Учитывая прошлый опыт общения с Линь Цзябаем, Ван Чанчи в ответ наполовину наполнил стакан своей мочой. Его моча была темной и вонючей, и, сравнив ее с мочой Линь Цзябая, он вдруг почувствовал себя неполноценным. Их моча принадлежала двум совершенно разным мирам: одна — золотая и прозрачная — происходила из мира, где употребляли дорогие экологически чистые продукты и чистую природную воду, а другая, мутная и темная, — из мира, где употребляли «масло из сточных труб», а также еду, отравленную гормонами и хлором. Ван Чанчи протянул стакан Линь Цзябаю и сказал:
— Если ты не собираешься держать слово, выпей это.
Линь Цзябай отстранился от стакана и сказал:
— Успокойся, я люблю их точно так же, как и ты.
— Ты не дал мне ответа.
— Я гарантирую, что вернусь к ним.
— Когда именно?
— Как на счет послезавтра? Я должен инсценировать свое возвращение из Африки.
— Если послезавтра я не увижу тебя в больнице, то сделаю так, что ты исчезнешь навсегда.
С этими словами Ван Чанчи отшвырнул пластиковый стаканчик с мочой на пол, забрызгав Линь Цзябаю низ брюк.
— Неужели все настолько ужасно?
— Ты даже не представляешь, как мне больно, когда больно ему. Он привязался к тебе, словно какой-нибудь котенок или щенок, ведь он считает тебя родным отцом. С тех пор как ты от них съехал, он перестал радоваться жизни. Раньше после занятий он вместе с друзьями, смеясь, выходил из школы, они махали друг другу руками, что-то кричали на прощание и разъезжались по домам на великах. А теперь он выходит из школы один, понурый, он уже никому не машет, а когда с ним прощаются другие, даже не реагирует. Садится на велосипед и едет, не поднимая головы. Это ты опустил его голову, ссутулил его плечи, если так будет продолжаться, у него вырастет горб. Он похудел, его успеваемость снизилась, по рейтингу учеников в классе он скоро сползет на самую последнюю строчку. Раньше после занятий он прямиком возвращался домой, а теперь то и дело идет к мосту и застывает там, глядя на реку. Каждый раз, когда он там стоит, мой зад сжимается до размеров горошины, а зубы помимо воли выбивают барабанную дробь. Мне до смерти страшно, что он возьмет и бросится вниз. А дома, вместо того чтобы как раньше заниматься в своей комнате, он выходит на балкон и подолгу стоит там, глядя на дорогу, словно ждет какого-то чуда. Ты знаешь, что он хочет увидеть? Как ты возвращаешься назад к ним.
Сердце Линь Цзябая захлестнула белая зависть, которая тут же отозвалась резкой изжогой в желудке. «Оказывается, я никогда не дорожил своей ролью отца, — подумал он, — а настоящий отец должен быть таким, как он». Линь Цзябай многое бы отдал, чтобы самому произнести такую речь. Вместо этого он сказал:
— Сейчас он мой сын, чего ты переживаешь?
— Раз ты считаешь его своим сыном, не нужно его бросать.
— Я уехал лишь на время.
— Тогда быстрее возвращайся из своей Африки.
— Я уже лечу в самолете. — Линь Цзябай на секунду остановился. — Кстати, что ты мне только что обещал? Если я к ним вернусь и гарантирую, что ребенок всю свою жизнь будет счастлив, ты исчезнешь.
— Я вернусь подальше в свою деревню, и меня здесь больше никто не увидит.
— Но если ты по нему соскучишься, то в любой момент можешь приехать в город.
— Если ты будешь нормально к нему относиться, я никогда здесь не появлюсь.
— Но если ты не появишься, то откуда узнаешь, как я к нему отношусь?
Ван Чанчи замолчал. Между тем Линь Цзябай продолжал:
— Ты должен исчезнуть навсегда, иначе я не смогу жить вместе с ними. Я не хочу, чтобы кто-то наблюдал, как я помогаю растить его сына, то посмеиваясь в радостную минуту, то раздавая свои указания в минуту печали, а то и норовя мне дерзить.
— Но если я исчезну насовсем, кто будет держать под контролем счастье Дачжи? Ведь ты запросто можешь меня обмануть.
— Я оформлю денежную гарантию. Всякого рода обещания и сопли — вещь весьма сомнительная.
— Что значит — оформишь денежную гарантию?
— Перед тем, как ты исчезнешь, я положу на счет Линь Фаншэна десять миллионов юаней. Ведь этого ему хватит, чтобы чувствовать себя счастливым всю жизнь?
— Тут нужны не только деньги, ему нужно как следует выучиться, поступить в университет.
— Дурень, в нашем кругу в университеты поступают даже полные идиоты. Если ему не помогу я, то поможет дед со стороны матери.
— Тогда как я, по-твоему, должен исчезнуть?
— Спрыгнешь с моста, «бултых!» — и все.
— Но у меня еще есть родители, которых нужно содержать.
— Я также положу двести тысяч на счет твоих родителей, им этого вполне хватит, чтобы дожить свой век.
Напряженный взгляд Ван Чанчи вдруг затуманился, его зрачки расширились, он словно почуял, что его душу вот-вот разорвет в клочья. В его голове всплыли родные пейзажи, родители, Сяовэнь, Второй дядюшка и родственники с друзьями, даже собака, которую когда-то втихаря продала его мать…
— Не жаль тебе расстаться с жизнью ради счастья родного сына? Согласишься ты на такое?
— Без этого совсем никак?
— Без этого никто тебе не гарантирует, что Дачжи будет счастлив. Если у одного ребенка сразу два отца, не исключено, что кто-то по неосторожности нанесет ему серьезную душевную травму. Так что один из нас должен исчезнуть. Если исчезну я, для ребенка это обернется мучением, к тому же он не получит денег. А если исчезнешь ты, он об этом даже не узнает, страдать никак не будет, да еще и получит десять миллионов. Все просто, можно даже мозгами не шевелить.
Губы Ван Чанчи задрожали, он затрясся всем телом. Наконец он спросил:
— Можно я сам выберу место моего исчезновения?
— Нельзя, — ответил Линь Цзябай, — мне надо увидеть лично, как ты исчезнешь.
— Дай мне подумать, — ответил Ван Чанчи.
— Послезавтра я буду ждать тебя у входа в больницу.
С этими словами Линь Цзябай ушел, хлопнув дверью.
А Ван Чанчи еще долго стоял в туалете, забыв про жуткий запах вокруг.
Глава 7. Перерождение
Ван Чанчи прибыл к условленному месту на десять минут раньше. Он никогда в жизни не опаздывал, поэтому ему не хотелось в этот последний раз заработать славу «опоздальщика». Он оделся в чистое, постригся, гладко выбрился. Сначала у него еще была мысль прикупить хорошие кожаные туфли, но, прикинув, что за пятьсот юаней его отец в деревне может заменить в доме окно, он сглотнул слюну, помял пальцы и от этой затеи отказался. Поэтому сейчас Ван Чанчи стоял у ограждения посреди моста через реку Сицзян в старых армейских кедах. От того места, где он стоял, расстояние до воды было максимальным, что обеспечивало сильный шум при падении. Человек, прожив жизнь, может покинуть этот мир тихо или громко, выбрать нужно что-то одно. Удивительно синяя высь, необычайная белизна облаков. Небеса, казалось, специально подарили ему хорошую погоду, и, может быть, ради того, чтобы он все-таки одумался. Залитая солнцем река, поддаваясь ветерку, то и дело посылала ему блики с разных сторон. Гул машин отнюдь не раздражал, как раньше, а напротив, ласкал слух, и даже выхлопные газы казались благоуханием. Глядя на шеренги многоэтажек, растянувшихся по обоим берегам, он представлял, что в одном из окон спрятался Линь Цзябай и в бинокль наблюдает, как договор приводится в исполнение.
За семьдесят два часа до этого Линь Цзябай принес на съемную квартиру Ван Чанчи двести тысяч юаней в черном полиэтиленовом мешке. Он швырнул эти деньги на расшатанный за многие годы обеденный стол, а тот вдруг взял и развалился, словно выдержать такое было выше его сил. Впечатленный этим Ван Чанчи даже почувствовал, как под его ногами задрожал пол и прокатилось несколько ударных волн. Линь Цзябай хотел было на что-нибудь присесть, но в этом доме, казалось, каждая табуретка была готова проколоть его задницу, поэтому он предпочел по стоять. Включив компьютер, Линь Цзябай показал Ван Чанчи видеозапись, на которой он вместе с Дачжи и Фан Чжичжи, весело улыбаясь, смотрели в объектив. Дачжи веселился больше всех, на его щеках играли ямочки. В своих руках он, высоко подняв, держал открытую сберкнижку. Кадр стал медленно приближаться, цифры надвигались, пока не достигли размеров экрана. Ван Чанчи увидел, что на счете у Дачжи лежала сумма с восемью разрядами, после единицы в ней значилось семь нулей.
— Ты хорошо разглядел? — задал вопрос Линь Цзябай.
Ван Чанчи кивнул головой и про себя подумал: «Папа, мама, я продал себя, продал за хорошие деньги. Моя жизнь, возможно, стоит даже дороже, чем вся наша деревня, нет, чем все наше село и даже весь наш уезд. Так что ваш сын отличился».
В тот же вечер Ван Чанчи пошел в банк и перевел эти двести тысяч на счет Ван Хуая. Сначала он хотел было съездить домой, да и Линь Цзябай согласился дать ему время, чтобы он попрощался со своими родителями. Но Ван Чанчи побоялся, что, увидав родных, нарушит свое слово и не оправдает доверие. Он переживал, что ситуация может измениться к худшему, что его бегство разрушит счастливую жизнь Дачжи, но больше всего он боялся себя, что на него вдруг найдет помутнение и он первый расправится с Линь Цзябаем. Всякий раз, когда Ван Чанчи приходила в голову эта мысль, его бросало в холодный пот, и он досадовал, что время тянется слишком медленно и нудно.
Сорок восемь часов назад он постучался в дверь к Лю Цзяньпину. Он не беспокоил его больше десяти лет, тот уже успел сменить адрес. Но Ван Чанчи пришлось наплевать на свою гордость и все-таки найти его. Дверь ему открыла Сяовэнь, его бывшая жена. Ван Чанчи давно знал, где она и с кем, поэтому отнесся к этой встрече совершенно спокойно. Однако у Сяовэнь от удивления чуть не выпала челюсть, она никак не ожидала, что Ван Чанчи сможет их разыскать. Больше десяти лет назад, примерно дней через десять после исчезновения Сяовэнь, Ван Чанчи решил наведаться к Лю Цзяньпину. Еще с улицы он заметил, что в его квартире горит свет, но когда он поднялся по лестнице и постучал в дверь, свет вдруг погас. Ван Чанчи даже подумал про себя: уж не от стука ли в дверь вырубилось электричество? Ему казалось, что у Лю Цзяньпина не было причин скрываться от него, может быть, Ван Чанчи просто перепутал окна? Тогда Ван Чанчи снова вышел на улицу и посмотрел на дом — никакого света в окне Лю Цзяньпина он не увидел, за ним было черным-черно, словно его п