У меня было желание вытащить и замороженный труп, но не рубя его на куски такое не проделать — не успев даже подгнить, вволю накатавшись по полу во время аварийной посадки, он замерз в нелепой позе с раскинутыми конечностями. Костюм пришлось срезать, шлем я содрал целиком.
Я уже закрывал дверь в салоне — к стене рядом прислонено короткое копье с перекладиной, а в моей левой руке нож, наружу голову не высовываю — когда заметил еще одно знакомое движение в снежном сумраке. Вглядевшись, убедился, что не ошибся и с глубоким вздохом напялив поглубже шапку, сгребя оружие и глянув наверху, я шагнул на высокую гусеницу, а затем тяжело спрыгнул в снег. Ни о чем не подозревающий небольшой медведь пугливо обнюхивал глубокий желоб оставленный его куда более крупным собратом. Моего приближения он не ощутил до самого конца и лезвие копья глубоко вошло точно в область как раз открывшейся левой подмышки. Вскинувшийся зверь с ревом изрыгнул фонтан едкой белой слизи, я поспешно сделал шаг назад, налегая на короткое древко и расширяя яму. И тут же снова налег на рогатину, вбивая поглубже… зверь рухнул на снег, рефлекторно вбивая до предела удлинившиеся лапы в матерый сугроб, со звоном ломая прикрывающий его ледяной панцирь…
Еще через полчаса вездеход уже катил прочь от места охоты, обогнув кишащую шипастыми снежными червями зону — я и так уже задумывался над тем, что наверняка стальные гусеницы подавили немало этих прячущихся под снежком тварей, напитавшись аммиачным запахом их крови. Кровь червей — лучшая приманка для медведей. Так что лучше не мазать себя этим… мерзким пахучим шоколадом.
Следующий пункт назначения наполнял меня предвкушением… нормальная еда, горячий чай, отдых…
А пока что я медленно жевал длинную и широкую полоску сырого медвежьего мяса, постепенно втягивая мясную ленту в себя. Нельзя отвыкать от реалий здешних мест. Нельзя… нельзя…
***
— Живой! — уже, наверное, раз в десятый повторил хлопочущий вокруг меня Апостол Андрей — Живой мать твою! Живой!
— Живой — какой уж раз ответил и я, стащив наконец свитер и прислонившись плечом к теплой стене — Ох…
— Лицо твое…
— Страшное?
— Да уж прелестями телесными душу не греет… в тебя будто снежками ледяными кидали. Давай мыться и греться! А я пока к столу все приготовлю… Живой чертяка! Живой!
— Живой… — кивнул я, потягиваясь всем своим усталым до последней клеточки телом — Живой…
— Сначала чай и еда, а потом уже мои жадные расспросы. Каждую мелочь выведаю! Как же я испереживался — ровно баба пугливая. А как не переживать при таком разе?
— Все хорошо — вздохнул я — Все хорошо. Ох… надо же тяжести потаскать… на турнике повисеть…
— Спятил?! — в радостном голосе Апостола появились удивленные и злые нотки — А надорваться не боишься?
— Я чуток совсем — улыбнулся я, уже топая в «спортивный уголок», на ходу разминая плечи — Дело даже не в тренировке, Андрей. Дело в… что-то в голову ничего не идет умного…
— Дело в упертости твоей! Хотя может потому ты и Охотник…
— Дело во мне — согласился я и с вырвавшимся наружу скулящим позевыванием, начал приседать — Дело в моей упертости…. Я мяса свежего притащил кусман!
— Да видел уже… сковороду уже разогреваю. Сейчас ты живо прибежишь на запах жарящегося жирка…
Сглотнув невольно набежавшую голодную слюну, я улыбнулся и продолжил приседать. Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…
— А чего так инея на тебе маловато было? — удивился вслух Апостол — Я сразу не приметил, а теперь вот удивляюсь — чего ты такой не заиндевелый?
— А чего там индеветь, если я считай вплотную к тебе на машине подъехал? Салон теплый, в свитерке одном ехал. А как наружу вышел, так там всего то делов холм обогнуть и подняться.
— Ну да… Это понятно… СТОП! — на кухонке звякнула сковорода, еще через пару секунд Апостол уже стоял рядом и тряс меня за плечи — На чем говоришь подъехал вплотную?! Салон теплый?!
— Гусеничный вездеход. Рычажный. В общем все как у тебя, только ездить можно.
— Вот черт! И где он?! Глянуть бы!
— Покажу — кивнул я и, помрачнев, положил руку на стариковское плечо — Андрей…
— Ась? — машинально отозвался тот, продолжая изумленно крутить головой.
— Я Ахава Гарпунера убил… — просто сказал я — Ты уж извини… пришлось…
— Ох… — вырвалось у Андрея и он начал медленно оседать.
Ухватив его поперек туловища, крякнул — тяжел старик! — потащил к табурету, но он уже ожил, твердо встал на ноги, успокаивающе улыбнулся, выворачиваясь из моей хватки:
— Все хорошо, Охотник. Все хорошо. Да и не Ахав это был уже. Кто-то другой…
— Никто — качнул я головой, облегченно выдыхая — Никто другой, Андрей. Там… просто оболочка с дистанционным управлением как по мне.
— Мудреные слова говоришь… — хмыкнул Апостол и все же уселся, явно не доверяя вдруг ослабшим ногам — Но я понял. Столп?
— Он самый — кивнул я и вернулся к приседаниям, с огромным удовольствием напрягая идеально слушающиеся ноги, что полностью восстановились за время отлеживания и возвращения назад в теплом салоне вездехода — Он управляет ими. И не только Ахавом. Я наткнулся на что-то вроде капитального, но в целом полевого исследовательского центра. Ученые и вооруженная охрана, пункт защищен слоем стали и бетона. Казалось бы что может пойти не так?
— Но?
— Столп захватил одного из — ответил я, поднимаясь — Ох… сто десять… — выждав несколько секунд, я продолжил приседать и говорить — Захватил вооруженного охранника. И тот, войдя внутрь, устроил настоящую бойню. Кому-то удалось эвакуироваться, кто-то погиб на месте, еще парочка умирала долго — они заперлись в бронированному боксе и попросту умерли от жажды или холода.
— Ну и страсти ты рассказываешь… и так спокойно — подивился Апостол, явно разрывающийся как от желания задать больше вопросов, так и от желания сидеть и просто слушать удивительные новости. Вспомнив о сковороде, он вскочил и заторопился к плите — Тебе жирка побольше поджаристого?
— Побольше — улыбнулся я.
— А с лицом твоим что?
— О… — я осторожно коснулся продолжающих болеть ран на лице, что уже не были столь воспалены, но выглядели не слишком приятно — Давай-ка я по порядку с самого начала.
— А давай. И про машину! Про машину расскажи. А потом и покажи…
Рассказывать и показывать я завершил только через два часа. И эти часы были самым теплым, добрым и спокойным временем за все прошлые дни. Уютное логово Апостола казалось чем-то несокрушимым и самым защищенным местом. Чувство ложное, я это понимал, но позволил перенапряженному мозгу ненадолго поверить в эту ложь. И это позволило мне окончательно расслабить каждую мышцу израненного тела. А если посчитать все это вместе с тренировкой, горячем чаем, солидным куском жареного мяса и последовавшим сном на три спокойных долгих часа… можно смело сказать, что я побывал в раю — пусть ненадолго, но побывал.
Когда я проснулся глубоко задумавшийся Андрей продолжал сидеть за убранным столом, подпирая голову одной рукой, а второй аккуратно вписывая мелкие слова в небольшой листок драгоценной бумаги. Старик уже знал куда я направлюсь дальше и неторопливо писал письма. Он ничего не говорил, а я не спрашивал, но все равно было ясно насколько великой радостью для Апостола служит эта его завязавшаяся переписка с обитателями Бункера.
Еще час я потратил на столь же неспешные вдумчивые сборы, тщательно собирая рюкзак и заполняя нарты. Нагрузившись избранной добычей, остальное я оставил в вездеходе, после чего попрощался ненадолго со стариком и ходко побежал к Бункеру, волоча за собой нарты. Подкатывать на гусеничной машине я не собирался. За такое ценное имущество убивают без малейших раздумий и сожалений. Центр не упустит своего шанса заполучить средство передвижение — и я их даже не осуждал. В подобном месте… выживают, а не живут. Когда будущее столь же серо и туманно, как и настоящее, поневоле отбросишь этические кодексы и вооружишься древним правилом наших далеких предков — ешь или будешь съеденным.
Глава 3
Первое, что я услышал, войдя в Холл так это дружное и почти что ревущее:
— ЖИВО-О-О-ОЙ!
Я невольно вздрогнул, закрутил в недоумении головой и только через пару секунд понял, что обращались именно ко мне. Затем пришлось мысленно шикнуть на себя, чтобы инстинктивно не попятиться от торопящихся ко мне десятков стариков. Женщины, мужчины, седые, согбенные, семенящие и хромающие, закутанные в обноски, все как один радостные, тянущие ко мне руки. А вон знакомая старушка торопливо черпает кипяток из котла, во второй руке дрожит фарфоровый чайничек с цветами — великая здесь редкость и ценность. Она торопиться заварить для меня чай — в особой отдельной посудине. А вон и у котлов с бульоном растерянно замер старик повар — явно нечем ему меня угостить или просто еще не сварился мясной суп.
— Здравствуйте вам, люди добрые — широко улыбнулся я, вдыхая воздух Бункера полной грудью — Здравствуйте.
В следующий миг меня накрыла людская волна. Меня затрясли, затеребили за одежду, вцепились в руки и плечи.
— Живой!
— Живой!
— Охотник наш вернулся!
— Слава Богу!
— Как же мы молились! Дни и ночи напролет!
— Сподобил Господь! Вернул нам кормильца!
Я попытался выдохнуть… и не смог… замер, вглядываясь в эти невероятные лица, на которых глубоко отпечатались все тяготы их долгих и чего уж греха таить безрадостных жизней. Они не замечали, но они плакали — как старики, так и старухи, эти закаленные морозом и вечным страхом внезапной смерти суровые люди, что жили в вонючем предбаннике Бункера. Они, черствые, привыкшие ко всему, не ждущие от жизни никаких подарков, никого не привечающие… они плакали. У меня в груди будто лопнуло что-то и лишь огромным усилием воли я не начал вдруг бормотать что-то глупое и ненужно. От меня сейчас не ждали слов. Вообще ничего от меня не ждали — они просто были рады моему возвращению. Пусть кормилец и с пустыми руками — но вернулся.