— Неужели ты совсем не хочешь меня? — спросила Чжан Хуэй.
— Хочу, но не могу, — ответил он.
Чжан Хуэй прильнула носом к его груди и глубоко втянула в себя его запах.
— Только твое тело все еще пахнет родными краями.
Ван Чанчи шевельнул ноздрями, но ничего кроме запаха ее пудры не учуял. Продолжая свои поглаживания, Чжан Хуэй приговаривала:
— Здесь горный склон, здесь поле, здесь деревенька Янсивань…
Чуя, что вот-вот сдастся, Ван Чанчи оттолкнул ее и сказал:
— Перестань, у меня нет денег.
Она дала ему легкую пощечину.
— Деревенщина, ты за кого себя принимаешь?
— А сама-то ты кто? — парировал Ван Чанчи.
Чжан Хуэй громко засмеялась.
— Я полностью переродилась.
С этими словами она вынула новенькое удостоверение. Ван Чанчи заметил, что на нем значилась городская прописка. Имя и возраст остались прежними, а вот в строке «Место проживания» значилась улица Цзяньчжэнлу, дом номер восемь.
— Видел? — спросила она. — Так что я теперь горожанка и тебе не чета. Я могу соблазнять тебя бесплатно, потому как сегодня у меня много клиентов и, соответственно, хорошее настроение. Ты думаешь, что я все та же дуреха, которая закончила среднюю школу первой ступени? Это раньше ты мог не считаться со мной, а теперь я могу не считаться с тобой.
— Раз так, зачем ты меня соблазняешь?
— Катись отсюда, — проговорила Чжан Хуэй.
Ван Чанчи ждал в холле отеля до тех пор, пока к нему после работы не спустилась Сяовэнь. Ван Чанчи не терпелось все выяснить прямо здесь и сейчас, но Сяовэнь не дала ему сделать это: она направилась прямиком к выходу из отеля, где тут же тормознула велорикшу. Усевшись внутрь, Ван Чанчи хотел уже было начать разговор, но Сяовэнь уснула у него на плече. Был уже час ночи, когда они вернулись в свою съемную квартиру. Сяовэнь так устала, что, повалившись на подушку, тут же отключилась. Ван Чанчи не терпелось с ней поговорить, но добудиться ее он не смог. Он вытянулся рядом, но в душе у него все клокотало от злости, и пусть глаза его были закрыты, сон не шел. В полузабытьи Ван Чанчи кое-как протянул до рассвета. Когда он отправился на работу, Сяовэнь все еще спала. Тогда он решил перенести разговор на вечер, но за ужином, побоявшись перебить аппетит, все-таки придержал язык за зубами. После ужина Сяовэнь попросила:
— Помой посуду, мне нужно привести себя в порядок.
Ван Чанчи стал мыть посуду, посматривая в сторону Сяовэнь. Она нарядилась во все новое и стала прихорашиваться перед зеркалом, хотя до этого долгое время не пользовалась косметикой.
— Уже поздно, для кого ты красишься?
— Для клиентов, неужели ты не знаешь, что слово клиента — закон?
— На дворе глубокая ночь, тебе разве не тяжело?
— Мне бы хотелось жить легко, но сможешь ли ты содержать меня в одиночку?
— Будешь экономнее — смогу.
— А как же ребенок? Когда малыш появится на свет, деньги будут улетать ежеминутно.
— К тому времени я что-нибудь придумаю.
— Что ты можешь еще придумать, кроме как занять?
— Тут плохо то… что некоторые, занимаясь утробным воспитанием, слушают музыку, а ты массируешь ступни. Вот и подумай, что из этого выйдет?
Сяовэнь бросила на кровать помаду и сказала:
— Отлично, тогда отныне я буду сидеть дома и слушать музыку.
— Вот и правильно, — поддержал Ван Чанчи. — Ни к чему больше утомлять ребенка и обрекать будущее поколение на очередные страдания.
— А как насчет музыки? Ты сможешь мне все это обеспечить? Откуда возьмутся плеер или те же диски?
Ван Чанчи усадил Сяовэнь на кровать, а сам взял низенькую скамеечку и присел рядом, так что живот Сяовэнь оказался прямо перед его лицом. Она вся кипела от гнева. А Ван Чанчи прищелкнул пальцами и произнес:
— Да будет музыка!
Сяовэнь, ничего не понимая, закрутила головой. И тут Ван Чанчи запел. Он пел популярный хит под названием «Лишь бы тебе жилось лучше, чем мне». «Лишь бы тебе жилось лучше, чем мне, все трудности я пережил бы вполне…» — снова и снова повторял он слова песни. Слушая его песнопения, Сяовэнь несколько смягчилась.
— Раньше после ужина ты засыпал мертвецким сном, с чего это сегодня вдруг ожил?
— Это был мой промах, отныне каждый вечер я буду петь для нашего малыша.
— Ты и кормить его будешь своими песнями?
— По крайней мере, так он хотя бы станет умнее.
— Учить его этим сентиментальным соплям ничуть не лучше, чем учить разминать ступни.
— Даже не думай об этом.
С этими словами Ван Чанчи поднялся, запер дверь на замок и прицепил ключ на ремень. Глядя на раскачивающийся на его поясе ключ, Сяовэнь сказала:
— Надо быть совсем дураком, чтобы не разрешать заработать, когда есть такая возможность. Мы просто обречены всю жизнь страдать от бедности.
— Таланты сортируют уже на этапе зародышей. Больше не появляйся в том злачном месте.
Сяовэнь пришлось принять душ и лечь спать. Но в отличие от Ван Чанчи уснуть она не могла. Они походили на две плавающие в воде тыквы-горлянки: пока одна уходит на дно, другая всплывает, и наоборот. Словно Всевышний намеренно заставил их поочередно нести ночной караул. У Сяовэнь в очередной раз случился приступ головокружения, она почувствовала, как завертелись кровать и потолок. Висевшая над ее головой лампочка, которая тоже начала вертеться, вдруг превратилась в чью-то ногу, потом эта нога разделилась на множество других ног, и чем больше их становилось, тем больше ее это вдохновляло, словно перед ней мелькали не ноги, а крупные купюры. Однако ключ от закрытой двери был крепко зажат в руке Ван Чанчи, и пусть он уже вовсю храпел, его хватка не ослабевала. Тогда Сяовэнь принялась по одному разгибать его пальцы, пока наконец не высвободила ключ. Тогда она осторожно слезла с кровати и посмотрела на часы, они показывали половину десятого, можно было поработать еще целых три часа. Она как следует оделась и потихоньку выскользнула из дома.
На следующий день после ужина Ван Чанчи хотел устроить Сяовэнь взбучку, но, переживая за ребенка, он лишь натянуто улыбнулся и спросил:
— Тебе так необходимо уходить?
— Иначе у меня начинает кружиться голова, и я не могу уснуть. А поработав, я сплю себе спокойно до полудня.
— Почему так происходит?
— Когда я зарабатываю, на душе становится спокойнее.
— То есть твои головокружения связаны не с беременностью, а с нехваткой денег?
— По правде говоря, это просто синдром бедности.
Ван Чанчи пришлось уступить. Каждый вечер после ужина он ехал с ней в спа-салон, где оставался ждать ее в холле на первом этаже. Как-то раз он прямо там и уснул. Его разбудил охранник и объяснил, что спать у них в холле запрещено.
— Но ведь диваны все равно свободны, — заметил ему Ван Чанчи.
— Твоя морда распугает всех наших постояльцев.
— Я вижу, ты тоже приезжий, может хоть немного войдешь в положение?
В ответ на это охранник указал ему на коридор. Ван Чанчи пошел туда и уселся, притулившись к стене. Охранник, видимо, не доверяя ему, выглянул в коридор и лично убедился, что все в порядке. Ван Чанчи его попросил:
— Скажи моей жене, когда она будет уходить с работы, что я здесь.
Охранник оставил его в покое, и через несколько секунд Ван Чан снова провалился в сон.
Увидав спящего в коридоре Ван Чанчи, Сяовэнь предложила ему:
— У Чжан Хуэй есть свой кабинет, почему бы тебе не попроситься поспать у нее?
— Это раньше она была нашей землячкой, а теперь она босс. Обстоятельства изменились, так что здесь мне будет спокойнее.
Во время перерыва Сяовэнь рассказала Чжан Хуэй о том, что бедному Ван Чанчи каждый день приходится ждать ее в коридоре.
— Он сам создает себе проблемы. Ты что, не знаешь, как сюда добраться? Чего он каждый день мотается за тобой?
— Он переживает, как бы со мной чего не случилось в дороге.
— Если он продержится так целый месяц, это будет означать, что он и правда тебя обожает.
Всякий раз, когда заканчивался сеанс массажа, Сяовэнь выходила из спа-салона, чтобы проветриться, и заодно спускалась на первый этаж, чтобы проведать Ван Чанчи. Для нее это была своеобразная зарядка, которая помогала размять мышцы и разогнуть спину. Заслышав ее шаги, Ван Чанчи тотчас просыпался. Он обнимал ее и целовал, аккуратно хлопал по животу, обращаясь к малышу: «Будь паинькой, мамочка зарабатывает для тебя денежку». После нескольких минут таких нежностей от усталости Сяовэнь не оставалось и следа.
— Спи давай, а то завтра на работу, — говорила она и возвращалась к себе.
Ван Чанчи закрывал глаза. Сяовэнь еще не успевала подняться наверх, а Ван Чанчи уже снова проваливался в сон. Из-за постоянного недосыпа он должен был ловить любую возможность, используя для сна каждую секунду.
Чтобы облегчить нагрузку Сяовэнь, Ван Чанчи перебрался с первого на третий этаж. Теперь, когда Сяовэнь выходила в коридор, он уже был тут как тут. Ван Чанчи носил с собой сумку с контейнером, в котором стоял термос с теплым куриным бульоном, заранее сваренным Сяовэнь. Как только жена подходила к нему, он тут же начинал ее кормить. В одном из отсеков контейнера всегда наготове имелась маринованная редька, кроме того, в сумке лежали конфеты и печенье, и он протягивал Сяовэнь то, что ей хотелось. Если у нее появлялось свободное время, то Ван Чанчи сам начинал разминать ей плечи и руки. Сначала он делал массаж ей, а потом она шла делать массаж клиентам; Ван Чанчи был словно заправочная станция, после которой Сяовэнь, принимая эстафету, переносила свою энергию на ступни клиентов.
В один из вечеров Чжан Хуэй вызвала Сяовэнь к себе в кабинет и выдала ей конверт с зарплатой за полмесяца. Пощупав толстый конверт, Сяовэнь поблагодарила Чжан Хуэй. Та спросила ее:
— На каком ты месяце?
— Уже почти на втором.
— Не будешь делать аборт?
Сяовэнь помотала головой.
— Подумай хорошенько, — сказала Чжан Хуэй.
— Я уже подумала, — ответила Сяовэнь.