— У Чанчи не было времени, чтобы совершить преступление, это может понять даже тупица.
— Однако он успел сделать кое-какой звонок по телефону, — ответил на это полицейский Вэй.
— Я звонил старосте группы и просил его вернуть мне мой стул, который я оставил в школе, — откликнулся Ван Чанчи.
— Неужели стул может представлять такую важность? — спросил полицейский Лу. — Это явная ложь, вы все тут врете, да здесь целая деревня лгунов.
Задетые за живое некоторые из деревенских мужиков приготовились развязать драку. Полицейские встали спиной к спине и подняли пистолеты.
— Давайте все успокоимся и поговорим здраво, без рук, — призвал Ван Хуай.
— Чтобы узнать, врет он или нет, надо лишь вернуться в город и допросить старосту группы, — предложил Второй дядюшка. — К чему сразу кого-то арестовывать?
— Боюсь, что к тому времени, как мы допросим старосту и вернемся обратно сюда, Ван Чанчи куда-нибудь сбежит, — откликнулся полицейский Вэй.
— Я никаких законов не нарушал, к чему мне убегать? — ответил Ван Чанчи.
Тут кто-то крикнул:
— Уберите свои пушки, а не то я сейчас с вами разделаюсь!
В ответ на это полицейский Лу выстрелил в небо, пуля с силой прошила воздух. Деревенских это очень разозлило: набросившись на полицейских, они отобрали у них оружие и сняли с Ван Чанчи наручники.
— Подлецы! — выкрикнул полицейский Лу. — Рано или поздно я сведу с вами счеты!
Мужики сжали кулаки, собираясь броситься на него, но Ван Хуай громко закричал:
— Прекратите! Отстояли Чанчи — и то хорошо, только не задирайте их.
Полицейские выбрались из толпы. Ван Хуай попросил Второго дядюшку вернуть револьверы. Кто-то выкрикнул: «Не надо!» Но Ван Хуай сказал, что это вызовет новые проблемы. Второй дядюшка, поразмыслив, швырнул два револьвера на землю. Полицейские тут же их подобрали и стали обтирать.
— Вон отсюда! — крикнул Лю Байтяо.
Полицейские уставились на него, пытаясь испепелить взглядами, после чего развернулись и зашагали прочь.
Деревенские, насупившись и выкатив грудь колесом, кипели от злобы, ругая Ван Хуая за мягкотелость. Но Ван Хуай сказал, что настоящую твердость не всегда стоит понимать дословно, иной раз ее можно распознать в струе мочи. Мужики, подумав, с ним согласились. Вытянув шеи, они смотрели вслед полицейским, пока те не вышли за околицу и не скрылись в ущелье.
К этому моменту небо почти потемнело, а деревня в отсветах вечернего заката стояла, словно залитая кровью.
Никто даже не сомневался, что полицейские вернутся с подмогой и отомстят. Ван Чанчи подготовил сумку, в которую сложил одежду, обувь, карманный фонарик, печенье и деньги. Он приготовился к тому, что в случае чего тут же схватит сумку и сбежит, не привлекая внимания. Новый дом Второго дядюшки с каждым днем становился все выше, Ван Чанчи то и дело распрямлялся во весь рост и смотрел вдаль, словно радар, выслеживая опасность. Больше всего он боялся неожиданного нападения.
Все деревенские жили в некотором напряжении. Второй дядюшка теперь часто бывал рассеян и уже много раз ронял из рук кирпичи, едва не калеча своих помощников. Пока Ван Чанчи, опустив голову, занимался кладкой, Второй дядюшка был на стреме, и наоборот, когда Ван Чанчи распрямлялся, тот мог расслабиться и опустить голову. Глядя на их манеру работы, сидевший за домом Ван Хуай начинал их подбадривать: «Что вы так нервничаете? У меня все под контролем!» Ван Хуай хоть и бодрился на словах, но в душе тоже очень переживал. Его глаза и уши были нацелены увидеть и услышать больше, чем кто-либо. Каждый день он усаживался в свою коляску и обращал взор в сторону горной долины, точно так же он когда-то сидел в ожидании Ван Чанчи. Дошло даже до того, что он одолжил у Чжана Пятого гонг и положил его рядом с коляской, чтобы в случае чего дать знать, что кому-то надо убегать, а кому-то, наоборот, прибегать на помощь — только так все они могли избежать беды.
Как-то ночью в дверь Ван Хуая громко постучали. Ван Чанчи спрыгнул с кровати и, схватив собранную сумку, выбежал из дома через заднюю дверь. Лю Шуанцзюй и Сяовэнь усадили Ван Хуая в коляску и направились вместе с ним в большую комнату.
— Кто? — спросил Ван Хуай.
— Байтяо, — послышалось из-за двери.
Лю Шуанцзюй открыла дверь.
— Вот паршивец, на дворе глухая ночь, ты нас чуть до смерти не напугал.
Лю Байтяо, белый как полотно, заговорил:
— Ван Хуай, помнишь, я тогда их послал?
— Ну, послал и послал, чего ты боишься?
Лю Байтяо залепил себе пощечину и сказал:
— Пришел час расплаты. Только что мне приснилось, как они меня арестовали. Одним щелчком застегнули на мне наручники и прямо на месте объявили, что я приговорен к десяти годам тюрьмы с пожизненным лишением политических прав.
— Не думал, что из-за какого-то сна ты так перебздишь, — отозвался Ван Хуай.
— Честно говоря, мне каждую ночь снятся кошмары, у меня от этого уже волосы поредели.
Ван Хуай попросил Лю Шуанцзюй принести стакан рисовой водки. Лю Байтяо жадно приложился к стакану, потом, вытерев рот, вдруг сказал:
— Ведь я ради Чанчи старался. Если они вдруг явятся, ты уж молчи, что это я их послал.
— Успокойся, — сказал ему Ван Хуай. — Можешь сказать, что это я их послал, и делу край.
— Ну, хорошо, иначе в следующий раз помощи от меня не ждите.
— Мы все оценили твою заботу, — откликнулся Ван Хуай.
Лю Байтяо выпил содержимое стакана до последней капли и сказал:
— Водка наполняет трусов смелостью, налейте-ка еще сто грамм.
Сяовэнь взяла из его рук стакан и наполнила до краев. На этот раз он пил, не торопясь, потягивая по глоточку. Однако в присутствии сразу трех наблюдателей Лю Байтяо чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому предложил Ван Хуаю:
— Что толку, что я один тут пью, давай и ты пропусти стаканчик.
— Я не хочу, — откликнулся Ван Хуай. — Лучше позову к тебе Чанчи.
Сяовэнь вышла на задний двор и трижды хлопнула в ладоши. Тут же со стороны чайной плантации к ней со своей сумкой подошел Ван Чанчи. Он поджарил тарелочку арахиса, налил чайничек водки и стал не спеша выпивать с Лю Байтяо. Остальные разошлись по своим комнатам. Лю Байтяо с каждым глотком распалялся все больше:
— Как, как тебе поступок дяди Лю, хорошо он поступил?
— Хорошо, хорошо… — кивал ему в ответ и кланялся Ван Чанчи.
— А если когда-нибудь разбогатеешь, вспомнишь про дядю, дядю Лю? Если не вспомнишь, можешь и в аварию попасть… И как, как ты меня тогда отблагодаришь?
— Так и быть, сигареты с водкой — твои.
Лю Байтяо хмыкнул и, словно экзаменатор, довольно кивнул головой. От выпивки его лицо и шея раскраснелись, голова отяжелела. Ван Чанчи предложил проводить его домой, но Лю Байтяо никуда идти не хотел. Изменившись в лице, он упал грудью на стол и пустил по щеке слезу.
— Чанчи, ты меня совсем погубил. Что мне теперь какие-то сигареты с водкой? Если меня арестуют, жена тут же найдет мне замену, и тогда мои дети сменят фамилию.
— Ты не нарушал закона, за что тебя арестовывать?
— Но ведь разве я их не послал?
— Мы ведь только что приписали это моему отцу.
— Это не в счет. Они сверлили меня своими глазами минуты две. Неужто не запомнили, кто их послал?
Ван Чанчи намочил полотенце, чтобы обтереть Лю Байтяо лицо, но тот отшвырнул полотенце на пол и заявил:
— Если ты и правда хочешь сделать доброе дело, так езжай в город и явись к ним с повинной. Если ты явишься с повинной, они к нам уже не приедут, в противном случае все тебя в деревне возненавидят, ведь ты всех держишь в опасности.
Ван Чанчи про себя рассудил, что, раз он ни к чему не причастен, каяться ему не в чем. Однако уже через несколько дней он понял, что эта фраза Лю Байтяо вовсе не относилась к разряду пьяных бредней, она стала той закваской, которая от постепенного брожения в среде деревенских обернулась правдой.
Первый звоночек поступил от Чжана Пятого. Он позвал Ван Чанчи к себе домой и, закрыв двери и окна, принялся осторожно прощупывать почву.
— Чанчи, — начал он, — ты ведь знаешь, что наша Чжан Хуэй занимается в городе массажем, работа эта сложная. Пусть одни считают это занятие полезным, другие — по стыдным, но как ни крути, пока тебя не поимеют, это не противоречит закону, а способов поиметь очень много. Деревенским в городе заработать непросто, и особенно тяжело приходится молодым девчонкам.
— Дядюшка, если хотите что-то сказать, говорите прямо.
Чжан Пятый открыл окно. Ван Чанчи решил было, что тот сейчас с ним заговорит начистоту, но тот проверил, что за окном никого нет, снова хорошенько его закрыл и загадочным шепотом сообщил:
— Они точно отомстят Чжан Хуэй, и это будет ужасно.
— Но разве она не в административном центре?
— Одного их звонка туда будет достаточно.
— Неужели обычный массаж можно считать преступлением?
— Кто знает, какие места она там массажирует.
— Дядюшка, вы слишком мнительны.
Чжан Пятый стал нарезать по комнате круги; он бродил туда-сюда, доводя себя до бешенства.
— Чего вы, в конце концов, от меня хотите? — спросил Ван Чанчи.
Чжан Пятый вдруг остановился и сказал:
— Ты прекрасно знаешь.
— Я не знаю.
— Я не то чтобы что-то выдумываю, но ведь в тот вечер именно я отобрал у них револьверы, и хотя я их вернул, это уже погоды не сделает, они точно мне отомстят. Лучше всех они запомнили меня и Второго дядюшку. Ты-то в этом, конечно, не виноват, это все мой дурацкий характер, но пока в этом деле не поставлена точка, я даже спать не могу. Которую ночь подряд глаз не смыкаю, словно кто спички вставил, или мучаюсь то от кашля, то от запора. Если тебе не наплевать на мои мучения, сходил бы ты к ним, покаялся, склонил бы голову, поговорил по-хорошему. Только тогда все станут спать спокойно, и в наши дома снова вернется храп. Раньше я из своего дома мог услышать, как храпят Лю Байтяо, Ван Дун, Дайцзюнь и твой Второй дядюшка. А сейчас нет, и все тут. Разве может спокойно житься в деревне, в которой не слышно храпа?