— Кто тебя доставил сюда?
— Не знаю.
— Что сказал врач?
— Надо провести обследование.
Ван Чанчи ощупал карманы и сказал:
— Тогда пойдем.
Сяовэнь замотала головой. Ван Чанчи попытался ее приподнять.
— Не надо, — попросила она. — Я лучше просто посижу, может, мне полегчает.
Ван Чанчи послушался.
— Наверное, это от недоедания, — предположил он. — Пойду куплю чего-нибудь перекусить.
Сяовэнь согласно кивнула. Через некоторое время Ван Чанчи вернулся с тарелкой куриного бульона и стал потихоньку скармливать его Сяовэнь.
— Поешь тоже, — сказала она.
Ван Чанчи оттопырил губы и вроде как шумно втянул в себя бульон.
— Ты просто втягиваешь воздух, не думай, что я ничего не слышу, — отозвалась Сяовэнь.
— У меня же нет обморока, чтобы есть куриный бульон, — стал оправдываться Ван Чанчи.
Отдохнув какое-то время, Сяовэнь открыла глаза. Поддерживаемая Ван Чанчи, она попробовала сделать несколько шагов, но тут же поспешила сесть обратно, по-прежнему чувствуя сильное головокружение. Тогда Ван Чанчи усадил ее на кресло-каталку, попросил закрыть глаза и покатил по коридору.
— Куда мы едем? — спросила она.
— На осмотр.
— У нас денег осталось только на неделю.
— О деньгах не беспокойся, — отчеканил Ван Чанчи.
Ван Чанчи свозил ее к гинекологу, неврологу, в кабинет УЗИ. Врачи установили, что и ребенок, и мать в полном порядке.
— Почему же тогда случился обморок? — спросила Сяовэнь.
— На ранних сроках у некоторых беременных такое случается, но ведь ты из деревни, тебе нельзя быть такой изнеженной, — ответил ей доктор.
Услышав такое, Ван Чанчи тут же вспылил:
— То есть беременные из деревни не должны падать в обморок? А я вот позволяю ей быть изнеженной, бледной и постоянно жаловаться на боли в пояснице.
Тут врач принял серьезный вид и сказал:
— Вы чересчур восприимчивы, я всего лишь сказал правду.
— Деревенские — такие же люди, — продолжал настаивать Ван Чанчи. — И болеть они могут точно так же, как и городские.
— Конечно-конечно… — согласился доктор, после чего вдруг махнул рукой и попросил: — Уходите.
Толкая перед собой каталку с Сяовэнь, Ван Чанчи, вышел из кабинета.
— С таким деревенским хайлом тут можно всех беременных распугать, — донеслось ему вослед.
— Слышала? — спросил Ван Чанчи.
— Оставь их в покое, ведь придется еще сюда обращаться, — ответила Сяовэнь.
Ван Чанчи довел Сяовэнь до скамейки в холле и предложил прилечь. Она легла и заснула. Переживая, что Сяовэнь замерзнет, Ван Чанчи снял с себя верхнюю одежду и укрыл ее. Сам Ван Чанчи, чтобы не вспотеть на работе, ничего теплого под низ не надевал, поэтому сейчас, сняв с себя куртку, он промерз до костей. Пытаясь согреться, он стал быстро ходить взад-вперед, пока не почувствовал легкую испарину. Едва Ван Чанчи начинал замерзать, он вставал подвигаться, а как только согревался — отдыхал. Так он и провел все это время до самого вечера, пока Сяовэнь не проснулась. Народу в холле больницы уже поубавилось, за окнами стемнело, Сяовэнь почувствовала, что дышится ей намного легче, да и голова уже не гудела.
Сяовэнь так и не встретилась с Чжан Хуэй, она пыталась доехать до нее несколько раз, но в автобусе ей постоянно становилось так плохо, что она едва добиралась назад. Как только ей начинало казаться, что она сбилась с дороги, ее охватывала паника, а чем больше она волновалась, тем больше у нее мутилось в голове. Обмороки случались у нее и во время покупок по хозяйству. Но чем больше у нее случалось таких приступов, тем лучше она была к ним готова. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Сяовэнь тут же искала место, куда можно было бы приткнуться. Усевшись и подождав, когда ей полегчает, она продолжала путь дальше. Теперь первое, что спрашивал ее Ван Чанчи, возвращаясь с работы, кружилась ли у нее голова. Боясь его расстроить, Сяовэнь обманывала его и говорила, что нет. Но такие обморочные состояния сильно нарушили ее сон. Каждый вечер, когда она ложилась спать, ей казалось, что все вокруг нее вращается: и кровать, и потолок. Ей представлялось, что она то куда-то взлетает, то падает вниз, из-за этого она полностью потеряла сон, как в свое время его потеряли Ван Хуэй и Второй дядюшка, когда ждали, что в их деревню нагрянут полицейские. Из-за бессонницы ее мучали не только головокружения, но и головные боли. Ван Чанчи заметил, что она похудела. Она старалась его успокоить, мол, ничего страшного, все беременные мучаются точно так же.
Спустя десять с лишним попыток добраться до Чжан Хуэй однажды вечером Сяовэнь до нее все-таки добралась. Словно напуганный до смерти ребенок, она стала плакать и изливать ей свою душу.
— Ах ты, бедняжка-бедняжка, — приговаривала Чжан Хуэй. — Твоей бы красоте да правильное применение.
— Какое еще применение? — спросила Сяовэнь.
— Если бы ты устроилась сюда разминать клиентам ступни, то зарабатывала бы в месяц по четыреста-пятьсот юаней.
— Не может быть! — Сяовэнь раскрыла от удивления рот: — Чанчи зарабатывает пятьсот юаней в месяц каменщиком.
— А если перестанешь ломаться, то за вечер сможешь заработать юаней двести-триста.
— Это как понять «перестанешь ломаться»?
— Это значит переспишь…
Сяовэнь удивленно втянула носом воздух и покраснела. Чжан Хуэй похлопала ее по щекам и сказала:
— Клиентам нравятся такие тонкокожие, застенчивые милашки. Они считают это признаком целомудрия. Чем целомудреннее ты кажешься, тем дороже стоишь.
Сяовэнь заколотило от страха так, словно только что до нее дотронулся какой-то незнакомый мужик.
— Об твою кожу можно пальцы поранить, — вдруг за метила Чжан Хуэй. — Ты давно за ней ухаживала?
— Нам на овощах и то экономить приходится, тут уж не до косметики.
— Так ты заработай.
Сяовэнь, пытаясь увильнуть от ответа, проговорила:
— Я… я беременна.
Чжан Хуэй попросила ее оголить живот. Сяовэнь расстегнулась.
— Всего-то месяц с небольшим, ничего не заметно. Просто не говори никому, и все.
— А вдруг случится выкидыш?
— Случится так случится, зато заработаешь. А когда заработаешь побольше, снова забеременеешь.
— Чанчи меня прибьет.
— А кто тебя просит ему рассказывать?
— Но меня мучают обмороки.
— У бедняков нет права диктовать свои условия. Ты знаешь, откуда взялись деньги на твое обследование?
Сяовэнь помотала головой.
— Когда Ван Чанчи поехал в больницу, по пути заехал ко мне и занял двести юаней. Деньги — это не главное, но без денег точно не проживешь.
Сяовэнь тяжко вздохнула и спросила:
— А можно просто массировать ноги, чтобы при этом ни с кем не спать?
— Будь я на твоем месте, то сделала бы аборт, заработала бы как следует, пока молодая, а потом жила бы в свое удовольствие.
Сяовэнь плотно прижала к себе расстегнутую блузку и в страхе посмотрела по сторонам, точно боясь, что кто-то может отнять у нее ребенка.
В десять вечера, когда Сяовэнь обычно ложилась в постель, уже уснувший Ван Чанчи вдруг проснулся. Раньше, когда Сяовэнь начинала с ним спящим разговаривать, зажимать ему нос, тормошить и дразнить его, он продолжал спать как убитый, а тут, когда ничего из этого не произошло, он, наоборот, проснулся. Включив свет, Ван Чанчи понял, что Сяовэнь нет дома. Он инстинктивно бросился к окну — на улице все было чисто, лишь изредка мимо проходили чьи-то фигуры. По дороге туда-сюда шныряли автомобили, городской шум, который Ван Чанчи раньше пропускал мимо ушей, сейчас казался в два раза громче, почти оглушающим. Ореолы ламп вытянувшихся по стойке смирно уличных фонарей вырывали из тумана вездесущие пылинки. Недалеко от дома, над лавкой, где что-то жарили на открытом огне, еще клубился дымок, в воздухе чувствовался аромат мяса. За пластмассовыми столами выпивали и разговаривали несколько кучек посетителей, которые то и дело сотрясали воздух громкими ругательствами.
Ван Чанчи оделся, сел в автобус и заявился в спа-салон «Феникс». Чжан Хуэй приоткрыла ему занавеску, и Ван Чанчи увидел за работой Сяовэнь и еще пятерых девиц. Сжав руки в кулаки, Сяовэнь разминала ступни одному из клиентов — мужчине лет сорока. Ее кулачки проходились по его ступням вверх-вниз, словно каменный валек, и по расплывшемуся в улыбке клиенту было видно, что это доставляет ему удовольствие. Ван Чанчи хотел было зайти внутрь и окликнуть Сяовэнь, но Чжан Хуэй его остановила. Она проводила его в офисное помещение и закрыла за собой дверь.
— Ты знаешь, что она беременна? — спросил Ван Чанчи.
— Если беременна, то ей тем более нужны деньги, иначе она не сможет даже обратиться в роддом.
— Но это может навредить малышу.
— Какая деревенская баба не работает вплоть до самых родов? Ведь и тебя твоя мать родила прямо на кукурузном поле, разве не так?
— Поэтому я и не выбился в люди.
— Если бы в свое время ты меня не отверг, то, может быть, и поступил бы в университет, — злорадно усмехнулась Чжан Хуэй.
— Но ведь ты тогда только-только окончила среднюю школу первой ступени.
— Зато сейчас ты женился вообще на безграмотной.
— Сяовэнь — хорошая девушка.
— А я, что же, плохая?
Не желая сдаваться, Чжан Хуэй игриво ущипнула Ван Чанчи за щеку. Тот отпрянул. Это его машинальное движение неприятно уязвило Чжан Хуэй. Ей показалось, что Ван Чанчи до сих пор ее презирает. Этот заскорузлый, замызганный каменщик презирает ее. Она приперла его к стене и, обхватив его лицо руками, повернула к себе, точно хотела, чтобы он внимательно посмотрел, кто перед ним находится. Ведь перед ним стояла не какая-нибудь деревенская девка, а женщина, у которой было все: стильная укладка, легкий макияж и ароматный шлейф духов. Ее кожа теперь стала белой и нежной, фигура приобрела фактурную стройность. Она носила брендовые вещи, говорила, деликатно извлекая звуки, в ее сумочке были карточки четырех крупнейших банков, при этом на каждой лежали суммы с пятизначными числами. Однако Ван Чанчи, похоже, ослеп. Ничего из перечисленного выше он не увидел и больше напоминал живой труп. Чжан Хуэй подалась вперед, вплотную прижавшись к нему грудью. Это, похоже, привело его в чувство. Им овладела давно забытая животная похоть, тем не менее он пересилил себя. Он задержал дыхание, прямо как в детстве, когда ему приходилось плавать наперегонки, или будто улегся на одну кровать с тестем. Чжан Хуэй потянулась к нему за поцелуем, но он в ответ плотно сжал губы. Тогда она стала его гладить, тут же вызвав в нем спазм возбуждения.