В телеграмме указывалось, что отправку столь высокой ревизии санкционировал лично Николай II после того, как до него дошли некие крайне возмутительные сведения о деле генерал-майора Ухач-Огоровича[11], начальника транспортов и одновременно начальника управления разведки Маньчжурской армии при Куропаткине. Теперь этот генерал вместе с несколькими другими интендантами достаточно высоких рангов перевоспитывался в Сучанских копях. А более двух десятков их подельников помельче на местах после приговора военно-полевых судов расстреляли перед строем, приравняв предпринятые ими хищения, повлекшие за собой заметное снижение боеспособности армии, к государственной измене. Столь суровые меры всколыхнули «либеральную общественность», и у некоторых нашлись серьезные заступники даже в столице, что вызвало массу слухов, крайне не желательных в сложившейся внутри страны напряженной обстановке.
Помимо дополнительной подпитки такими слухами разного рода «политических брожений» в головах низших слоев общества в салонах и солидных кабинетах едва ли не в открытую поговаривают, что Рожественский таким способом просто и быстро устранил конкурентов, намереваясь надежно прибрать к рукам все финансовые возможности воюющих армии и флота.
Надо сказать, что эти возможности заметно расширились с началом поступления захваченных в бою призов и трофейных грузов, финансовая отчетность по которым оставляет желать много лучшего из-за недостаточного либо специфического внимания к ней именно со стороны штаба наместника. Поступают сведения, что оказываемая немцами техническая помощь оплачивается по двойному или даже тройному тарифу, часть которого проходит непосредственно через карман наместника и там оседает, а призовой фонд вообще является практически его личной казной, используемой совершенно бесконтрольно.
Кроме того, под такой же удар попал и великий князь Михаил, развивший совместно с Министерством путей сообщения бурную деятельность на Транссибирской магистрали и непосредственно в Маньчжурии. Его тоже «обвиняют» в огромных хищениях казенных средств, организованных в сговоре с полковником Миллером и князем Хилковым и его подчиненным полковником Келлером, начальником Уссурийской железной дороги, под видом большого расширения железнодорожных сетей, снабжающих наши армии и флот и ревизии их осадных артиллерийских парков.
Такое положение вещей вызывает вполне закономерную зависть у многих столичных обитателей, оказавшихся слишком далеко от подобных кормушек. Именно их стараниями и раздувается этот скандал, пока еще не достигший страниц газет только из-за ужесточения мер люстрации, принятых по личному распоряжению государя. Некоторые особо рьяные писаки уже посажены в крепость и находятся под следствием. При этом вскрылись некие интересные факты, следствием которых стал даже вызов к царю английского посла. После чего пыл остальных несколько ослаб.
Подобные притеснения свободной прессы оказались не поняты не только за границей, но даже со стороны некоторых из великих князей, имевших серьезный разговор с императором, закончившийся новыми кадровыми перестановками и отъездом по делам службы в Варшаву и Киев двоих из них. Это, в свою очередь, стало причиной очередной серьезной размолвки Николая II с вдовствующей императрицей, из чего последовало резкое охлаждение их отношений и ее спешный отъезд в Данию.
Из полученной почты стало ясно, что меняется многое. Именно об этом, хоть и разными словами, писали и в письмах из дома всем, от матросов до адмиралов. В последние месяцы, несмотря на не самые приятные изменения в общем укладе, связанные с войной, жить в России стало спокойнее. Гораздо меньше осталось тех, кто баламутил толпы, собиравшиеся порой на улицах. Городовые стоят на своих местах, порядок в городах и на селе поддерживается жесткой рукой.
На фоне столичных передвижек и под влиянием патриотического подъема, вызванного успехами русского оружия, резко пошло на убыль забастовочное движение. Этому совершенно неожиданно в немалой степени способствовала организованная великой княгиней Ольгой еще в июне отправка матросов, тяжелораненных в двух цусимских боях, а также солдат, пострадавших в июньском корейском наступлении и майдзурском и цусимском делах, для окончательного излечения на курорты Европейской части страны. Причем за счет средств императорской семьи с последующим недельным отпуском домой.
Почти все они к этому времени по итогам оказались с медалями или даже с Георгиевскими крестами на груди. Эти герои появились в своих глухих деревнях как раз тогда, когда высочайшим указом были отменены выкупные платежи и введено «Обязательство по рачительному использованию пахотных земель», предписывавшее помещикам и прочим землевладельцам обеспечить рациональное и максимально эффективное землепользование.
Для надзора за этим учреждался акционерный сельскохозяйственный банк с контрольным пакетом за царствующим домом, с соответствующим штатом агрономов и прочих необходимых специалистов. Помимо активного внедрения прогрессивных методик он должен был заниматься одновременным предоставлением льготных кредитов на такие мероприятия. Ну и еще кое-что по мелочи, чтоб людишки с голоду не пухли.
К тому же начали широко распространяться красивые лубочные плакаты, зазывавшие на новые благодатные земли где-то на Дальнем Востоке, откуда эти Иваны да Федоты как раз и заскочили к домашним за казенный кошт. А в рабочих слободках все настойчивее прививалось правило давать два законных выходных в неделю, как это уже ввели царским указом на всех казенных заводах, а сверхурочные – за отдельную плату. Возможно, именно такое совпадение сразу нескольких не особо значительных обстоятельств и смогло столь резко изменить все.
У отпускников и дома, и в дороге разговор с агитаторами был короткий.
– Ах ты, тля худая, снаряды, патроны на войну везти не хочешь! А чем же там нашему брату воевать прикажешь?! Против кого развернуть? Я те щас разверну! Я тее щас все как надо развальцую! На-а!
– Пушки, пулеметы делать не будешь?! На-а!
– Это ты, малахольный, японскому микаде поздравление написал?! Нет! А кто?! Смотри у меня!
– Ах, ты это про НАШЕГО ЗИНОВИЯ так?! Да я тебя за это!..
Причем все от души, явно не за деньги. Такое сразу чувствуется. Да и авторитета у отпускников в разы больше будет, чем у заезжих пустобрехов. Они сами все на себе испытали «За Веру, Царя и Отечество!» А этот вовсе не из наших краев. Да и вообще… на еврея сильно похож! Бей его, ребята!..
Так и пришлось товарищам карбонариям после исчезновения некоторых видных фигур, запятнавших себя кровью, затихариться до поры. А видя незавидную участь тех, кто чудом уцелел после того, как, упамши раз двадцать прям лицом на что-то твердое, успел в околоток «самолично» сдаться и попал под трибунал по законам военного времени, некоторые и вообще переменили свои политические взгляды. Поскольку контингент пошел вообще несознательный. Ну, просто невозможно работать с такими людьми! Особенно если денег за это не дают.
Этот вопрос затронули уже чисто попутно во время короткого обеденного перерыва, перед самым прибытием крейсеров из Окочи. Тема оказалась самой приятной из всех, обсуждаемых за это уже непомерно растянувшееся утро, так что аппетита никому не портила, и менять ее не хотелось. Однако война продолжалась. Получив рапорт о прибытии «Богатыря», «Светланы» и «Терека», трапезу свернули, а потом и стрельба на рейде началась, вернув все на свои места.
Глава 11
За три часа до рассвета 28 сентября все телеграммы из Владивостока и Гензана уже снова усердно глушились сразу после позывных, и на Цусиме их никак не могли разобрать. Японцы явно не собирались оставлять флот, засевший в Озаки, в покое. Это тревожило, но прямо сейчас ничего предпринять было невозможно. Решили ждать возвращения «Безупречного» и, исходя из доставленных им сведений, планировать дальнейшие действия. А пока продолжать исправлять повреждения да готовиться к встрече пароходов и обратному переходу вместе с ними.
О тяжелом ранении наместника в главную базу флота до сих пор не сообщали. Даже в Озаки об этом мало кто знал. Учитывая развитую агентурную сеть противника, опасались резкой активизации японцев. Решили это пока так и оставить. Заранее заготовленный Рожественским письменный приказ о назначении нового командующего всей Владивостокской эскадрой снимал все возможные вопросы о преемственности командования. Оставалось вызвать из Гензана контр-адмирала Йессена.
Но напрямую депеши не проходили. Тут свою помощь предложили немцы. Еще до полудня была получена шифрованная телеграмма от второго флагмана германской Восточно-Азиатской эскадры контр-адмирала Мольтке, находившегося на крейсере «Фюрст Бисмарк» юго-восточнее острова Росс и прекрасно слышавшего наши тщетные вызовы. Он сообщал, что в данный момент его шеф старший флагман вице-адмирал Притвиц находится на «Ганзе» в Корейском заливе и вполне прилично слышит вызовы по телеграфу без проводов со станции в Гензане, откуда также не могут связаться с Владивостоком. Только, не имея кода, не может разбирать текста отправляемых депеш.
Между первым и вторым германскими адмиралами поддерживается устойчивая радиосвязь длинными шифрограммами в рамках проводимых учений по телеграфированию значительных объемов информации на большие расстояния, так что, не вызывая подозрений, вполне возможно попытаться передать и нашу депешу, только пере-шифрованную немецким кодом, а потом обратно перекодированную уже по-нашему.
Поскольку Йессен со своими броненосцами сейчас должен был находиться в Гензане, а у него, как у начальника отряда, должны иметься и наши, и немецкие телеграфные книги, через союзников ему немедленно отправили приказ: «Срочно произвести ночную разведку вдоль восточного побережья Кореи и лично явиться на Цусиму якобы для доклада о развитии ситуации в Броутоновом заливе и вдоль русского побережья Японского моря». Но ответа все не было.