достаточно скоро ей будет все равно известно.

— Странная вещь, — произнесла Карен. — Я всегда думала об отце как о самом честном человеке из тех, кого я знаю.

— Ну, я не ищу оправданий для твоего отца. Но полагаю, иногда бывают обстоятельства, когда люди вынуждены пускаться во все тяжкие. В любом случае я уверен: суд примет во внимание причины, толкнувшие его на это.

— Но у него не было крайней необходимости. В этом трагедия. О, мне нравились все те чудесные вещи, которые мой родители покупали для меня, включая «Хампердинк». Но я могла бы обойтись без них.

Ниму не хотелось говорить Карен, что, приобретая для нее правдами и не правдами что-либо, ее отец хотел таким образом загладить свою вину. Пусть в этом разбираются психологи и судьи, прежде чем вынести решение. Но об одном он ее должен был предупредить.

— «Хампердинк» все еще у тебя?

— Да. Что бы там ни происходило, его еще не забрали.

— Я рад, тебе он понадобится на следующей неделе. В твой дом, как и во многие другие, электроэнергия будет подаваться с перебоями. В твоем районе это произойдет в три часа дня в среду, электричества не будет по крайней мере часа три. Тебе надо утром отправиться в госпиталь «Редвуд-Гроув».

— Джози отвезет меня.

— Если будут какие-нибудь изменения, я позвоню. Кстати, я проверил резервный генератор в «Редвуд-Гроув». Он в хорошей форме, и топливный бак полный.

— Это прекрасно, когда о тебе так заботятся. — К ней, кажется, возвращался оптимизм.

Глава 15

— Я действительно верю, что люди начинают осознавать реальность энергетического кризиса, — заметила Руфь Голдман, переворачивая страницы воскресного выпуска «Кроникл Уэст».

— Если бы они слушали папу, — заявил Бенджи, — они бы поняли это раньше.

Все засмеялись.

— Спасибо, — кивнул Ним Бенджи, — я ценю преданность.

Леа добавила:

— Папа, считай, что ты реабилитирован.

— Эй! — воскликнула Руфь. — Ты выражаешься просто убийственно.

Леа вспыхнула от удовольствия. Было воскресное утро, и вся семья собралась в спальне Нима и Руфи. Руфь была еще в постели; она только что покончила с завтраком, который ей принес на подносе Ним. Он встал пораньше, чтобы приготовить яйца с мелко нарезанной солониной — любимое блюдо всей семьи.

Два дня назад Руфь прилетела из Нью-Йорка после второго визита в институт «Слоун Кеттеринг». До сих пор лицо ее было бледным и под глазами четко вырисовывались темные круги. Она призналась, что испытывает небольшую боль — это был побочный эффект после процедур. Она явно устала.

Прошло еще слишком мало времени, чтобы можно было оценить, насколько эффективно лечение, но при всех условиях через три недели ей предстояла еще одна поездка в Нью-Йорк, Руфь, однако, бодрилась: врачи, с которыми она говорила, выразили надежду на полное излечение.

Ним в свою очередь рассказал ей о том, что начиная со среды электроэнергия будет периодически отключаться. В их доме — тоже.

— Нет проблем, — сказала Руфь. — Мы просто все спланируем заранее. Да и мама будет приходить помогать мне. Послушай-ка, — Руфь уткнулась в первую полосу «Кроникл Уэст» и начала читать вслух:

«ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ БОРЬБА

Наша газета, стараясь быть честной и откровенной в своем мнении, признает, что по-новому осмысливает некоторые позиции, на которых мы стояли в прошлом.

Мы, как и многие другие, противились усиливающемуся развитию ядерной энергетики. Обеспокоенные возможностью выбросов в атмосферу, мы связывали себя с оппозицией угольным электростанциям. Мы поддерживали тех, кто сопротивлялся строительству дополнительных дамб для гидроэлектроэнергетических проектов под предлогом того, что живой природе, особенно рыбам, может быть нанесен ущерб. Мы протестовали против строительства геотермальных установок, опасаясь, что они расстроят экономику туристических зон.

Мы не извиняемся ни за одну из этих позиций. Наши взгляды на эти проблемы были и остаются во многом прежними.

Но в целом мы вынуждены согласиться с электроэнергетическими компаниями Калифорнии, когда они утверждают, что у них связаны руки и потому они не могут удовлетворить наши же собственные потребности в энергии.

Вместо того чтобы идти на разумные компромиссы там, где это следовало, мы сказали «нет» их предложениям.

Давайте вспомним об этом, когда в следующую среду погаснет свет.

Вероятно, мы заслуживаем того, что получили. Но при любых обстоятельствах пришло время для серьезной переоценки некоторых устоявшихся взглядов, как наших, так и противоположных».

— Вот! — Руфь отложила газету в сторону. — Что вы все думаете об этом?

— Я думаю, им следовало упомянуть папу, — сказал Бенджи.

Руфь нежно потрепала его по голове.

— Хм, это похоже на извинение, — прокомментировал Ним. — Вот только опоздали они с ним на пять лет.

— А мне вообще все это неинтересно, — сказала Руфь. — Должно было бы интересовать, но нет. Все, что меня волнует сейчас, так это моя семья. Я люблю вас всех.

***

Днем, несмотря на то что было воскресенье, Ним отправился на работу: слишком многое оставалось несделанным. После трехдневного эпизодического отключения энергокомпания оказывалась на новой, неисследованной территории.

Главный диспетчер энергосистемы, к которому зашел Ним, сформулировал это так:

— Мы предполагаем, что все пойдет гладко и незаметно, верим в это. Но всегда есть какой-то фактор — неожиданность, мистер Голдман, — фактор «н». Я нередко попадал в чрезвычайные ситуации и знаю, что сюрприз может поджидать нас где угодно и в любой момент.

— А сколько раз у нас уже возникал этот наш «н»?

— Достаточно много, чтобы убедиться, что всегда есть место для еще одной неприятности, мистер Ним, а иногда для двух, — бодро сказал диспетчер. — Во всяком случае, я так думаю.

Позже, по дороге домой. Ним размышлял о предстоящей неделе, о диспетчере и его факторе «н».

***

Через час или два после того, как Ним направился домой, Георгос Арчамболт покинул свою квартиру в Норд-Кастле. До вторника, на который он планировал операцию, оставалось всего ничего, и Георгос чувствовал себя более взвинченным, чем во все время пребывания в подполье. Ему мерещились слежка и преследование на каждом углу, он начал пугаться собственной тени. Все, конечно, оказывалось лишь игрой воображения. Без всяких осложнений он сделал запас еды, достаточный, чтобы продержаться до вторника, в который он решил взорвать «Ла Миссион».

Заодно он купил воскресные газеты и на обратном пути к дому опустил в ящик конверт с этой дурацкой анкетой «ГСП энд Л». Георгос было заколебался, стоит ли отправлять письмо. Но, увидев, что воскресная почта уже в ящике и новой выемки почты не будет до утра в понедельник, он опустил конверт в почтовый ящик.

Глава 16

Понедельник прошел относительно спокойно. Во вторник же, с самого раннего утра, начались неприятности.

Природа, как будто вступив в заговор против «ГСП энд Л», в самое неподходящее время атаковала геотермальный участок в горах Сивиллы.

Глубоко в земле под Старым Десперадо — однажды он уже вырвался из-под контроля, и его до сих пор не удалось полностью обуздать — оседание породы открыло путь новому геотермальному потоку огромной мощности. Поток устремился к поверхности с невероятной силой. Зрелище было захватывающим: фонтан грязи, камней, породы, взметнувшийся в воздух, наводил на мысль об апокалипсисе.

То, что поднимается вверх, должно опуститься вниз. Тонны грязи были разбросаны по всему геотермальному участку.

К счастью, выброс произошел в два часа ночи, когда только горстка рабочих находилась на дежурстве; вдобавок все они оказались в укрытии. Поэтому ни погибших, ни раненых не было. Как хорошо, что выброс произошел в ночное время!

Но распределительной и трансформаторной площадке геотермального участка повезло меньше. Как и линии электропередачи, она была обильно покрыта жидкой грязью, а грязь, как известно, проводник электричества. В результате произошло короткое замыкание, и поток электроэнергии, поступавшей в систему «ГСП» от генераторов, работающих на геотермальных источниках, был прерван.

Никаких крупных разрушений не было. Все, что теперь требовалось, так это крупномасштабные очистительные работы, которые должны были занять два дня. Что же касается Старого Десперадо, то его бешенство на том и закончилось. Он угомонился и периодически, словно закипающий чайник, выпускал ничему и никому не угрожающие струи пара.

Для «ГСП» это означало, что в течение сорока восьми часов, необходимых для расчистки участка, она будет лишена семисот тысяч киловатт, получаемых из обычно надежного геотермального источника, и ей придется равное количество энергии искать еще где-то. Выход был один: ввести в работу большее число энергоблоков на жидком топливе. Это означало, что компании необходимо запустить руку в свои драгоценные нефтяные резервы.

Сразу же возникла и еще одна проблема. Большинство из более чем двухсот генераторов компании было остановлено на ремонт для подготовки к летнему периоду пиковой нагрузки. Из-за внезапной потери Большого Лила «ГСП» была способна обеспечить потребителей электроэнергией только в течение ближайших двух дней.

***

Ним узнал о выходе из строя геотермальных источников и о нехватке мощностей во вторник утром.

Первая его мысль была о факторе неожиданности. Если за то время, пока геотермальные источники вступят в строй, этот фактор «н» сработает еще раз, «ГСП» рухнет.

Именно из этих соображений, еще не приступив к работе, Ним позвонил Карен Слоун.

— Карен, ты договорилась с госпиталем «Редвуд-Гроув» на завтра? — спросил он.

— Да, я буду там задолго до дневного отключения.

— Я бы предпочел, чтобы ты отправилась сегодня. Ты смогла бы это сделать?

— Да, конечно, Нимрод, но почему?

— У нас появились некоторые проблемы. Кое-что мы не могли предвидеть, и поэтому возможно незапланированное отключение электричества. Возможно, этого и не произойдет, но мне было бы легче, если бы ты была в госпитале рядом с тем надежным генератором.

— Ты хочешь сказать, что мне следует поехать сейчас?

— Ну, как можно скорее. Я подумал, что о возможных неприятностях тебе надо знать заранее.

— Хорошо. Джози здесь, и мы приготовимся. И, Нимрод…

— Да?

— У тебя усталый голос.

— Я устал, — признался он. — Мы все здесь устали. Сейчас не лучшие времена для нас, да и просвета в тучах не видно.

— Позаботься о себе. И, Нимрод, дорогой… благослови тебя Господь!

Положив трубку. Ним после недолгих размышлений набрал домашний номер. Ответила Руфь. Он рассказал ей о Старом Десперадо и ситуации с мощностями.

— Несчастья обычно наваливаются все сразу, — сочувственно сказала она.

— Да, так уж устроена жизнь. Во всяком случае, с учетом всего того, что произойдет сегодня и завтра, мне, пожалуй, лучше остаться на работе. Посплю на раскладушке в кабинете.

— Понимаю, — сказала Руфь. — Но обязательно хоть немного отдохни и помни, что и дети, и я уже давно ждем тебя. Он пообещал.

***

Специальный отдел, созданный для работы с потребительской анкетой в Норд-Кастле, был полностью распущен двумя неделями раньше. Подвальная комната в штаб-квартире «ГСП энд Л», куда стекались заполненные анкеты, использовалась теперь для других целей. Правда, ответы все еще приходили, один-два в день, иногда не было и того.

Все анкеты направлялись к Элси Янг, секретарю по связям с общественностью; раньше она входила в состав специальной группы, а теперь вернулась к своей обычной работе. Анкеты в хорошо отличимых оплаченных почтовых конвертах попадали к ней на стол, и когда у нее было время и настроение, она открывала их и рассматривала, сравнивая почерки с образцом из журнала Георгоса Арчамболта.

Мисс Янг надеялась, что эти проклятые вопросники вскоре перестанут приходить. Она находила их скучными, отнимающими время, которое она могла бы потратить на более интересную работу.

Во вторник утром Элси Янг увидела, что посыльный положил в ее корзину для входящих бумаг конверт с ответом на анкету. Он оказался вместе с солидной пачкой деловой почты, и она решила сначала заняться другими бумагами.

***

Через несколько секунд после того, как Карен закончила разговор с Нимом, она вспомнила, что хотела ему сказать кое-что.

Она и Джози собирались сегодня утром отправиться по магазинам. Как им быть: идти за покупками и лишь потом направиться в «Редвуд-Гроув» или же отложить покупки и прямо сейчас ехать в госпиталь?

Карен подмывало позвонить Ниму и спросить у него совета, но она вспомнила его утомленный голос.

Она примет решение сама.

Что он там говорил о возможном досрочном отключении электроэнергии? «Возможно, этого и не произойдет».

Ну ясно! Сначала они с Джози к обоюдному удовольствию отправятся за покупками, ненадолго вернутся и потом поедут в «Редвуд-Гроув». Они будут там уже с середины дня, а может, и раньше.

— Джози, дорогая, — крикнула Карен в сторону кухни. — Только что позвонил Нимрод, и если ты зайдешь, я расскажу тебе о наших новых планах.

***

Георгос Арчамболт обладал поистине звериным чутьем на опасность. В прошлом этот инстинкт хорошо служил ему, и он научился полагаться на него.

Во вторник, примерно в полдень, когда он безостановочно вышагивал взад-вперед по своей тесной квартире, размышляя о том, что инстинкт предсказывает ему в данный момент: рискнуть ли прямо днем отправиться к «Ла Миссион» или же дождаться темноты, как было запланировано с самого начала? Инстинкт подсказывал ему первый вариант. А может, за интуицию он принимает обычную нервозность, подталкивающую его к немедленным действиям?

Георгос не был уверен. Он спорил с самим собой, взвешивая все «за» и «против».

Он намеревался добраться до насосов «Ла Миссион» под водой. Если бы он сумел благополучно достигнуть реки и на подходящем расстоянии от установки скрыться под водой, то с этого момента вероятность, что его увидят, становилась минимальной даже днем. Дневной же свет, проникающий под воду, поможет ему легче найти нужное место.

Но сможет ли он незамеченным подготовить лодку и забраться в нее со всем своим снаряжением? Хотя место, которое он выбрал для начала операции, в полумиле от «Ла Миссион», обычно было пустынным, всегда существовала возможность, что кто-нибудь окажется там и его увидят, особенно днем. И все же этот риск был оправдан. Георгоса пугала другая опасность: ему надо было проехать на своем «фольксвагене» через Норд-Кастл и затем еще пятьдесят миль до «Ла Миссион». Описание пикапа и его номер, несомненно, были известны полиции. Если его опознают, то убежать ему не удастся. С другой стороны, прошло восемь недель с тех пор, как были распространены его приметы, и эти свиньи могли уже их забыть или просто оказаться невнимательными. И еще кое-что было ему на пользу: по улицам бегало множество подержанных пикапов «фольксваген», появление еще одного ни у кого не вызовет интереса. И все же первый этап операции может оказаться гибельным, Георгос это понимал.

Он еще долго расхаживал по квартире в мучительных размышлениях, прежде чем принял окончательное решение. Да, он доверится инстинкту, предупреждающему его о близкой опасности. Надо ехать!

Георгос стремительно вышел из дома и направился в гараж, чтобы заняться тем, что он собирался сделать вечером: тщательной проверкой своего снаряжения.

Он торопился, его не покидало ощущение приближающейся беды.

Глава 17

— Вам звонят, миссис Ван Бэрен, — объявила официантка, — меня просили передать, что это важно.

— Все думают, что их звонок важен, — проворчала Тереза, — и в большинстве случаев здорово ошибаются.

Но она все-таки встала из-за стола, за которым обедала вместе с Дж. Эриком Хэмфри и Нимом Голдманом. Вернулась она буквально через минуту.

— Пришла одна из тех анкет. Почерк Арчамболта. Дурочка из моего отдела сидела над ней все утро. Я разделаюсь с ней позже, а сейчас она с анкетой отправилась в вычислительный центр. Мы встретим ее там.

— Бери Шарлетт, — приказал Эрик Хэмфри, поднимаясь из-за стола. — Скажи ей, пусть бросает свой обед. — Вице-президент по финансам сидела через несколько столов.

Тем временем Ним бросился к телефону и позвонил Гарри Лондону. Шеф отдела охраны собственности был в своем кабинете; узнав о случившемся, он сказал, что тоже выезжает в вычислительный центр.

Ним знал, что Оскара О'Брайена, еще одного члена их группы «мозгового штурма», не было сегодня в городе.

У лифта он присоединился к остальным — президенту, Шарлетт Андерхил и Ван Бэрен.

***

Они прошли обычную проверку службы безопасности при входе в вычислительный центр. Теперь их было пятеро — успел приехать Гарри Лондон. Тереза Ван Бэрен положила на стол пресловутую анкету и фотографический образец почерка, которые провинившаяся Элси Янг предоставила ей несколько минут назад.

Именно Эрик Хэмфри выразил то, что уже было очевидно для всех:

— Это тот же почерк. Абсолютно никаких сомнений.

Ним подумал о том, что авторство Арчамболта удалось бы установить, и не сравнивая почерки: его выдавали уже сами ответы на вопросы анкеты.

— Почему, черт побери, — сказал Гарри Лондон, не обращаясь ни к кому специально, — он держал его так долго?

Шарлетт Андерхил протянула руку:

— Дайте-ка мне.

Ван Бэрен передала ей вопросник, и шеф финансов подняла его к переносной лампе «черного света», которую Ним видел в действии во время своего предыдущего визита в центр. Миссис Андерхил включила свет и положила под него бланк.

В верхнем левом углу выступил номер 9386.

Она направилась к компьютерному терминалу — клавиатуре с катодно-лучевым экраном над ней.

Первым делом миссис Андерхил набрала свои персональный шифр.

Экран мгновенно высветил: ГОТОВ, ВВОДИТЕ ВОПРОС.

Она напечатала название проекта — ОБЗОР НОРД-КАСТЛ. За ним шел секретный шифр, известный только ей и еще одному человеку, — только таким образом можно было получить нужную информацию. Слова ОБЗОР НОРД-КАСТЛ засветились на экране, секретный шифр не появился — это было предосторожностью компьютера, чтобы другие не увидели и не запомнили его.

Компьютер медленно просигналил: ВВОДИТЕ НОМЕР ВОПРОСНИКА.

Шарлетт Андерхил напечатала: «9386».

На экране вспыхнуло:

ОУЭН ГРЕЙНДЖЕР

 УЭКСХЭМ 12, KB.Д

Затем следовали название города и почтовый индекс.

— Вот он, — Гарри Лондон уже бежал к телефону. Немногим более чем через час Гарри Лондон лично сообщил Эрику Хэмфри и Ниму, которые сидели в кабинете президента:

— Арчамболт выпорхнул из клетки. Если бы только эта женщина открыла конверт утром…

Хэмфри резко сказал:

— Хватит об этом. Что нашла полиция по этому адресу?

— Свежий след, сэр. По словам соседа, мужчина, которого он иногда раньше видел, уехал на «фольксвагене» за полчаса до того, как на квартиру нагрянула полиция. Полиция объявила о розыске машины. Они оставили наблюдение за домом на случай, если он вернется. Но, — Лондон пожал плечами, — этот парень, Арчамболт, проскользнул у них между пальцами.

— Должно быть, он что-то затеял, — сказал Ним. Эрик Хэмфри кивнул:

— Я тоже об этом думал, — он повернулся к Ниму. — Я хочу, чтобы немедленно было послано сообщение о том, что произошло, нашим управляющим объектам и охране. Дайте им информацию и повторите описание Арчамболта. Дайте также описание машины, на которой он ездит. Напомните нашим людям везде о бдительности. Они должны докладывать обо всем подозрительном или необычном. Мы уже были раньше мишенью для этого человека. Он может решить сделать нас ею снова.

— Я начну прямо сейчас.

«Сколько же всего может случиться за один-единственный день? Будет ли этому конец?» — подумал Ним.

***

Георгос напевал коротенькую мелодию, он решил, что сегодня удача сопутствует ему.

Он ехал уже около часа с четвертью и был почти у места, где планировал спустить лодку в воду. Его «фольксваген» явно не привлек внимания, вероятно, отчасти потому, что он ехал аккуратно, соблюдая правила дорожного движения и ограничения скорости. Он также избегал автострад, где встреча с патрульной машиной была более вероятной.

Сейчас он ехал по гравийной дороге; до его первой цели оставалось меньше мили.

Через несколько минут показалась Койот-Ривер. В этом месте река была широкой; вплотную к ней прижимался подлесок. Дорога заканчивалась в тридцати ярдах от берега, здесь он и остановил машину.

На его счастье, других машин или людей видно не было.

Чтобы подтащить к воде лодку и остальное снаряжение, ему понадобилось с полдюжины ходок. Он чувствовал все нарастающее возбуждение.

Лодку он накачал с помощью насоса, столкнул ее на воду, привязал веревкой к дереву и перенес в нее баллон со сжатым воздухом, маску, ласты, водонепроницаемый фонарь, пояс, надувной жилет для плавучести при этом грузе, гидравлический станок для резки металла и проволочные кусачки.

Последними Георгос погрузил в лодку цилиндрические бомбы. Всего он взял их восемь, каждая весила пять фунтов.

Они будут прикреплены к его поясу. Георгос решил, что восемь бомб — предел того, что он сможет нести. Таким образом, ему удалось бы уничтожить лишь восемь из одиннадцати водяных насосов, но и это выведет из строя большинство действующих энергоблоков «Ла Миссион», а может быть, и все четыре.

Георгос с сожалением прочитал в воскресной газете, что пятый энергоблок. Большой Лил, уже вышел из строя и потребуется несколько месяцев ремонтных работ. Ну, может быть, после сегодняшнего дня потребуется на несколько месяцев больше.

Когда все было уложено, Георгос сбросил свою одежду, влез в гидрокостюм и отвязал фалинь. Течение сразу же отнесло лодку от берега и мягко потащило вниз. Он помогал маленьким веслом.

День был теплым и солнечным, и при других обстоятельствах могла бы получиться восхитительная экскурсия по реке. Но сейчас его ожидали другие развлечения.

Двигаясь вплотную к берегу, он время от времени посматривал, не видно ли кого. Берег был пустынным. Далеко вниз по течению было несколько лодок, но вряд ли оттуда могли его заметить.

Меньше чем через десять минут он уже мог видеть впереди «Ла Миссион» с ее высокими трубами и большим зданием, в котором находились котлы и турбогенераторы. Еще через десять минут он решил, что находится достаточно близко к станции, и подрулил к берегу. В небольшой мелководной бухте он выбрался из лодки, снова привязал фалинь к дереву.

Теперь он надел баллон, жилет, маску, ласты и пояс, прикрепив к нему оставшийся груз. Когда все было сделано, он в последний раз осмотрелся и направился к реке. Еще через несколько мгновений он скользнул под воду и поплыл в десяти футах от поверхности. Он уже рассмотрел свою цель — длинное низкое бетонное строение, где размещались насосы.

Георгос знал, что это строение имеет два уровня. В надводном размещались электромоторы. В подводном находились сами насосы. Именно в этот второй уровень он намеревался проникнуть.

На пути к насосной установке он дважды быстро всплывал на поверхность, чтобы проверить, цел ли его груз, затем также быстро уходил под воду. Вскоре он наткнулся на бетонную стену. Он достиг своей цели — помещения с насосами. Теперь предстояло найти металлическую решетку и прорезать в ней отверстие. Почти сразу водяная тяга указала ему на нее.

Решетка была поставлена, чтобы вместе с водой в насосы не попадали посторонние предметы. За решеткой была проволочная сетка в форме горизонтального цилиндра большого диаметра. Цилиндр задерживал мелкий мусор и время от времени поворачивался для очистки.

Георгос начал резать решетку с помощью гидравлического станка для резки металла — компактного инструмента примерно восемнадцати дюймов в длину, популярного у охотников за подводными сокровищами. Вскоре он прорезал большой круг и толкнул металлические прутья. Вырезанная часть упала на дно реки. Видимость под водой была отличная.

Открылся путь к цилиндру из проволочной сетки. Георгосу предстояло проникнуть в него и затем сделать второе отверстие в дальнем торце, чтобы пробраться в насосный бассейн.

Сетку он начал резать кусачками. Они были меньше, чем гидравлический станок, и висели на веревочной петле, надетой на запястье. Через несколько минут было проделано второе отверстие. Георгос убрал вырезанный круг сетки, затем протиснулся в отверстие, стараясь ничем не зацепиться за его края. Проплыв вперед, он опять взялся за кусачки. Вскоре сеть снова уступила, и он миновал ее.

Теперь он был в насосном бассейне. Через специальные отверстия в полу насосного помещения в падающем через них свете виднелся первый насос.

Георгос не боялся, что его втянет в насос. Это могло случиться, если бы он ушел на глубину, но этого-то он и не собирался делать.

Подсвечивая себе фонарем, он начал искать место для установки первой бомбы.

Уже обнаружив нужную точку на гладкой поверхности корпуса, он почувствовал сзади какое-то движение и, обернувшись, увидел, что проволочный цилиндр, через который он сюда проник, теперь равномерно вращается.

***

Управляющий установкой на «Ла Миссион» был смышленый молодой инженер Боб Острэндер. Он занял эту должность после того, как Даниэли, Уолтер Тэлбот и двое других были убиты в прошлом июле в результате взрыва на Большом Липе.

Боб Острэндер, человек честолюбивый, конечно, хотел продвинуться по службе, но не таким образом. Даниэли был его хорошим другом, и они плодотворно сотрудничали. Их жены были также близки, их дети постоянно гостили друг у друга.

После гибели Даниэли Острэндер затаил яростную злобу на террористов вообще и в особенности на так называемых «Друзей свободы».

Когда днем во вторник пришло телетайпное сообщение с предупреждением о том, что Георгос Арчамболт, лидер «Друзей свободы», может предпринять новое нападение на «ГСП энд Л», Боб Острэндер объявил полную боевую готовность.

По его указанию «Ла Миссион» была немедленно проверена на предмет обнаружения возможных незваных гостей. Здесь все было в порядке, и внимание перенесли на внешние границы электростанции. Двум патрулям, по два человека в каждом, постоянно курсировавшим вдоль ограды станции, приказано было сообщать по рации о любой необычной активности или о признаках вторжения. Охрана на главных воротах получила задание не пропускать ни единого человека, кроме работников компании, без разрешения управляющего.

Боб Острэндер позвонил шерифу округа и узнал, что тот также получил информацию о Георгосе Арчамболте и его «фольксвагене».

По настоянию Острэндера шериф изменил маршрут двух своих патрульных машин, вменив им в обязанность наблюдение за дорогами в районе «Ла Миссион».

Примерно через двадцать минут после звонка Боба Острэндера, в два тридцать пять, шериф сообщил, что на берегу Койот-Ривер, в полумиле от станции, обнаружен пустой «фольксваген». Возле него валялась упаковка от надувной резиновой лодки. Люди шерифа начали интенсивные поиски Арчамболта. Один из них скоро будет на реке со своей моторной лодкой.

Острэндер сразу же отправил несколько человек из своего персонала патрулировать тот берег реки, на котором находилась станция. Они должны были подать сигнал тревоги при виде любой лодки.

Кабинет Острэндера стал чем-то вроде центра связи. Примерно через десять минут шериф позвонил снова. Он только что получил по радио сообщение, что пустая резиновая лодка обнаружена в небольшой бухте, которую они оба знали.

— Похоже, что парень сошел на берег и рассчитывает проникнуть через ваше ограждение, — сказал шериф. — Все мои люди, находящиеся на дежурстве, уже на пути к вам. Я тоже приеду. Не беспокойтесь! Мы его обложили.

Боб Острэндер положил трубку. Он не разделял уверенности шерифа. Он помнил, что лидер «Друзей свободы» уже проявил себя человеком изворотливым и изобретательным. И вдруг его осенило: аппарат для подводного плавания! Вот почему ему нужна была лодка. Этот сукин сын пробирается под водой. В насосное помещение!

Он выбежал из своего кабинета.

Дежурного техника он нашел среди патрулировавших на берегу реки.

— Заметил что-нибудь?

— Ничего.

— Пойдемте со мной. — Пока они шли к насосному помещению, Острэндер рассказал технику о своей догадке. Еще через несколько минут они были в насосном помещении. Прямо под цилиндром из проволочной сетки находился люк, через который вода проходила в бассейн. Они открыли его и посмотрели вниз, на сетку цилиндра. Ничего необычного.

Острэндер сказал технику:

— Проверните цилиндр.

Через несколько мгновений цилиндр начал вращаться. Почти сразу Острэндер увидел первую прорезанную дыру, а за ней и вторую.

— Он проник внутрь! Продолжайте вращать цилиндр! — закричал он, вбегая в насосное помещение.

«Теперь, — подумал он, — Арчамболту не выбраться наружу».

С полным хладнокровием, как и подобало инженеру, он начал просчитывать возможные варианты поведения террориста.

Где-то внизу плавал Арчамболт, несомненно, с бомбой или бомбами. Куда он направит взрыв? Против насосов или конденсаторов, расположенных за ними?

Если будут взорваны насосы, то это выведет из строя все энергоблоки «Ла Миссион» по крайней мере на несколько месяцев. Но бомба в конденсаторах — еще хуже. Восстановление их займет не меньше года.

Боб Острэндер разбирался во взрывчатых веществах. Он изучал их в инженерной школе, да и впоследствии интересовался этим вопросом. Пятифунтовая динамитная бомба размером не больше буханки хлеба могла пройти через насосы и попасть в конденсаторы. Возможно, Арчамболт уже запустил такую бомбу или собирается это сделать. Все, что ему для этого нужно, так это установить часовой механизм и пустить бомбу по течению, она сама найдет дорогу через насосы к конденсаторам.

Конденсаторы надо было защитить. А это значило, что нужно остановить электростанцию. Сейчас же.

Боб Острэндер подошел к телефону, висевшему на стене, и набрал 11 — номер Центра управления.

Гудки, щелчок:

— Главный оператор.

— Это Острэндер. Остановите подачу воды!

Реакция была мгновенной:

— Вы повредите диски турбины! Кроме того, мы должны предупредить…

— Немедленно выполняйте! — сорвался на крик Острэндер. Он понимал, что в любой момент взрыв может разорвать насосное помещение или конденсаторы. — Я знаю, что делаю. Остановите подачу воды! Остановите сейчас же!

Всего того, что происходило наверху, Георгос, конечно», не знал. Но он понимал, что до тех пор, пока цилиндр вращается, выбраться ему отсюда не удастся. С самого начала он учитывал вероятность своей гибели, но ему не хотелось умирать здесь, в этой ловушке…

О, если бы цилиндр прекратил вращение, тогда он смог бы проделать еще две дыры. Он резко повернулся, чтобы проверить, не остановился ли цилиндр.

И в то же самое мгновение кусачки, прикрепленные к его запястью веревочной петлей, сорвались с руки. Развязался узел…

Кусачки были желтого цвета, и он отчетливо видел, как они опускаются на дно.

Инстинктивно Георгос оттолкнулся от насоса и устремился вниз, за кусачками. Он почти дотянулся до них, когда почувствовал неожиданный напор воды и понял, что опустился слишком глубоко. Его засасывало в насос. Он попытался уйти вверх. Слишком поздно! Вода с неодолимой силой затягивала его.

Он отпустил мундштук трубки, чтобы закричать. Вода заполнила легкие. Затем лезвия лопастного колеса насоса длиной в семь футов захватили его и разрубили на мелкие части.

Воздушный баллон также был разрублен. Бомбы, теперь уже безвредные, пошли к насосам.

Всего через несколько секунд все насосы остановились.

***

В Центре управления оператор, который только что нажал одну за другой четыре красные кнопки, был рад, что ответственность лежала не на нем. Молодому Острэндеру придется попотеть, объясняя, почему он без предупреждения остановил «Ла Миссион», лишив потребителей трех с лишним миллионов киловатт мощности. А ведь полетели еще и диски турбины, на их ремонт потребуется часов восемь.

Когда он записал в журнал время, три часа две минуты, начались телефонные звонки из диспетчерского центра энергокомпании.

— Что, черт побери, происходит? Почему вы прекратили подачу электроэнергии? — услышал оператор, сняв телефонную трубку.

Боб Острэндер не сомневался, что его решение остановить все энергоблоки было правильным, и готов был доказывать это где угодно.

Повреждение дисков турбины было маленькой платой за спасение конденсаторов.

После того как был отдан приказ об остановке, Острэндер и дежурный техник проверили конденсаторы. Почти сразу они увидели несколько металлических предметов — цилиндрических бомб. Не зная, насколько они опасны, Острэндер и техник подхватили цилиндры и побежали к реке, чтобы швырнуть их в воду.

Вернувшись в насосное помещение, Острэндер увидел, что ничего больше не произошло. Возможно, Арчамболт все еще находился в бассейне и готовился нанести удар, но узнать это сейчас не представлялось возможным. В одиночку проверить это Острэндер не мог.

Уже перед самым уходом он заметил, что конденсатор чем-то забит. Он наклонился пониже и почувствовал тошноту. Он разглядел человеческую руку.

Глава 18

Господи! Как быстро прошло время. Карен удивилась, узнав, что уже далеко за два часа. А ей казалось, что прошел какой-нибудь час с тех пор, как она пообещала Нимроду, что отправится в госпиталь «Редвуд-Гроув». Конечно, покупки заняли больше времени, чем ожидалось, но так было всегда. Она купила очаровательное платье по недорогой цене, туфли, различные канцелярские принадлежности и ожерелье из хрустальных бусинок, которое привлекло ее внимание. Ожерелье, к счастью, недорогое; оно очень подойдет ее сестре. Она подарит его Синтии на уже близкий день рождения. А еще у Джози был длинный список необходимых лекарств… Карен ничуть не жалела о потраченном времени. Покупки они делали в больших, красочных торговых рядах всего в двух кварталах от дома. Карен могла попасть туда в своем кресле, и это ей чрезвычайно нравилось.

Чего им не нужно было покупать сегодня, так это продуктов — на время отключения электричества Карен должна была переселиться в «Редвуд-Гроув». Было похоже, что ей частенько придется это делать, пока не прояснится вся эта нефтяная путаница с ОПЕК. Она надеялась, что это произойдет скоро.

Она не позволяла себе слишком много думать о том времени, которое ей придется провести в госпитале, но знала, что будет сильно скучать по дому. Конечно, там ей не надо будет волноваться по поводу электричества, но и свободно чувствовать себя в этом, пусть лечебном, но все-таки учреждении она не сможет. О качестве еды там и говорить не приходилось: последнее соображение и стало еще одной причиной их задержки.

Джози предложила, и Карен согласилась, что будет приятнее, если они пообедают дома перед отъездом, да и, кроме того, обед в «Редвуд-Гроув», вероятно, уже закончится к тому времени, когда они туда доберутся. Так что когда они вернулись домой, Джози кинулась готовить обед, а Карен тем временем дописывала новое стихотворение, которое она собиралась послать Нимроду.

После обеда, когда Джози складывала в небольшой чемодан вещи, которые могли понадобиться в госпитале, Карен вдруг воскликнула:

— Джози, какая ты милая! Ты делаешь так много, никогда не жалуешься и даешь мне куда больше, чем я когда-либо смогу дать тебе.

— Мне достаточно просто быть вместе с тобой, — сказала Джози, не поднимая глаз от чемодана. Карен знала, что в проявлении чувств помощница была более чем сдержанна.

— Джози, брось чемодан и подойди сюда. Я хочу поцеловать тебя. — Улыбка тронула губы Джози.

— Обними меня, — сказала Карен. Когда Джози подошла к ней, Карен поцеловала ее.

— Дорогая Джози, я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, — сказала Джози и вернулась к своему занятию.

Наконец она объявила:

— Все уложено. Я спущусь вниз и подгоню «Хампердинка». Обойдешься без меня?

— Конечно. Пока тебя не будет, я позвоню.

Джози надела на голову Карен повязку с телефонным устройством. Через минуту или две Карен услышала, как закрылась дверь квартиры. Джози ушла.

Карен щекой коснулась кнопки, включающей телефон. В наушнике она услышала гудок, затем голос:

— Оператор. Чем я могу помочь вам?

— Соедините меня, пожалуйста… — Карен дала номер своего телефона, затем номер телефона своих родителей.

— Одну минуту, — послышалась серия щелчков, затем гудок. Карен ждала ответа, как обычно, на второй или третий гудок, но, к ее удивлению, они продолжались.

Карен разговаривала с матерью рано утром и знала, что Генриетта Слоун неважно себя чувствовала и потому не собиралась идти ни на работу, ни куда-либо еще…

Карен подумала, что оператор, вероятно, соединил ее не с тем номером.

Карен попробовала другой номер, Синтии. Опять продолжительные гудки.

Карен вдруг почувствовала беспокойство. Она нечасто оставалась одна в квартире, и в эти редкие минуты любила поболтать с кем-нибудь по телефону.

Теперь она уже пожалела о том, что отпустила Джози.

Именно в этот момент замер пропеллер воздушного кондиционера в окне. Респиратор Карен переключился от сети на батарею.

И тут Карен вспомнила, что после поездки за покупками они с Джози не заменили в кресле батарею. Джози просто подключила кресло к сети и поставила батарею на зарядку. Для того чтобы восполнить израсходованное утром, батарея должна стоять под зарядкой по крайней мере шесть часов. С тех пор прошло около часа, и теперь, когда внешнее напряжение отключено, подзарядка прекратится.

Справа от кресла Карен находилась запасная, полностью заряженная батарея, подготовленная к установке перед отправлением в госпиталь. Карен видела батарею, но, конечно же, не могла ее подсоединить.

Она надеялась, что подача электроэнергии возобновится через несколько минут, но еще большие надежды возлагала на скорейшее возвращение Джози.

Карен решила позвонить Нимроду. Было похоже, что внеплановое отключение электроэнергии, о котором он предупреждал, все-таки случилось.

Она включила телефон и услышала: «Все линии заняты. Пожалуйста, звоните позже».

Ответ, записанный на магнитофонную пленку. Она попробовала еще раз. Тот же результат.

Карен читала о том, что при широкомасштабном отключении электроэнергии телефонные линии начинают испытывать перегрузку. И потом, многие звонят оператору, чтобы спросить, что происходит. Соединиться с ним становится почти невозможно.

Она была всерьез обеспокоена. Где Джози? Ее нет так долго. И почему привратник Джимини не зашел посмотреть, в порядке ли она, как он всегда это делал, когда происходило что-нибудь необычное?

Карен не могла знать о драматическом стечении обстоятельств, поставившем ее в такое трудное положение.

В 10.45 утра, когда Карен и Джози готовились отправиться за покупками, Лютер Слоун был арестован. Ему предъявили обвинение по шестнадцати пунктам одной из статей свода законов Калифорнии, относящейся к краже газа.

Обезумевшая от горя Генриетта Слоун, так и не понявшая, в чем обвиняют ее мужа, все это время пыталась найти деньги, чтобы внести залог. Ближе к полудню она позвонила Синтии. Синтия попросила соседей присмотреть за ее сыном, когда он вернется из школы, и отправилась к матери. Муж Синтии был на работе и должен был вернуться домой только вечером.

В то время как Карен пыталась дозвониться матери и сестре, они находились в тюремном отделении для посетителей. Именно в этот момент отключили электроэнергию. Но они об этом не узнали, так как тюрьма имела собственный резервный генератор. Огни померкли и сразу же зажглись — сработала система автоматического включения резерва.

Несколько минут назад Генриетта и Синтия обсуждали, звонить или нет Карен, но решили этого не делать, чтобы не расстраивать ее.

Ни они, ни Лютер Слоун не узнают в течение еще двух часов об отключении электроэнергии. Через два часа будет внесен залог и все трое покинут тюрьму.

За несколько минут до того, как огни в квартире Карен погасли, а ее кресло и респиратор переключились на батарею, Боб Острэндер приказал оператору: «Остановите подачу воды!»

Когда оператор выполнил команду, «ГСП энд Л» сразу же лишилась трех миллионов двухсот тысяч киловатт мощности, и это в тот момент, когда резервов почти не оставалось: ввиду необычайно теплой для мая погоды кондиционеры работали на полную мощность.

Компьютер, тут же все просчитав, отключил несколько выключателей, тем самым обесточив большой район, обслуживающийся «ГСП».

Дом Карен был именно в этом районе.

Для Джози и привратника Джимини ловушкой стал лифт. Они изо всех сил барабанили в дверь и кричали, пытаясь привлечь внимание. Покинув Карен, Джози пошла к станции техобслуживания, где она оставляла «Хампердинк» на ночь, благо владелец станции, знавший Карен, не требовал за это платы. Джози понадобилось менее десяти минут, чтобы забрать «Хампердинк» и вернуться.

— Как наша девочка? — спросил Джимини, что-то подкрашивавший возле подъезда.

— Прекрасно, — ответила Джози. Она сообщила ему о том, что они едут в госпиталь «Редвуд-Гроув», потому что в ближайшие дни будет, наверное, отключаться электричество. Он положил банку с краской и кисть и сказал, что поднимется посмотреть, не нужна ли его помощь.

В лифте Джимини нажал кнопку шестого этажа, и они начали подниматься. Они были между третьим и четвертым этажами, когда лифт остановился и погас свет. В лифте была аварийная лампочка, работающая на батарейке, и Джимини включил ее. При ее тусклом свете он начал нажимать все кнопки подряд, но лифт с места не трогался.

Вскоре они оба начали звать на помощь.

Они кричали уже в течение двадцати минут, но их никто так и не услышал.

В потолке лифта был маленький люк, и Джози, вскарабкавшись на плечи Джимини, попыталась открыть его, но тщетно. Впрочем, даже если бы они смогли вылезти через него, не было никаких шансов, что они выберутся из шахты лифта.

Джози, как и Карен, вспомнила о севшей батарее, и когда все их крики ни к чему не привели, она заплакала.

Джози и Джимини не могли знать, что они останутся в лифте еще почти три часа, пока не будет восстановлено электропитание.

Телефонная компания сообщит позже, что в течение того часа, когда они работали на аварийном генераторе, спрос на телефонные услуги был беспрецедентным.

Ним Голдман, озабоченный случившимся на «Ла Миссион», мельком подумал о Карен. В самом деле, она же обещала отправиться в госпиталь «Редвуд-Гроув» сегодня рано утром. Он решил позвонить туда, как только появится свободная минута.

Карен к этому времени буквально побелела.

Она уже догадывалась, что с Джози случилось что-то серьезное, иначе бы та давно вернулась.

Она снова и снова пыталась дозвониться кому-нибудь, и каждый раз слышала лишь записанный на пленку голос. Она начала подумывать о том, чтобы ударить своим креслом в дверь, может кто-нибудь услышит. Но привести в движение кресло значило посадить батарею. Карен знала, что та не протянет долго, даже работая только на ее респиратор.

В действительности же батарее оставалось жить с четверть часа. Прогулка в город истощила ее гораздо сильнее, чем могла предположить Карен.

Карен не была верующей, но тут она начала молиться. Она просила Иисуса Христа послать ей на помощь Джози или Джимини, или ее родителей, или Нимрода, или Синтию, или хотя бы кого-нибудь!

«Все, что им надо сделать, Господи, подсоединить ту, другую батарею. Ту, что на полу. Господи!.. Любой может это сделать! Я скажу как. О, пожалуйста, Господи! Пожалуйста…»

Она все еще молилась, когда почувствовала, что дышать ей становится все труднее.

Она опять попробовала телефон: «Все линии заняты. Пожалуйста, звоните позже».

Тонкий гудочек, соединенный с респиратором и работающий на маленькой никелево-кадмиевой батарейке, предупредил ее, что респиратор вот-вот остановится. Но Карен уже теряла сознание и почти не услышала его.

Она начала жадно хватать ртом воздух, но без помощи респиратора не могла втянуть его в легкие. Она стала задыхаться. Жуткая боль сдавила ее грудь.

Батарея умерла, а вместе с ней и Карен.

Перед самой смертью ее голова резко упала набок, включив телефон, и механический голос произнес:

— Оператор. Чем могу помочь вам?

Глава 19

Ним объяснял группе журналистов, включая теле— и радиокоманды, что случилось на «Ла Миссион», а думал совсем о другом.

Действительно ли прошло всего десять месяцев с того времени, как погибли Уолтер Тэлбот и другие, а Большой Лил был поврежден взрывом бомбы? Так много произошло событий, что Ниму казалось, будто от прошлого лета его отделяет целая вечность.

Впрочем, одно отличие прошедших времен от сегодняшнего дня бросалось в глаза: резко изменилось отношение журналистов к «ГСП». Видно было, что они начали понимать серьезность проблем, с которыми столкнулась «ГСП энд Л». Они даже проявили сочувствие, которого компании так недоставало раньше.

— Мистер Голдман, — спросил представитель «Окленд трибюн», — если вы получите зеленую улицу для строительства установок, которые вам нужны, сколько времени вам потребуется на это?

— Лет десять, — ответил Ним. — Если бы у нас была настоящая чрезвычайная программа, может быть — восемь.

Но нам нужно получить множество разрешений и лицензий, прежде чем мы сможем даже начать.

Он пришел на пресс-конференцию в диспетчерский центр по просьбе Терезы Ван Бэрен сразу после выключения всех оставшихся энергоблоков «Ла Миссион», которое привело к прекращению подачи электроэнергии.

Ним впервые подумал, что что-то не так, когда свет в его кабинете на мгновение выключился и снова зажегся. Это произошло, потому что специальная система защищала от потери напряжения штаб-квартиру предприятия и такие жизненно важные объекты, как диспетчерский центр.

Ним, полагая, что что-то случилось, сразу отправился в диспетчерский центр, где Рей Паулсен, который прибыл несколькими минутами раньше, обсуждал детали происшедшего.

— Острэндер поступил правильно, и я поддержу его в этом, — сказал Паулсен. — Если бы я был там, я сделал бы то же самое.

— Ладно, Рей, — согласился Ним. — Когда буду говорить с журналистами, займу эту же линию.

— Ты можешь сказать им еще кое-что. Мы восстановим напряжение через три часа или даже раньше. К завтрашнему дню четыре энергоблока «Ла Миссион», а также все геотермальные агрегаты снова вернутся в строй.

Ним подумал, что под давлением событий антагонизм между ним и Паулсеном окончательно исчез. Да это и понятно: для мелочных обид не оставалось места.

— Это меняет что-то в графике отключений? — спросила Нима Нэнси Молино.

— Нет. Они должны начаться завтра, как и планировалось, и будут продолжаться потом каждый день.

Представитель «Сакраменто би» поинтересовался:

— Вы будете в состоянии ограничить их только тремя часами?

— Вряд ли. Поскольку наши нефтяные поступления тают, отключение может стать более длительным, возможно, до шести часов в день.

Кто-то присвистнул.

Телевизионный репортер спросил:

— Вы слышали, что происходят бурные демонстрации против ваших противников?

— Да, слышал. И, по моему мнению, это не принесет пользы никому, включая и нас.

Демонстрации происходили прошлой ночью, и Ним прочитал о них сегодня утром. Швыряли камни в окна клуба «Секвойя» и штаб-квартиры Антиядерной лиги. И там, и там у демонстрантов, называвших себя «простыми гражданами», были столкновения с полицией, и несколько человек были арестованы. Позже их освободили, не предъявив никаких обвинений.

Легко можно было предсказать, что подобные демонстрации пройдут по всей стране, поскольку из-за отключений электроэнергии уже начала расти безработица.

Тем временем все те, кто в прошлом активно критиковал «ГСП энд Л», хранили полное молчание.

— Каковы ваши советы населению, мистер Голдман? — спросил наконец кто-то. Ним улыбнулся:

— Самый простой ответ: выключить все, без чего вы можете прожить.

Примерно через два часа, где-то около шести часов вечера, Ним вернулся в свой кабинет. Вики еще была на своем рабочем месте.

— Соедините меня с госпиталем «Редвуд-Гроув» и попросите мисс Слоун, — сказал он.

Через несколько минут Вики сообщила:

— Госпиталь отвечает, что у них мисс Слоун не числится.

Он был удивлен.

— Они в этом уверены?

— По моей просьбе они проверили дважды.

— Тогда наберите ее домашний номер. — Карен должна была поехать в госпиталь, не могла не поехать, ну а все-таки…

Вики решила, что должна доложить ему лично. Лицо ее, когда она вошла в кабинет, было мрачным.

— Мистер Голдман, — сказала она, — я думаю, вам лучше взять трубку самому.

Ним повиновался.

— Это ты, Карен? — спросил он, услышав женский голос.

— Нимрод, это Синтия. Карен умерла.

***

— Нельзя ли ехать побыстрее, — попросил Ним водителя.

— Я стараюсь, мистер Голдман, — сказал водитель, как бы оправдываясь. — Вон какое движение, да и людей на улицах больше, чем обычно.

Ним вызвал машину компании прямо к подъезду. Он знал, что, отправившись на своем «фиате», потеряет много больше времени.

Мысли Нима беспорядочно скакали. Синтия не сообщила ему никаких деталей, только голые факты: Карен умерла из-за отключения электроэнергии. Ним уже винил себя за то, что не довел дело до конца: ему следовало самому убедиться, что Карен отправилась в «Редвуд-Гроув».

Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, он принялся смотреть по сторонам. Уже сгущались сумерки, но на улицах людей было больше, чем обычно. Когда-то Ним уже читал о том, как Нью-Йорк остался без света. Сами не зная зачем, горожане устремлялись на улицы. Мало кто из них мог объяснить, что их гнало из дома. Вероятно, они инстинктивно искали общения. Конечно же, были и такие, кто воспользовался темнотой, чтобы жечь и грабить. Не исключено, что через некоторое время такое же начнется и теперь.

Произойдет это или нет, но к прежнему образу жизни возврата нет, в этом Ним был уверен.

Огни города уже горели или зажигались. Скоро несколько оставшихся без электроэнергии районов тоже придут в норму.

До завтрашнего дня.

И до послезавтрашнего.

Кто может сказать, что их всех ждет в ближайшем будущем?

— Приехали, мистер Голдман, — объявил водитель. Они были у дома Карен.

— Пожалуйста, подождите, — попросил Ним.

— Вы не должны входить, — сказала Синтия. — Не сейчас. Это слишком ужасно.

Она вышла в коридор, закрыв за собой дверь. За несколько секунд до этого Ним расслышал чьи-то рыдания — похоже было, что плачет Генриетта Слоун. До него донеслись и причитания Джози. Глаза Синтии были красными.

Она рассказала о жутком стечении обстоятельств, приведшем к смерти Карен. Ним заикнулся было о своей вине, но Синтия оборвала его.

— Нет! За долгое-долгое время, когда мы пытались всеми силами помочь Карен, никто из нас не сделал для нее столько, сколько вы. Она не захотела бы, чтобы вы испытывали чувство вины перед ней. Она даже оставила кое-что для вас. Подождите!

Синтия пошла в гостиную и вернулась с единственным листком голубой почтовой бумаги:

— Она, вероятно, писала незадолго до… до… — Синтия была не в силах продолжать.

— Спасибо. — Ним сложил листок и положил его во внутренний карман пиджака. — Могу я что-нибудь для вас сделать?

Синтия покачала головой:

— Не теперь.

Когда он уже стоял на пороге, она спросила:

— Нимрод, я увижу вас снова?

Он остановился. Это было недвусмысленным приглашением. Такое он уже слышал.

— О Боже, Синтия, я не знаю.

«Вот так штука», — подумал он. Он хотел ее, несмотря на свою любовь к Руфи и примирение с ней.

— Если я буду вам нужна, Нимрод, — сказала Синтия, — вы знаете, где меня найти.

Он кивнул. В машине Ним развернул листок знакомой почтовой бумаги:

Разве так уж странно, мой дорогой Нимрод,

Что свет должен погаснуть?

Стремительно свет исчезает;

Все огни, которые зажгли люди,

В конце концов умирают.

Хотя свет, подобно жизни, остается.

Слабый блеск, пылающая головешка —

Все имеют…

Что они имеют? — думал он. Какую последнюю мысль Карен он никогда не узнает?

Глава 20

В кабинет Нима принесли раскладушку. Когда он вернулся, она уже была расстелена, сверху лежали одеяло и подушка.

Вики ушла домой.

Он все еще думал о Карен. Что бы там ни говорила Синтия, его не оставляло чувство вины и своей личной, и «ГСП», частью которой он являлся. В нынешних условиях от электроэнергии зависела нередко сама жизнь, и потому первой, почти священной обязанностью любой энергокомпании вроде «ГСП энд Л» становилась надежность работы. Вот ее-то «ГСП энд Л» последнее время обеспечить не могла. Раз за разом теперь вынуждены будут прекращать подачу электроэнергии, и нет никакой гарантии, что любое такое отключение не приведет к новым трагедиям.

Сможет ли он когда-нибудь забыть о своей вине перед Карен? Во всяком случае, если это и произойдет, то не скоро.

Ним жалел, что нет никого рядом, кому он мог бы довериться. Руфи он о Карен никогда не рассказывал и тем более не мог это сделать сейчас.

Он сидел за своим столом, закрыв лицо руками. Нет, так никуда не годится. Надо занять мысли каким-нибудь делом. На час или два по крайней мере.

События этого дня — несчастье за несчастьем — помешали ему заняться бумагами, скопившимися на его столе. Если он не разберется в этом завале сегодня, завтра он будет в два раза больше. Итак, за работу!

Он уже десять минут пытался сосредоточиться на делах, когда раздался звонок городского телефона.

— Держу пари, — услышал он голос Терезы Ван Бэрен, — ты думал, что на сегодня твои функции рупора компании закончились.

— Как-то у меня и в мыслях не было этой проблемы.

Тереза усмехнулась:

— Пресса никогда не спит, и это печально. У меня здесь еще двое, которые хотели бы увидеться с тобой. Один — из Ассошиэйтед Пресс. У него есть несколько дополнительных вопросов по поводу наших периодических отключений электроэнергии. Рядом с ним Нэнси Молино, она не говорит, какого черта ей надо, явно чего-то хочет от тебя добиться. Как насчет встречи с ними? Ним вздохнул:

— Ладно, давай их сюда.

Случались моменты — и сейчас был один из них, — когда он сожалел о предательстве и уходе из компании мистера Йела.

— Ну, не буду вам мешать, — сказала Ван Бэрен, представив Ниму журналиста из АП, пожилого мужчину со слезящимися глазами и кашлем курильщика. Нэнси Молино предпочла подождать за дверью, пока представитель АП закончит разговор.

Вопросы этого человека из телеграфного агентства были профессиональными и тщательно подготовленными, он записывал ответы Нима в блокнот, сокращая слова на свой манер. Когда они покончили со всем, он поднялся, чтобы уйти, и спросил:

— Впустить куколку?

— Да, пожалуйста.

Ним услышал, как закрылась входная дверь, затем вошла Нэнси.

— Привет, — сказала она.

Как обычно, одета она была элегантно, хотя и просто. Шелковое платье спортивного покроя розового цвета очень шло к ее безупречной черной коже. Ее лицо, казалось, утратило большую часть обычной надменности. Ним подумал, что со времени их встречи в отеле «Христофор Колумб» она стала относиться к нему дружелюбнее.

Она села напротив него, скрестив свои длинные красивые ноги. Ним мельком взглянул на них, затем отвел глаза.

— Привет! Что я могу для вас сделать?

— Вот, — она поднялась и положила длинную полосу бумаги перед ним на стол. Он увидел, что это кусок телетайпной ленты.

— Этот материал только что пришел, — сказала Нэнси. — Он будет в утренних газетах. Мы бы хотели снабдить его некоторыми комментариями. Ваш — в дневном выпуске.

Развернув свое кресло к свету, Ним попросил:

— Дайте мне прочитать это. 

— Будет трудно комментировать, если вы не прочитаете, — согласилась она. — Пожалуйста.

Он быстро пробежал глазами материал, затем вернулся к началу и стал внимательно перечитывать.

«Вашингтон, округ Колумбия, 3 мая. В драматической попытке разрешить текущий нефтяной кризис Соединенные Штаты собираются выпустить валюту, известную как новый доллар, обеспеченный золотом. Он будет стоить столько же, сколько десять старых долларов.

Президент объявит о новом долларе на пресс-конференции в Белом доме завтра днем.

Некоторые официальные лица в Вашингтоне уже окрестили новую валюту «честный доллар».

Нефтеэкспортирующим странам ОПЕК будет послана просьба принять платежи за их нефть в новых долларах с урегулированием цен путем переговоров.

Реакция внутри ОПЕК была осторожно благоприятной. Тем не менее спикер ОПЕК шейх Ахмед Мусаед заявил, что будет проведена независимая проверка золота Соединенных Штатов, прежде чем станет возможным заключение соглашения, основанного на новом долларе.

«Мы не идем так далеко, чтобы предположить, что Соединенные Штаты фальсифицируют данные о своих золотых резервах, — сказал репортерам сегодня вечером в Париже шейх Мусаед, — но ходят настойчивые слухи, которые не могут быть легко отметены в сторону, что они не так велики, как официально об этом заявлено. Таким образом, мы хотим убедиться, что золотое обеспечение нового доллара реально, а не иллюзорно».

Ожидается, что президент проинформирует граждан о том, что они могут получить новые доллары, сдав свои старые по ставке десять к одному. Обмен будет сначала добровольным, но затем, в соответствии с предполагаемым законодательством, обязательным в течение пяти лет. После этого старый доллар будет выведен из обращения и станет представлять ценность только для коллекционеров.

На этой пресс-конференции президента, несомненно, спросят…»

Ним подумал, что та вероятность, о которой упомянул на прошлой неделе представитель «ГСП энд Л» в Вашингтоне, стала реальностью.

Он отдавал себе отчет в том, чего ждет от него Нэнси Молино.

— Я не выдающийся финансист, — сказал Ним. — Но им не обязательно быть, чтобы понять, что происходящее, — он постучал пальцем по телетайпному листку, — было обусловлено инфляцией и нашей зависимостью от импорта нефти. К сожалению, именно люди из среднего класса, которые много работают и сделали скромные сбережения, больше всех пострадают, когда они выстроятся в очереди, чтобы продать свои десять долларов за один новый доллар. И все же мы таким образом выигрываем некоторое время. Оно нужно нам, чтобы впоследствии мы перестали покупать нефть, которую не можем оплатить, перестали тратить деньги, которых у нас нет. Время нам необходимо для развития собственных надежных энергетических источников.

— Спасибо, этого вполне достаточно. — Нэнси отложила блокнот в сторону.

— Кстати, там дальше они, кажется, называют вас мистером оракулом. И раз уж заговорили об этом, вам, возможно, будет интересно узнать, что в воскресном выпуске мы перепечатываем то, что вы говорили на тех слушаниях в прошлом сентябре, когда вы вышли из себя и оказались в дерьме. Не хотите сказать мне — не для печати, — что вы думаете обо всем этом?

Импульсивно Ним открыл ящик своего стола и достал папку. Из нее он извлек листок голубой почтовой бумаги и прочитал вслух:

Будь в день победы милосердным,

Великодушным,

И забавляйся своеволием жизни.

— Неплохо, — сказала Нэнси. — Кто написал это?

— Мой друг, — он обнаружил, что ему трудно говорить, — друг, который умер сегодня.

Наступила тишина, затем она спросила:

— Можно я прочитаю все?

— Почему бы и нет? — Он вручил ей листок. Пробежав стихотворение, она подняла на него глаза:

— Женщина?

Он кивнул.

— Да.

— Поэтому вы так выглядели, когда я пришла сюда, будто поскользнулись на ровном месте?

Ним слегка улыбнулся:

— Если я именно так и выглядел, то думаю, ответ ясен — «да».

Нэнси положила листок почтовой бумаги сверху на папку на его столе.

— Хотите рассказать мне об этом? Не для печати, если угодно.

— Да, это будет не для печати. Ее звали Карен Слоун. Она была неизлечимо больна с пятнадцати лет. — Он замолчал.

— Продолжайте, — попросила Нэнси, — я слушаю.

— Я думаю, она во всех отношениях была самым прекрасным человеком из всех, кого я когда-либо знал.

— Как вы познакомились с ней?

— Случайно. Это произошло прямо после тех отключений в прошлом июле…

Незадолго до этого Ним испытывал неодолимое желание рассказать кому-нибудь о случившемся. И теперь он вылил все это на Нэнси. Она слушала, вставляя редкие вопросы, но в основном молчала. Когда он рассказал, как умерла Карен, она встала, прошлась по комнате.

— Бедная девочка!

— Теперь вы понимаете, почему я так выглядел.

Нэнси вернулась к столу и ткнула пальцем в разложенные на столе бумаги:

— Тогда зачем вы занимаетесь всей этой чепухой?

— У меня осталась работа. Еще осталась.

— Дерьмо все это! Бросьте и идите домой.

Он покачал головой и кивнул на постель:

— Сегодня я сплю здесь. У нас еще остались проблемы, а завтра — вы помните? — мы начинаем периодические отключения.

— Тогда идемте ко мне домой.

Он, должно быть, выглядел ошарашенным, потому что она тихо добавила:

— Это в пяти минутах отсюда. Вы можете оставить номер телефона, и если понадобится, быстро вернетесь сюда. Если вас не вызовут, я приготовлю утром завтрак перед вашим уходом.

Они стояли, глядя друг на друга. Ним ощущал мускусный аромат стройного, гибкого женского тела. Он понимал, что она соблазняла его, как это уже не раз случалось в его жизни.

— Я не буду повторять свое приглашение, — предупредила она. — Так что решайте. Да или нет? Он колебался меньше секунды.

— Ладно, пойдем.