Утром в девять часов двенадцать минут Ван Чанчи с ужасным грохотом приземлился прямо на капот машины Линь Цзябая. Он свалился на нее словно какой-нибудь труп с неба, вынудив Линь Цзябая тут же остановиться. Поскольку Ван Чанчи сильно ударился переносицей о лобовое стекло, его пронзила такая дикая боль, что в висках его нестерпимо застучало, а барабанные перепонки грозили вот-вот разорваться, он даже подумал, что ему пришел конец, но, по счастью, резкая боль скоро отступила. Вокруг стали собираться прохожие, транспортное движение вмиг парализовало. Из полицейского участка выбежали двое полицейских, один из них занял место регулировщика, другой подбежал к Ван Чанчи. Между тем Ван Чанчи уселся на капот и вытащил плакат с надписью «Требую компенсации по причине производственной травмы». Зевак собиралось все больше, их крики и возгласы стали заглушать сигналы клаксонов. Полицейский, заикаясь, обратился к Ван Чанчи:
— Да-да-давай уже спускайся.
— Мне стоило больших усилий поймать его, если я спущусь, он тут же ускользнет, — ответил Ван Чанчи.
— Ты мне условия не выдвигай, для начала надо очистить дорогу, — распорядился полицейский.
Ван Чанчи двумя руками уцепился за выемку на капоте, в то время как полицейский начал стаскивать его за ноги. В результате Ван Чанчи соскользнул на землю, поцарапав подбородок о бампер и об асфальт.
— Поднимайся, — обратился к нему полицейский.
Но Ван Чанчи изо всех сил обхватил колесо, прижавшись к нему щекой, словно то была Хэ Сяовэнь, которую он обнимал первый раз в своей жизни. Он прижался так сильно, что у него перекосило лицо. Полицейский продолжал оттаскивать его от колеса, и при каждой попытке машину, словно при землетрясении, начинало покачивать, а у Ван Чанчи уже оторвался рукав. Зеваки образовали плотное кольцо и стали ругать полицейского, обвиняя его в грубости, в том, что он служит богачам и не сочувствует бедным. Нашлись даже такие, кто засучил рукава и был готов вот-вот ринуться в драку. Полицейский окинул взглядом наступавшую со всех сторон толпу, и его высокомерие тотчас сменилось доброжелательностью. Он присел на корточки и заговорил уже по-другому:
— Дружище, ты, главное, поднимайся, я помогу тебе все уладить.
Ван Чанчи ему не поверил. Косо глянув на полицейского, он словно оценивал насколько его слова правдивы. А тот продолжал:
— Ты, главное, отцепись, я гарантирую, что не дам ему улизнуть.
Ван Чанчи продолжал сомневаться. Тогда полицейский приложил ладонь к козырьку. «Надо же, какая честь!» — подумал Ван Чанчи, ослабил хватку и поднялся на ноги. Полицейский стал отряхивать с него пыль, в точности как это делала мать Ван Чанчи, когда он был ребенком. Ван Чанчи тут же оттаял.
— Если бы не безвыходное положение, я бы никогда так не поступил, я не какой-нибудь ловкач, они вынудили меня на этот шаг, — стал оправдываться Ван Чанчи.
Полицейский постучался в дверцу машины, и только тогда ее стекло медленно сползло вниз. Полицейский дал понять, что машину следует подогнать к полицейскому участку. В ответ на это Линь Цзябай дал по газам и стрелой вылетел вон, оставив распоряжение полицейского безо всякого внимания. «Вот и все, — подумал Ван Чанчи, — все зря, мой план провалился».
Машину Линь Цзябая перехватил и сопроводил в участок полицейский мотоцикл с мигалкой. При содействии полицейского по фамилии У Ван Чанчи получил возможность встретиться с Линь Цзябаем лицом к лицу. Их отделял друг от друга лишь стол. Впервые их оценивающие взгляды пересекались так долго и на таком близком расстоянии. Линь Цзябай был белолицым и худощавым, на носу у него красовались темные очки. У него была короткая стрижка и маленькие глаза, из-под белоснежного воротничка надетой под костюм сорочки выглядывала тонкая, словно девичья, шея. Кожа Ван Чанчи выглядела черной и задубевшей, на его пальцах виднелись царапины от кирпичей, вся его одежда была насквозь пропыленной, даже волосы были в пыли, в которой он извалялся только что на дороге. Сложнее всего Линь Цзябаю было принять то, что у Ван Чанчи оказались на удивление большие красивые глаза, правильные черты лица, густые брови и ровные зубы… «Если бы этот оборванец не уродился кем уродился, наверняка стал бы каким-нибудь модником», — подумал он. «Оказывается, мошенники и убийцы тоже могут иметь привлекательную внешность», — в то же самое время думал Ван Чанчи. «Но будь то красавцы или уроды, — думал Линь Цзябай, — мысли и методы шантажа у всех одинаковые». «Какой обманчивой может быть внешность, — думал Ван Чанчи. — Но, как говорится, если правитель жесток, то сдохнут рыбы там, где он помоет руки, засохнет трава, где пройдут его ноги». «Чуть что, так начинаете то прыгать с многоэтажек, то бросаться под машины, — думал Линь Цзябай, — от вас в обществе одни только проблемы». «Именно такие, как ты, и подрывают доверие», — думал Ван Чанчи. «Именно вы портите качество китайской нации», — думал Линь Цзябай. «Именно вы выжимаете из нас силы и отбираете жирные куски», — думал Ван Чанчи. «Плюете где ни попадя, мочитесь и гадите, где вздумается», — думал Линь Цзябай. «Предлагаете и берете взятки, содержите по несколько любовниц, вступаете в сговор с чиновниками», — думал Ван Чанчи. «Да ты — оборванец», — думал Линь Цзябай. — «Да ты — гадина», — думал Ван Чанчи. «А какая вонь от твоих ботинок», — думал Линь Цзябай. «Чем ты так наодеколонился? Меня сейчас стошнит…» — подумал Ван Чанчи.
Ван Чанчи первым нарушил молчание и заговорил на диалекте. Он надеялся, что этим сможет расположить к себе Линь Цзябая, но, к его разочарованию, тот и ухом не повел. Ван Чанчи озвучил свое требование и положил на стол письменную жалобу и справку об инвалидности. Линь Цзябай, отвернувшись, смотрел в окно и не произносил ни слова. Ван Чанчи уставился на него в упор, было слышно, как он сжал кулаки, несколько раз у него возникало желание встать и врезать ему как следует, но каждый раз он себя останавливал. Линь Цзябай махнул рукой, вызывая из коридора полицейского. В комнату вошел полицейский У.
— Послушайте, сэр, — обратился к нему Линь Цзябай, — пожалуйста, объясните ему, что я вовсе не отказываюсь от выплаты компенсации, но я не собираюсь делать это бездумно. Если меня обяжут что-то выплатить, пусть это будет разумно и законно. Нужно пройти определенные процедуры, обратиться в соответствующие инстанции, вместо того чтобы действовать такими варварскими способами. У нас правовое государство, все должны соблюдать законы и дисциплину, а если каждый будет решать свои споры шантажом, то вся наша правовая система развалится.
— А если у меня нет денег на судебную тяжбу, как я смогу пройти определенные процедуры? — спросил Ван Чанчи.
— Я тебе одолжу, — сказал Линь Цзябай.
— Одолжишь мне пятьдесят тысяч? — Ван Чанчи поднял вверх свою пятерню.
— Ты мне не доверяешь?
— Не доверяю, потому как понимаю, что через суд мне тебя не одолеть.
— Откуда ты знаешь, если туда еще не обращался?
Ван Чанчи впал в ступор. Было совершенно ясно, что силой ему этих денег не выбить, к тому же в присутствии полицейского У. Судебные тяжбы складываются не в пользу бедняков. Ван Чанчи беспомощно смотрел на полицейского У, словно хотел получить от него ответ. Тот смутился, потому что не мог ни к чему принудить Линь Цзябая, равно как не мог ничем помочь Ван Чанчи. Ему оставалось лишь отвернуться, словно ответ висел на дереве за окном.
— На самом деле, есть и безденежный вариант, просто надо обратиться в управление по труду. Пусть арбитражная комиссия определит размер компенсации, и я все заплачу.
Ван Чанчи понимал, что каждое слово Линь Цзябая фальшивое, но он не находил доводов, чтобы ему возразить, а потому бесстрастно наблюдал, как тот взял и вышел из кабинета. Полицейский У похлопал Ван Чанчи по плечу и с чувством сказал:
— Ты должен верить в закон, верить, что в этом мире больше хороших людей.
Ван Чанчи вдруг покрылся мурашками, то ли оттого, что ему было неприятно его похлопывание, то ли от этих приторных слов.
По своему устройству этот город был таким же запутанным, как печатная плата радиоприемника. Его магистрали напоминали проводки, а здания — конденсаторы и резисторы. При этом Ван Чанчи не знал ни того, как эти провода соединяются, ни того, что из себя представляют эти конденсаторы и резисторы. Однако ради выплаты компенсации он все-таки нашел управление по труду. Его приняла начальница отделения, которую звали Мэн Сюань. Мэн Сюань выглядела лет на сорок, у нее были приятные черты лица, стройная фигура и ласковый, теплый голос. Внимательно изучив бумаги Ван Чанчи, она согласилась ему помочь. Однако за полмесяца она сделала несколько десятков звонков, но ни разу не дозвонилась до Линь Цзябая, в итоге ее запал постепенно угас. Ван Чанчи каждый день, согревая себя надеждой, спешил в управление по труду, чтобы заодно подстегнуть Мэн Сюань. Если в ее кабинете был кто-то из посетителей, он ждал в коридоре, пока она освободится, после чего смущенно проходил к ней. Мэн Сюань, едва завидев его, горько улыбалась, затем нажимала на стационарном телефоне громкую связь и трижды набирала все номера Линь Цзябая: номер его офиса, номер строительной компании и номер его мобильника. Однако по трем указанным номерам звучала одна и та же фраза: «Данного номера не существует…» И каждый раз, когда начинала звучать эта фраза, Мэн Сюань, извиняясь, качала головой, словно за отключение сигнала отвечал не Линь Цзябай, а лично она.
Прекрасно понимая, что ничего не добьется, Ван Чанчи тем не менее приходил снова. И все потому, что просто не знал, куда еще податься. Ему было стыдно и дальше жить в съемной квартире. Искать новую работу он тоже не хотел, к тому же, если бы он даже нашел работу, быстро получить там зарплату все равно не удалось бы. Боясь текучки рабочих, хозяева зачастую выплачивали зарплату лишь раз в три месяца или раз в полгода. Если к предполагаемому сроку родов Сяовэнь в руках у него так и не окажется денег, это будет катастрофой. Поэтому у Ван Чанчи не осталось другого выбора. Только простаивая здесь, он не чувствовал себя дезертиром и ему было не стыдно перед Сяовэнь. Иногда он приносил Мэн Сюань небольшие гостинцы типа печеного батата или небольшого пакетика с мандаринами или конфетами. Батат запекала Сяовэнь, а манд