— А каким же диким ветром его ко мне занесло? — Сяовэнь снова хлопнула Ван Чанчи по голове.
— Дачжи, если ты мой родной сын, толкни три раза, — повторил Ван Чанчи.
— Ой-ой-ой… — Сяовэнь двумя руками обхватила живот и сморщилась в гримасе.
— Что такое? — спросил Ван Чанчи.
— Толкается слишком сильно, ужас как больно.
— Сколько раз он толкнул?
— Три.
— Сын, мой родной сын! — Ван Чанчи уткнулся лицом в живот Сяовэнь и залился слезами.
— К чему все эти сопли? — спросила Сяовэнь.
И тогда Ван Чанчи рассказал ей про экспертизу. От возмущения Сяовэнь всю начало колотить, даже матрас на кровати вздымался вместе с ней.
— Надо провести тест заново и вернуть мне чистое имя! — выпалила она.
— На это требуется очень много денег.
— Да сколько бы ни требовалось! Иначе что обо мне будут говорить люди?
— Я им не верю. Я знаю, что это заговор.
— Раз так, то тем более нужно найти факты и заткнуть им рты.
С этими словами Сяовэнь оттолкнула от себя Ван Чанчи, встала, подошла к деревянному ящику у стены и, открыв его, сказала:
— Я здесь еще припрятала две тысячи, как думаешь, этого хватит?
Отобрав у нее деньги, Ван Чанчи положил их обратно на самое дно и сказал:
— Никаких трат, они только на это и рассчитывают.
Сяовэнь никак не могла унять свою злость, ее грудь ходила ходуном.
— Я экономила на еде, на одежде, чтобы оставить хоть какие-то деньги, при этом клялась, что ни копейки из них не потрачу, но ради такого я готова пожертвовать всей этой суммой, пусть все уйдет на этот тест, завтра же увези меня в клинику, иначе…
Едва Сяовэнь произнесла «иначе», как тут же замерла, даже рот ее остался открытым. Ван Чанчи, сжав ее в своих объятиях, несколько раз повторил: «Сяовэнь, Сяовэнь…»
— Плохо дело, — произнесла она, — похоже, начались роды.
Ван Чанчи провел рукой по ее ногам: все брюки были мокрые, у нее отошли воды. Он поднял Сяовэнь на руки и направился к двери.
— Не надо, у нас нет денег, мы не сможем оплатить роддом.
— Я что-нибудь придумаю, — ответил Ван Чанчи.
— Положи меня на кровать, я сама рожу Дачжи.
— Я обещал, что отвезу тебя в клинику, что Дачжи появится на свет в родильной палате, что ты получишь точно такой же уход, как и городские роженицы.
— Нас самих рожали не в роддоме, и мы как-то выжили.
— У тебя преждевременные роды, если что-то пойдет не так, кто-нибудь из вас умрет.
— Все равно я никуда не поеду, отпусти меня. Лучше умру как собака, чтобы никто меня больше не оскорблял.
Ван Чанчи не отозвался на мольбы Сяовэнь, а повез ее прямиком в отделение акушерства и гинекологии. Пока он ее нес, она колотила его кулаками по спине, и каждый ее удар был для него словно нож в сердце. Он так крепко прижимал ее к себе, что одежда промокла у обоих. Врач сразу сказал, что их денег хватит лишь на два дня. Ван Чанчи стал умолять, чтобы Сяовэнь оставили в больнице, пообещав назавтра достать деньги.
К полуночи Сяовэнь родила. Хотя Ван Дачжи представлял из себя совсем крошечный комочек, все у него было на месте. Медсестра вынесла его из операционной и, проходя мимо Ван Чанчи, сказала: «Скорее, посмотри на своего сына». Ван Чанчи ринулся к ней, малюсенькие глазки малыша вдруг уставились прямо на него и тут же закрылись, словно еще не привыкли к свету или еще не набрались сил. Но этого мгновения было достаточно, чтобы Ван Чанчи понял, что это его сын. Как и он, малыш тоже хотел поскорее убедиться, кто перед ним стоит. Ван Дачжи определили в инкубатор, это означало дополнительные траты. Но Ван Чанчи подумал: «Что могут значить деньги, когда речь идет о спасении жизни? Только любящие люди могут так легко тратить деньги, и чем сильнее они любят, тем легче они эти деньги тратят». Ван Чанчи вдруг улыбнулся.
На следующее утро, проведав лежащего в инкубаторе Ван Дачжи и покормив завтраком Сяовэнь, Ван Чанчи покинул больницу. Прежде чем уйти, он предупредил Сяовэнь, что идет добывать деньги, и сказал, что если задержится, то в обед медсестра поможет подогреть ей бульон, о чем он с ней договорился. Растроганная до слез Сяовэнь согласно кивнула. Выйдя из больницы, Ван Чанчи пошел куда глаза глядят, он не знал, кто бы согласился одолжить ему денег. Через какое-то время ноги сами привели его к Лю Цзяньпину. Увидев его, Лю Цзяньпин тотчас завел разговор о судебном деле.
— Если мы подадим в суд на Ань Япина, догадываешься, как он выкрутится?
Ван Чанчи помотал головой. Лю Цзяньпин продолжил:
— Он наверняка скажет, что это произошло по невнимательности, и всю ответственность переложит на помощника. А если он назовет при этом какого-нибудь внештатного сотрудника, ты и вовсе ничего не добьешься, не говоря уже об элементарном извинении. Поэтому подавать в суд на Ань Япина бессмысленно. Твоя цель — получить компенсацию, поэтому твоей мишенью должен стать Линь Цзябай. Это толстосумам можно заодно отстаивать в суде справедливость, а беднякам важно не распыляться.
Лю Цзяньпин настолько увлекся, что до лица Ван Чанчи долетали его слюни. Но чем дольше Ван Чанчи его слушал, тем сильнее чувствовал, что для него все эти события стали бесконечно далеки и вообще его не касались. Возникло ощущение, что это было личное дело говорившего. Лю Цзяньпин становился от него все дальше, все меньше, все размытее, точно его отгородили стеклом, постепенно и голос его становился все тише, пока и вовсе не перестал долетать. Ван Чанчи полностью погрузился в страну грез. Лю Цзяньпин подумал, что Ван Чанчи закрыл глаза, чтобы сосредоточить свое внимание, поэтому он не останавливался. Он заподозрил неладное, только когда обратился к Ван Чанчи с вопросом. Лю Цзяньпин трижды повторил свой вопрос, но Ван Чанчи по-прежнему не реагировал. Тогда он потряс его за плечо. Ван Чанчи вздрогнул, открыл глаза и выпалил: «Ты сказал, что мишенью должен стать Линь Цзябай…»
— Я тут уже через пять холмов перевалил, а ты все еще на равнине, — несколько разочарованно произнес Лю Цзяньпин.
Ван Чанчи сладко зевнул и сказал:
— Чтобы разбить Линь Цзябая, сперва потребуется опровергнуть проведенную экспертизу. А чтобы опровергнуть экспертизу, нужно сделать новую, а чтобы сделать новую, нужны деньги. Ты это имел в виду?
Лю Цзяньпин протянул Ван Чанчи баночку с бальзамом «Звездочка», тот ее открыл и поочередно смазал сначала виски, а потом ноздри. Бальзам был настолько жгучим и резким, что у Ван Чанчи тут же выступили слезы. Он разразился чиханием, после чего уже окончательно очнулся ото сна. Лю Цзяньпин, жалея Ван Чанчи, стал одновременно его укорять:
— Как можно отвлекаться, когда мы говорим о таких важных вещах?
— Извини, повтори, пожалуйста, — попросил Ван Чанчи.
Лю Цзяньпин, уставился в потолок и, словно включив обратную перемотку, просидел так примерно с минуту, наконец произнес:
— Вся проблема в том, что суд не призна́ет результатов экспертизы, которую вы пройдете сами.
— Тогда пусть суд сам проведет новую экспертизу, — отозвался Ван Чанчи.
— Ты хочешь дважды наступить на одни и те же грабли? Если в механизме случилась неполадка, то проверяйся хоть сотню раз, результат будет тем же.
— Неужели это ловушка?
— Здесь наверняка замешан не один человек, — Лю Цзяньпин постучал пальцами по чайному столику. — Заработав увечье на стройплощадке, ты получил и выписку из больницы, и справку об инвалидности, по сути, этих документов достаточно, чтобы заставить Линь Цзябая выплатить компенсацию. А то, что стал гнать Линь Цзябай про врожденное заболевание, так это явно уловка, которую вдруг поддержала Чжан Чуньянь.
— Оказывается, они действуют заодно…
— Разве ты не видел, что перед тем, как объявить перерыв, Чжан Чуньянь на какое-то время впала в ступор? Она колебалась, видимо, хотела посмотреть на реакцию присутствующих. А в зале тогда воцарилась мертвая тишина.
— Это и прибавило ей решимости.
— А я ведь тоже никак не отреагировал, иначе прижучил бы ее прямо на месте.
— Цзяньпин, скажи честно, ты думаешь, что это дело можно выиграть?
— Теоретически — можно, практически — не обязательно. Сам пораскинь мозгами: если им не слабо вмешаться даже в экспертизу, то что их вообще сможет остановить?
Ван Чанчи вдруг замолчал, в комнате стало тихо, как в пустыне, было лишь слышно, как из санузла то и дело доносится фырчанье воды в трубах, словно в квартире кроме них находился кто-то третий.
— Я с самого начала был против, чтобы ты с этим делом совался в суд, — сказал Лю Цзяньпин.
— Я думал мне удастся избежать участи отца. Кто знал, что выйдет то же самое… — Ван Чанчи вздохнул, большими глотками осушил стоявший на столе стакан воды и направился к выходу.
Лю Цзяньпин поспешил за ним. Бок о бок они шли по тротуару и не говорили друг другу ни слова, точно боялись растерять присутствие духа. Иногда впереди оказывался Ван Чанчи, иногда — Лю Цзяньпин, никто из них не говорил, куда идет, тем не менее оба прекрасно об этом знали. Пока они двигались вперед, у Ван Чанчи возникала мысль изменить направление или даже вернуться назад, но едва она возникала, как перед его глазами тотчас появлялся милый комочек, что лежал в инкубаторе, и растроганная до слез Сяовэнь. Поэтому останавливаться он не мог, и как бы страшно ему ни было, он должен был делать вид, что все в порядке.
Они прибыли на стройплощадку.
— Я полезу с тобой, — предложил Лю Цзяньпин.
— Лучше останься внизу. Если я вдруг упаду и разобьюсь, ребенку, Сяовэнь и моим родителям будет к кому обратиться за помощью.
Лю Цзяньпин, услыхав такие слова, несколько раз сплюнул. А Ван Чанчи тем временем стал карабкаться по строительным лесам. Лю Цзяньпин, стоя внизу, провожал его взглядом. Всякий раз, когда Ван Чанчи поднимал руки кверху, над его штанами становилась видна обмотанная вокруг талии веревка. Это была та самая бечевка с крюками на концах, которую ему приготовила Сяовэнь. Решение он принял еще до встречи с Лю Цзяньпином, иначе как бы у него при себе оказалась эта бечевка? Кроме того, Лю Цзяньпин отметил, что, прежде чем переступить порог, Ван Чанчи втихаря положил в карман брюк бальзам «Звездочка». Так что от своего отца он все-таки в чем-то отличался. Ведь его отец сорвался случайно, а Ван Чанчи шел на дело основательно подготовленным. Ван Чанчи был выше Лю Цзяньпина на полголовы, поэтому Лю Цзяньпин всегда считал его крупнее и сильнее. Но теперь чем выше карабкался Ван Чанчи, тем более жалкой казалась его крохотная фигура, он был похож на бабочку с лис