- Это еще что, - сказала я. - Она еще и монетки забирает из моей коробочки на окне.
- Не может быть, - усомнилась тетя Груша.
- Правда, правда! - настаивала я.
- Чертова девка! - рассердился дядя Кирша, но мне показалось, что он сердится вовсе не на нее.
Дома дядя Кирша принялся кругами ходить по комнате и вполголоса напевать, вставляя французские слова. Я стала ходить за ним. Но он не замечал ни меня, ни тети Груши.
- Ну и о чем вы говорили? - не выдержала наконец тетя Груша.
- Ни о чем, - отмахнулся дядя Кирша, не переставая ходить. - Просто дружеская беседа.
- Что они сказали тебе? - настаивала тетя Груша.
- Они попросили немного денег взаймы.
- А ты?
- Одолжил им до пятницы. Они же молодые ребята. Ну ты сама, я надеюсь, понимаешь!
- Я много раз говорила тебе, Кирилл, чтобы ты не лез к ним.
- Молчать! - крикнул дядя Кирша, и его рот задрожал.
Но тут зазвонил телефон. Звонок был долгий, пронзительный. Дядя Кирша с тетей Грушей даже не пошевелились.
- Это Ленинград, - поняла наконец тетя Груша.
- Нет, - возразил дядя Кирша. - Это Натка.
- А я говорю: Ленинград!
- А я говорю: Натка!
Услышав слово Ленинград, я подбежала к телефону и взяла трубку.
- Мама, - спросила я, - а как это ты, интересно, уместилась в такую маленькую трубочку?
Мама хихикнула и попросила тетю Грушу. Я протянула трубку тете Груше, представляя, как мама сидит внутри телефона на диване, пьет кофе и курит папироску.
- Ты научила Лелю по-английски? - взволнованно спросила тетя Груша.
- Ну что ты, - ответила мама из трубочки. - Я все время занята!
Я пошла в коридор, взялась с двух сторон за дверные ручки туалета, поджала ноги и стала раскачиваться. "Спасите-помогите!"- выкри-кивала я в такт качаниям, потому что видела утром, как один из подростков толкнул дядю Киршу в грудь.
- Спасите-помогите! - кричала я до тех пор, пока тетя Груша не закончила разговор. И даже когда она села на диван к дяде Кирше, я продолжала кричать и качаться.
- Режут-грабят! - выкрикивала я. - На помощь, поскорее! - и представляла бегущего дядю Киршу и за ним - веселую погоню под-ростков с перочинными ножами и Пашей-Арбузом во главе.
И вдруг к нам в дверь кто-то робко постучал, но ни тетя Груша, ни дядя Кирша не услышали из комнаты. Стук усилился, но они снова не услышали, тогда в дверь позвонили, и тетя Груша, ворча и охая, пошла открывать.
На пороге стояла Вовкина бабушка.
- Что происходит? - испуганно спросила она.
Я по-прежнему раскачивалась на дверных ручках, но уже не кричала, потому что представила, как подростки с Пашей-Арбузом поймали дядю Киршу и заставили его петь и играть для них на ги-таре.
- Ничего, - удивленно ответила тетя Груша. - У нас ничего не происходит.
- У вас кричали о помощи, - настаивала Вовкина бабка. - Да еще так истошно. Я слышала только что!
И она попыталась заглянуть в комнату через тети-Грушино плечо.
- Это Леля, - нехотя ответила тетя Груша, закрывая собой комнату с плачущим дядей Киршей на диване. И вдруг стала холодной и надменной: Ребенок играет, разве вы не понимаете?
- У тебя ничего не болит? - тревожно спросила меня Вовкина бабушка.
Я промолчала и с любопытством оглядела ее. Она наскоро на-бросила пальто поверх махрового халата, а в руках мяла длинный шерстяной берет.
- Как ты себя чувствуешь? - снова спросила она, внимательно вглядываясь в меня.
Я молчала.
- Ну хорошо, - недоверчиво кивнула Вовкина бабушка и ушла.
Но я слышала, что она стоит в подъезде под нашей дверью. Тогда я снова закричала о помощи, чтобы всхлипываний дяди Кирши было не слышно.
ГЛАВА 3 - ПЕРЕЛЕТНЫЕ РАБОТЫ
Каждое утро тетя Груша учила меня читать по букварю. Мы сидели с ней за круглым столом. Она ставила локти на скатерть и в сведенные ладони опускала свое большое лицо. Сегодня букварь был раскрыт на букве "К". Под буквой "К" были нарисованы две пестрые коровы на маленьких зеленых островках. Между островками на белом блюдце стоял кувшин с молоком.
- Читай, - говорила она и часто моргала в такт чтению.
У нее были очень длинные ресницы, и когда она опускала веки, то верхние ресницы перепутывались с нижними и нехотя разъеди-нялись, когда она вскидывала глаза, чтобы посмотреть на меня.
Дядя Кирша лежал на диване лицом к стене и не разговари-вал с нами. Тетя Груша думала, что он переживает, но я видела - он скучал. Сначала он водил пальцем по зеленым полоскам на спинке дивана, потом вытянул нитку из обивки и оборвал ее.
- "В кув-ши-не мо-ло-ко, - читала я. - Ко-ро-ва Зорь-ка - му!"
И тут я вспомнила безбровое лицо Вовки Зорина-Трубецкого из угловой квартиры. Когда он бежал ко мне с раскрытыми объятиями, у него под курткой смешно подпрыгивал живот и ярко краснели ще-ки. И я тут же поняла, про кого это написано.
- Ко-ро-ва Зорь-ка, - повторила я, громко расхохоталась и затопала ногами.
- Ну хватит, - сказала тетя Груша и захлопнула букварь.
Из стопки книг перед настольной лампой она достала красную книгу с синим рисунком на обложке. По этой книге я тосковала и умоляла тетю Грушу, чтобы она как можно скорее взялась за нее. И даже когда она читала мне "Питера Пена", я томилась и пальцами разглаживала обложку с синим рисунком.
- Голубой цветок, - начала тетя Груша.
Я замерла. И даже дядя Кирша взволнованно заерзал на диване и обернулся на нас.
- Жили два брата, - прочитала тетя Груша.
И вдруг пронзительно зазвенел дверной звонок.
Тетя Груша отложила книгу и пошла открывать.
Дядя Кирша досадливо махнул рукой и встал с дивана.
То, что успела прочитать тетя Груша, я знала сама, но дальше шли ровные черные строчки знакомых мне букв, которые так сложно между собой складываются в слова.
В прихожей Натка с Аленкой снимали плащи, но я не вышла им навстречу. Я услышала только, что Натка была печальной и на пышные приветствия дяди Кирши отвечала коротко и торопливо.
Она вошла в комнату, на мгновение отразилась в тети-Грушином зеркале, испуганно отвернулась от трещины и посмотрела на меня.
- Леля! - грустно улыбнулась она.
Я отвернулась.
Следом за ней в комнату вбежала Аленка и тут же направилась ко мне. Но и на нее я не посмотрела. Тогда Аленка спряталась за широкую Натку, и ее стало совсем не видно.
- Грушенька, - ласково сказала Натка, - ведь я же еще в прошлый раз хотела вам рассказать, да Кирилл Николаевич опять меня сбили.
Она раскрыла маленький черный портфель, который носила с собой вместо сумки, и достала кусочек белого хлеба, покрытый черными шариками, узкую розовую палку колбасы и куриную ножку.
- Вот, вчера в Мочищах опять праздновали, - сказала Натка. - Баню истопили, парились там, парились, а потом пошли пить и за-кусывать... А это вам к чаю...
Она достала зеленую коробочку конфет, раскрыла ее, и я уви-дела, что она наполовину пуста. Но конфеты, оставшиеся на дне, были завернуты в золотые и серебряные обертки. Одни были в форме звезд, другие - в форме кораблей, третьи - самолетов.
Я улыбнулась Натке и кивнула Аленке. Тогда Аленка робко вышла из-за Наткиной спины.
- Голубой цветок, - сказала я Аленке и показала василек на обложке. Из-за него умер один из братьев, только я не знаю кто. Старший или младший.
- Гы-гы-гы! - засмеялась Аленка и потянулась к конфетам.
Я закрыла коробку. Один ее глаз внимательно смотрел на меня, другой точно так же, как вчера, съехал к переносице. Я думала, что она так играет, и тоже попробовала скосить глаза, но мне стало больно.
Натка и тетя Груша сидели на диване. Диван сжался под Наткой.
- Этим летом мы были в деревне у моей мамы. У нее там домик, ну, вы знаете, колодец при доме, огород, сарайчик с дровами - все как надо, рассказывала Натка тете Груше.
Дядя Кирша недовольно рассматривал альбом с фотографиями и не участвовал в разговоре.
- А Аленка еще той весной бегала вместе с одной местной девочкой. Ту девочку звали Домна. Домна Чмелева. Очень простое имя...
- Очень простое, - согласилась тетя Груша.
А дядя Кирша только пожал плечами.
- Такие имена сейчас дают только в деревнях, - грустно продол-жала Натка, - потому что у нас в городе с таким именем просто задразнят...
- У нас в городе с таким именем - никуда! - подтвердила тетя Груша.
- Но я слышала, что скоро и в деревнях перестанут называть детей такими странными именами. Их просто запретят...
- А имя Леля не запретят? - испугалась я. - Оставят?
- Оставят,- успокоила меня тетя Груша.
И Натка подтвердила:
- Оставят...
И она подняла глаза и оглядела комнату, и следом за ней ком-нату оглядела тетя Груша. Я подумала, что сейчас снова начнется полет бабочек: черная бабочка будет преследовать коричневую, а коричневая легко закружится под потолком; тогда черная бросит пресле-дование и весело пересядет на мячик, а коричневая заскользит по зеркальной трещине. Но вместо этого увидела грустные глаза Нат-ки и внимательные, готовые к печали глаза тети Груши.
- Та девочка Домна была круглая сирота, - продолжила Натка рассказ.
- Сирота... - повторила за ней тетя Груша и придвинулась поближе, чтобы не пропустить ни слова.
- Она жила у своей крестной Евы Степановны. Ева Степановна очень добрая женщина и очень богатая. У нее большой огород, свиньи, курочки. Да вот только Домна совсем ей не помогала, бегала по деревне все дни напролет. Я ей: "Ты куда, Домнушка, бежишь?", а она мне: "За ветерком!" А ведь ей уже тринадцатый год. Но ее в деревне не обижают, боятся Евы Степановны... А Домна ни обедать, ни ужинать домой не приходит. Только ночевать. Все зовут ее: "Домнушка, иди покушай!", а она не идет. Она мою Аленку полюбила и у нее одной пищу принимала, да все просила, чтобы та кормила ее из рук раз-ламывала хлеб на кусочки и на ладони протягивала ей...