Ван Чанчи было сложно не считаться с мнением Лю Байтяо и Чжана Пятого, в то же время у него не было желания сдаваться и подхалимничать, поэтому душу терзали сомнения. Днем, пока он занимался стройкой, эти терзания ослабевали, но едва наступала ночь, его мозг начинал работать в полную силу, стараясь найти выход из положения. Чем больше Ван Чанчи шевелил мозгами, тем сложнее ему было уснуть. Боясь потревожить Сяовэнь, он еле слышно ворочался с боку на бок. При этом каждый раз кровать издавала тихий скрип. Этот скрип, который в иное время можно было и не заметить, сейчас воспринимался как жуткий скрежет, поэтому Ван Чанчи удвоил осторожность, изо всех сил стараясь не двигаться. Однако без движения он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Все его мышцы напрягались до предела, отчего он тут же покрывался испариной. Он пытался представить, на что похожа бессонница. Он представил себя подвешенным в воздухе и почувствовал, как на его лбу вращалось острие ножа, с неприятным скрежетом вонзаясь в кость. Физически он уже совсем измотался, однако его мозг этого не замечал и, заваленный мусором, продолжал загружать в себя все новые порции грязи…
Решив, что Сяовэнь уже крепко уснула, Ван Чанчи осторожно слез с кровати и пошел на кухню, где зачерпнул полковша холодной воды и стал ее пить с такой жадностью, словно хотел потушить внутренний пожар. К его удивлению, за ним на кухню пришла попить Сяовэнь, оказывается, спящей она только притворялась. Утолив жажду, они услышали какой-то шум в большой комнате. Подумав, что к ним пробрался воришка, они вооружились ножами и резко включили свет, но вместо вора увидели Ван Хуая и Лю Шуанцзюй. Те сидели в темноте с широко открытыми глазами, словно ночные стражники.
— Почему не спите? — спросил их Ван Чанчи.
— А мы уже несколько ночей сидим так до самого рассвета.
— Так, значит, и у вас бессонница?
— Не только у нас. Ван Дун с его женой, Дайцзюнь, Сяньхуа и твой Второй дядюшка — в общем все, кто там был, потеряли свой сон, — ответил Ван Хуай.
— Вот уж не думал, что у всех окажется кишка тонка.
— Не стоит никого винить, у каждого в голове свои тараканы. К примеру, у твоего Второго дядюшки страх, что полицейские, вернувшись в город, начнут копать под него. Ты ведь знаешь, что твои двоюродные брат с сестрой заплатили деньги, чтобы пролезть по блату в уездный центр, если полицейские что-нибудь пронюхают, то брату с сестрой придется вернуться на учебу в село. Что до Сяньхуа, так та боится, что полицейские натравят на нее налоговую службу, ведь торговать она торгует, а налоги зачастую не платит, более того, ее подозревают в краже коров. Если они начнут наводить справки об украденных у Дайцзюня коровах, то может статься, что Сяньхуа придет конец… Дальше, возьмем Ван Дуна. Из-за болезни жены он уже давно с ней не спит, взамен чего частенько наведывается в уездный город, где забавляется в салонах. Он боится, что полицейские проведут какой-нибудь рейд по борьбе с проституцией и выведут его на чистую воду. Что до Дайцзюня, то и он не святой, часто развлекается в городе азартными играми. Кстати некоторые считают, что своих коров он втихаря от жены просто отдал в погашение долга. Если полицейские накроют эту лавочку, то Дайцзюнь в любую минуту попадет в кутузку…
— То есть мне лучше съездить в город? — спросил Ван Чанчи.
— А ты не боишься, что тебя арестуют? — спросила Лю Шуанцзюй.
— Арестуют так арестуют. Иначе меня проклянет вся деревня.
Немного подумав, Ван Хуай предложил:
— Ты просто съезди в город на пару дней, а после возвращения объявишь, что поговорил с полицейскими и все уладил. Тогда у всех словно камень с души упадет.
— А что если они потом все-таки приедут для дальнейших разборок? Ведь тогда все всплывет наружу.
— Раз они за столько дней не собрались приехать, то уж наверняка больше не приедут.
Спозаранку Ван Чанчи и Сяовэнь тронулись в путь. Провожая их, Лю Шуанцзюй очень просила Ван Чанчи, чтобы тот не вздумал отправиться в полицию по-настоящему, ведь в противном случае он мог накликать на себя неприятности. Для надежности она незаметно подговорила Сяовэнь, чтобы та глядела за ним в оба и не позволяла делать глупости.
— Считай, что для всех вы поехали в город, чтобы явиться с повинной, а на деле это будет ваше свадебное путешествие, — добавила Лю Шуанцзюй.
Сяовэнь все кивала и кивала, пока Лю Шуанцзюй наконец не успокоилась. Ван Чанчи через каждые несколько шагов выкрикивал:
— Дядюшка Чжан! Дядюшка Лю! Второй дядюшка! Брат Дун! Сестрица Сяньхуа! Брат Дайцзюнь! Я отправился в го род, чтобы добровольно явиться в полицию, можете теперь спать спокойно…
Деревенские, которые потеряли сон, один за другим распахивали окна и двери, и, глядя на удаляющихся Ван Чанчи и Сяовэнь, вздыхали с облегчением.
Ван Хуай возжег три благовонных свечи и поставил их перед входом. Дымок, воскурявшийся от этих трех свечей, выражал три чаяния Ван Хуая: первое — чтобы не случилось беды; второе — чтобы не случилось беды; и третье — чтобы не случилось беды.
Глава 3. Неудачник
Сяовэнь предложила прогуляться по универмагу, Ван Чанчи последовал за ней. Они обошли все четыре этажа, просмотрели практически все товары, потратив на это почти три часа, однако Сяовэнь купила лишь пять пуговиц. Потом Сяовэнь предложила сходить сфотографироваться, Ван Чанчи согласился. Они зашли в фотосалон в виде деревянного терема у реки и заказали там три фото, фоном для которых выбрали ворота Тяньаньмэнь, Великую стену и шанхайскую набережную Вайтань. Выйдя из фотосалона, Сяовэнь поинтересовалась, где они будут ужинать. Ван Чанчи пригласил ее отведать речных деликатесов. Сяовэнь, жалея деньги, предложила перекусить в обычной закусочной, но Ван Чанчи не соглашался и настойчиво приглашал ее в ресторан.
Оказавшись в ресторане, Ван Чанчи заказал полуторакилограммового белого амура, тарелку тушеной свинины, блюдечко арахиса и блюдечко битых огурцов[10], а кроме того, бутылку водочки и четыре чашки риса. Эти двое чуть не лопнули, но съели и выпили все подчистую. Пока они ели, то ничего не ощущали, зато отвалившись, поняли, что переели так, что им даже трудно было встать из-за стола.
— Я впервые в жизни так объелась, — сказала Сяовэнь.
— А мне всю жизнь чаще всего снились сны про еду, и чем больше я голодал, тем больше мне хотелось есть. Иногда даже снилось, что мое пузо разошлось, как у спелого граната.
С этими словами Ван Чанчи с довольной физиономией похлопал себя по животу.
— Я теперь похожа на беременную, — отозвалась Сяовэнь, поглаживая свой живот.
На следующий день они долго валялись в постели и встали только к полудню.
— Чего бы тебе хотелось еще? — спросил Ван Чанчи.
В ответ Сяовэнь лишь помотала головой и предложила просто сходить и забрать фотографии. В салоне им сказали, что следует подождать еще три часа. Тогда они встали у входа в салон и стали наблюдать за протекавшей рядом речкой. На ее яркой синеве то и дело появлялись одна-две воронки, вода в реке была настолько прозрачной, что на дне виднелись камни. На водной поверхности отражались горы и деревья, на синей глади покачивались красные и желтые листья. Взгляд Ван Чанчи и Сяовэнь то задерживался на горах, то следовал за каким-нибудь листочком, уплывающим вдаль, и только когда желтая или красная точка окончательно растворялась, они переключались на новый листок и следили уже за ним. Устав наблюдать за листьями, они легли на перила и стали изучать свои отражения. В какой-то момент Ван Чанчи прицелился и плюнул аккурат в свое отражение, словно выражая презрение к себе.
Сяовэнь заметила, что у них еще много времени, и тогда Ван Чанчи повел ее в видеозал на оживленном перекрестке посмотреть какой-нибудь фильм. Перед входом в видеозал висел толстенный, в два слоя, занавес, защищающий помещение от проникновения всякого света и звука. Они вошли внутрь, и день тут же сменился ночью. В зале сидело четверо зрителей, фильм наполовину уже прошел, здесь крутили гонконгскую ленту эротического содержания. Чтобы никому не загораживать экран, Ван Чанчи и Сяовэнь уселись в последнем ряду. На героях фильма одежды было меньше, чем на нищих, их бесконечные стоны и вздохи довели Сяовэнь до того, что, покраснев до корней волос, она приподнялась с места, намереваясь уйти. Но Ван Чанчи крепко придавил ее к сиденью и сказал:
— Два билета стоили четыре юаня, считай, это моя зарплата за день. Если ты это посмотришь, то деньги окупятся, а если нет — считай, мы их просто выкинули на ветер.
Не в силах высвободиться из его хватки, Сяовэнь пришлось остаться на месте. Глядя на откровенные сцены, Ван Чанчи шептал ей на ухо: «Все не так, мы все делаем не так». Сяовэнь, устав слушать пошлости, ударила его по губам. Досмотрев фильм, они из темноты снова вынырнули на свет. Словно сделав что-то постыдное, теперь они не смели посмотреть в глаза друг другу и всю дорогу назад шли молча. Забрав фотографии, они вернулись в гостиницу. И тут, не в силах обуздать себя, Ван Чанчи решил опробовать один из только что увиденных в фильме приемчиков. Сяовэнь податливо раскрыла рот и стала громко стонать, причем получалось это у нее не хуже, чем у героини фильма. Когда все закончилось, Ван Чанчи, разгибая поочередно пальцы, подытожил:
— В этом свадебном путешествии я впервые сфотографировался с женщиной, впервые объелся, впервые выспался, впервые посмотрел эротику и впервые занимался любовью средь бела дня. Итого — целых пять вещей, сделанных впервые.
Сяовэнь казалось, что некоторые вещи, которые делаются в этой жизни, нельзя вносить в список побед, иначе это выглядит омерзительно. Однако Ван Чанчи не жалел усилий и уже в который раз пересчитывал все по новой. Сяовэнь потянулась, чтобы ущипнуть его, но он обвил руки вокруг нее и крепко обнял сзади, так что Сяовэнь уже не могла шевельнуться. Похоже, усталость взяла над ней верх, и вскоре она ровно засопела. Тогда Ван Чанчи разжал руки, посмотрел на уснувшую Сяовэнь, тихонько встал с кровати, оделся, засунул одну из фотографий в левый нагрудный карман, оставил записку и осторожно вышел из номера.