А Ван Хуай в этот самый момент уже сидел у себя дома. К ним заявились Второй дядюшка, его жена, Чжан Пятый, Чжан Сяньхуа, Ван Дун, Лю Байтяо и другие, даже Гуан Шэн из соседней деревни — и тот пришел. Все они стали приставать с расспросами, как там да что, их интересовало, сколько зарабатывает Ван Чанчи, они справлялись о Сяовэнь, которая уже была на сносях… Лю Шуанцзюй угощала всех водкой, чаем, сигаретами, конфетами и печеньем. После нескольких рюмок Ван Хуай раскраснелся. Раззадорившись, он освободил на штанах пояс и, вытащив две припрятанные пачки денег, положил их на стол. Все вдруг уставились на деньги, в комнате воцарилась тишина. Лю Байтяо охрипшим от удивления голосом спросил: «Откуда у тебя такая уйма денег?» — «Чанчи дал», — ответил Ван Хуай. Все пораженно заохали, стали причитать, перебивая друг друга, и спрашивать: неужели Чанчи стал большим начальником? Ван Хуай лишь молча продолжал выпивать, и лицо его, расплывшись в улыбке, покрылось сплошной сеточкой морщин.
Ван Чанчи не собирался раздувать никаких проблем, а потому хотел предупредить всякое их появление заранее. Каждый день он исправно приходил на стройплощадку выкладывать стены, надеясь, что так будет всегда. Он ничего не хотел менять, и было бы здорово, если бы возводимое здание продолжало расти вверх вечно. Лишь бы только в его правой руке был мастерок, в левой — красный кирпич, а в ноздрях — едкий запах цемента, и тогда бы его жизнь напоминала отлитую арматуру, все в ней было бы надежно и крепко. Однако Лю Цзяньпин продолжал бить его по плечу, обзывая то трусливой черепахой, то земляным червем, то муравьем, то другими бесхребетными и трусливыми существами. Каждый раз, отчитывая его, Лю Цзяньпин вспоминал какую-нибудь новую тварь из мира животных. Во время обеда на стройке Ван Чанчи обычно брал свою порцию и садился в какой-нибудь безлюдный угол, чтобы, чавкая, поесть в свое удовольствие. Но Лю Цзяньпин, словно у него был встроен датчик GPS, всегда находил Ван Чанчи, где бы тот ни спрятался. Кроме того, что Лю Цзяньпин его отчитывал, он еще высказывал ему свои сожаления, замечая, что такой шанс, словно пук, долго вонять не будет. Тогда Ван Чанчи спрашивал, откуда у него такая уверенность. Лю Цзяньпин отвечал, что он уже трижды выигрывал дела такого рода и в каждом случае получал больше десяти тысяч юаней. Ван Чанчи ему не верил. Разумеется, у него были основания не верить, потому как еще совсем недавно на стройплощадке в уездном городке Лю Цзяньпин был рохлей, который таскался за Ван Чанчи хвостом, чтобы только поесть на халяву: каким же образом теперь он мог так сильно измениться? Как-то раз Лю Цзяньпин вытащил несколько измятых листков и показал их Ван Чанчи. Развернув их, Ван Чанчи убедился, что это были расписки от людей, которые доверили Лю Цзяньпину потребовать возмещения их убытков. Там стояли подписи и отпечатки пальцев, так что это не было похоже на подделку. Рассмотрев бумаги, Ван Чанчи вернул их назад и спросил Лю Цзяньпина, почему тот решил заниматься такими делами.
По словам Лю Цзиньпина, это произошло само собой. Заработную плату задерживают на каждой стройплощадке, с ним такое уже случалось пять раз, и когда у него не оставалось денег даже на пампушку, он шел прямиком к начальникам и угрожал им кулаком и палкой. Те изначально были неправы, поэтому стоило взять их за горло, как они начинали возмещать задолженности по зарплате. Поначалу Лю Цзяньпин прятался за других и ему перепадали лишь крохи, но спустя пару таких походов он осмелел. Почему он осмелел? Да потому что понял, что за убийство платят жизнью, а долги подлежат возврату, сотни лет народ живет по этим правилам. Так на каком основании тот, кому задолжали, вдруг должен бояться должника? Чем больше Лю Цзяньпин говорил, тем больше распалялся, словно сжимал в руках ключ от успеха. Ван Чанчи пришлось посмотреть на него другими глазами. В тот же вечер он составил доверенность, а на следующий день вместе с Лю Цзяньпином сходил в больницу за справкой об импотенции. Заполучив эти две бумаги, Лю Цзяньпин исчез со стройплощадки, сказав, что отправился на большое дело. Ван Чанчи все так же продолжал ходить на работу, но только теперь из рук у него то и дело валились на землю, рассыпаясь в крошку, кирпичи, да и стены выходили не такими ровными, и работал он все медленнее, смутно предчувствуя приближение беды.
В результате его вызвал к себе в кабинет подрядчик Ань и сказал, чтобы Ван Чанчи или прекратил свои фокусы, или убрался вон. От испуга у Ван Чанчи обмякли ноги, и он обмочился. Подрядчик Ань, глядя на низ его трепещущих штанин, сказал:
— Раз у тебя нет смелости, зачем вообще взялся за такое дело?
— Моей жене скоро рожать, ей даже на роддом не хватит, а ведь ребенка потом еще и кормить чем-то нужно, — ответил Ван Чанчи.
— Разве недавно тебе не возместили двадцать тысяч?
— Я все отдал родителям.
— Это не значит, что теперь можно заниматься шантажом.
— Думаете, что двадцать тысяч компенсируют мою импотенцию?
— А кто сказал, что ты импотент?
— Врач, — ответил Ван Чанчи, доставая копию справки.
Подрядчик Ань взглянул на бумагу и вызвал из соседней комнаты свою секретаршу Жунжун.
— Прощупай-ка его своей рукой, мне надо убедиться, настоящий он импотент или нет.
Жунжун была землячкой подрядчика Аня, а также его любовницей. Услышав от него такую просьбу, она тут же залилась краской.
— Ты сделаешь это или нет? — спросил Ань.
Жунжун отрицательно покачала головой.
— В таком случае завтра же можешь проваливать. Ты тут ешь и живешь за мой счет, а в критический момент отказываешь боссу в проведении экспертизы. Ты вообще хочешь еще здесь работать?
Жунжун резко выдохнула, словно хотела избавиться от стыда. Она взяла новые перчатки, но едва собралась их надеть, как Ань отобрал перчатки и сказал:
— Если дрочить в перчатках, то ни у кого не встанет.
Жунжун снова резко выдохнула, словно хотела избавиться от стыда, и подошла к Ван Чанчи. Тот чувствовал себя еще ужаснее, чем она. Двумя руками он прикрыл свою ширинку, трясясь от страха.
— Раз ты так боишься, — заключил Ань, — значит, никакой ты не импотент.
— Врачи меня уже проверяли, — ответил Ван Чанчи.
— Да брось, в наше время такую справку можно приобрести за пачку сигарет. Кто тебе поверит?
— Раз не веришь, проверяй!
С этими словами Ван Чанчи расстегнул ширинку. Жунжун потянулась туда руками. Ван Чанчи, отстранившись, спросил:
— Ты действительно сделаешь это? Мы ведь тут все из деревенских, неужели вы не можете проявить хотя бы каплю сочувствия?
— А кто установил такое правило, что все деревенские должны сочувствовать друг другу? — спросил Ань.
Когда Жунжун уже приготовилась рывком стащить с Ван Чанчи штаны, тот в последнюю секунду не дал ей этого сделать. Тогда Жунжун протиснула свою руку прямиком внутрь ширинки. Ван Чанчи истошно заорал, словно был на пороге смерти, словно в его штаны неожиданно залезла мышь. Эта мышь оказалась горячей, она стала метаться по его причинному месту вверх-вниз. Ван Чанчи был полон желания ощутить твердость, но сил на твердость у него не хватало. Он стыдливо повесил голову и сказал:
— Ань, если когда-нибудь я тебя убью, то знай — ты сам напросился.
Жунжун, сделав свое дело, вытащила руку обратно. Ань вопросительно уставился на нее. Она отрицательно покачала головой и направилась к раковине, где зачерпнула горсть стирального порошка. Пока она тщательно терла свои руки, вся раковина наполнилась пеной. Но сколько бы ни было пены, ей все равно казалось, что руки у нее все еще грязные. Тогда она зачерпнула еще одну пригоршню порошка, словно хотела стереть верхний слой кожи, чтобы почувствовать себя чистой. Ван Чанчи застегнул свои штаны и, не в силах вынести позора, подошел вплотную к подрядчику Аню и замахнулся для пощечины. Но в самый последний момент он включил кнопку «стоп» и пошел на попятную. Он еще никогда никого не бил, и сейчас у него не хватило на это смелости.
Выйдя за ворота стройплощадки, Ван Чанчи вдруг почувствовал, что между ног у него теперь абсолютная пустота, у него появилось ощущение, что это место ему натерли бальзамом «Звездочка»; там царила такая же пустота, как на открытом поле, по которому гулял холодный ветер. Он миновал одну улицу, потом другую, за все это время ноги его ни разу не соприкоснулись, словно их отрезали друг от друга, навечно оставив между ними прорытый морской канал. Ван Чанчи, не останавливаясь, шел и шел, словно только в ходьбе мог еще почувствовать некоторое единство своих ног. Он продолжал шагать вперед, пока не пришел к тому месту, где проживал Лю Цзяньпин. Ван Чанчи постучался, Лю Цзяньпин, на удивление, оказался дома. Он пригласил Ван Чанчи пройти внутрь. Лю Цзяньпин жил в двухкомнатной квартире площадью в тридцать квадратов с кухней, санузлом и маленьким балконом. Дом был старый, но стены в квартире сияли белой краской. В гостиной висела небольшая книжная полка, на которой стояло больше десятка книг, все по юриспруденции. Чайный столик украшала цветочная композиция, и хотя цветы были искусственные, на них не было ни пылинки. На окнах, кроме тюля, висели еще и портьеры. Постель в спальне была аккуратно заправлена, с двух сторон у изголовья кровати стояли небольшие тумбочки. На левой лежала корешком вверх раскрытая книга, тоже юридического содержания. Только сейчас Ван Чанчи стало очевидно, что Лю Цзяньпин ушел далеко вперед. Он уже не был простым мигрантом, приехавшим на заработки, теперь он поднялся до уровня посредника по выплатам компенсаций. И на стройплощадку он устроился не ради подработки, а ради поиска клиентов, другими словами, чтобы разведать, кто нуждается в его услугах.
— Тебе не стоит завидовать, все это мне досталось дорогой ценой.
С этими словами Лю Цзяньпин стал закатывать на себе одежду, поочередно обнажая шрамы на руках, спине и ногах.
— Ножевых ранений, переломов и ссадин у меня не мало.
Тогда Ван Чанчи тоже приподнял рубаху, показывая на оставшиеся на животе шрамы от ножа, потом похлопал себя между ног и сказал: