Вашу книгу. Может быть, они Вам пригодятся. Два авторских экземпляра и оттиски Вы получите.
Помимо этого я посылаю Вам небольшую книгу Люкса{49}. Возможно, Вам заинтересует её содержание или она пригодится Вам для сочинения музыки. Вы всё-таки не футурист и вправе использовать иноземные тексты! Что Вы скажете о выставке этих «свободных» итальянцев? В их программе много верного и важного. Но в то же время там столько незрелых, запоздалых и чуждых мыслей, и на мой вкус слишком много… полицейского: «здесь иди направо (или налево)!», «здесь не останавливаться!!» и т. п. И что Вы думаете (давно хотел спросить) о Скрябине{50}? Знакомы ли Вы с его последними произведениями?
И снова: что у Вас слышно? У Вас, у Вашей семьи? Я бы так хотел с Вами повидаться. Мы всегда встречались с Вами только вскользь, а ведь темы, которые нас обоих интересуют, необозримы.
Самый сердечный привет от нас обоих Вам и Вашей семье,
Пишите же!
38. Шёнберг — КандинскомуПосле 25 апреля 1912 г
Дорогой господин Кандинский,
Оттиски я сразу же отослал, как только получил программу и партитуру. В любом случае они мне больше не нужны…
Очень хочу Вас попросить: не узнаете ли, и как можно скорее, отосланы ли мои картины с вашей передвижной выставки в Будапешт. Дело в том, что после Будапештской выставки (которая только что закрылась) мне мои картины вернули, но там недостает 4 вещей. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы их отослали непосредственно мне. («Пейзаж», «Автопортрет со спины» и два «Видения».)
Арнольд Шёнберг. Ночной пейзаж. 1910
Слева внизу подпись и дата: Schönberg 1910 5/2
39. Шёнберг — Кандинскому22 мая 1912 г
Берлин-Целендорф
Дорогой господин Кандинский, хочу второпях попросить Вас и Вашу супругу не держать на меня обиды за моё долгое молчание. Я завален делами и, пока их не переделаю, не обрету покоя. Но через 2 недели всё будет закончено, и тогда я собираюсь написать вам подробное письмо. А пока вместе с г-жой Мюнтер примите мой самый сердечный привет,
40. Шёнберг — Кандинскому06 июля 1912 г
[открытка с изображением пляжа в Остзеебад, Карлсхаген Вилла Конкордиа]
Дорогой господин Кандинский, уважаемая госпожа Мюнтер — вы не сердитесь на меня? За столь долгий срок от вас ни слова!! Сам я очень много работал и, похоже, теперь буду работать ещё больше, меня одолевают заботы — поэтому никак не доходят руки вам написать. Как вы? Оба много работаете? Что именно делаете? Я хочу наконец дописать «Счастливую руку» — если только у меня самого счастливая рука. Сердечный привет от нас с женой вам обоим,
41. Кандинский — Шёнбергу02 августа 1912 г
Мюнхен
Дорогой господин Шёнберг,
не допускайте подобных мыслей! Да, порой переживаешь такое, что наконец уже всё кажется вероятным. Но если бы я имел что-то против Вас, то уж обязательно открыл бы Вам свои сомнения или неудовольствие. И того же я жду от Вас.
Несколько недель назад Вы обещали более пространное письмо. Я ждал его и собирался по его получении тоже написать более подробно. Кроме того, я всё лето чувствовал себя неважно и охотно отложил переписку. Вдобавок мне ещё предстояло решиться на операцию (Вы видите по моему стилю, что я ещё не вполне оправился), которую я перенес 3 недели назад. Теперь дома уже 8 дней. Выздоровление идёт быстрым ходом, но работать я могу ещё совсем понемногу. Через 4–5 дней мы думаем вернуться в Мурнау, где я смогу восстановить упавшие силы. Мы прочли в Voßtante{51}, что Вас пригласили на должность профессора в Имперскую Королевскую академию. Почему вы отказались? Или Вена — это недостаточно основательно? С другой стороны, я считаю совершенно правильным, что вы хотите целиком посвятить себя композиции.
Итак, не сердитесь на меня и напишите обещанное длинное письмо. Самый сердечный привет Вам и Вашей супруге от нас обоих,
42. Шёнберг — Кандинскому19 августа 1912 г
Берлин
Дорогой господин Кандинский, я был очень огорчен, узнав, что Вы больны и перенесли операцию. Что, собственно, произошло? Вы ни разу об этом не упоминали. Это что-то серьёзное? Но самое главное: здоровы ли Вы теперь и застрахованы ли от рецидива? Видимо, это аппендикс? Надеюсь, что так. Это, во всяком случае, не вызывает особых опасений.
Обо мне рассказывать особенно нечего. О том, что я должен был ехать в Вену на профессорское место, Вы знаете. И о том, что я отказался, тоже. Но не потому, что я так уж хотел «целиком посвятить себя композиции». К сожалению, до этого я ещё не дозрел. Но мне кажется неразумным, если, оставив Вену по очень серьёзным причинам, я вернусь в неё по причинам малосущественным. А иначе как малосущественным сделанное мне предложение не назовёшь. Да, это место предполагает пансион и надежный доход, в котором я, безусловно, нуждаюсь. Но круг моей деятельности был бы довольно ограниченным, поскольку вместе со мной приглашён Шрекер{52}и также должен приехать Новак{53}. — Я всё лето прожил в Карлсхагене на Балтийском море. Красота необыкновенная. И на сей раз без единой мысли, в безмятежном слабоумии. Посему не столько похорошел, как потолстел. Но кажется, мне это было необходимо. В последнее время я стал раздражителен и ослаб. — Я написал […]{54}. Возможно, по теме и содержанию («Лунный Пьеро» Жиро) это не самая насущная для меня вещь. Но по форме — да. Для меня, однако, она знаменательна как набросок другой работы, за которую я теперь готов приняться: «Серафита» Бальзака. Вы её знаете? Быть может, это самое прекрасное, что есть. Я хочу вывести это на сцену. Не совсем в театральном смысле, во всяком случае, по прежним меркам. И уж никак не в «драматическом». Скажу больше: это будет оратория для слуха и зрения. Философия, религия, постигаемые органами художественного восприятия. — Сейчас я работаю над «Счастливой рукой» и вперед почти не продвигаюсь. Этой вещи скоро три года, а она ещё не написана. Величайшая редкость для меня. Возможно, мне придётся снова её оставить, хотя я очень доволен тем, что уже получается{55}.
Премьера «Лунного Пьеро». В центре — Шёнберг и Альбертина Цеме. Берлин. 16 октября 1912
Хотел ещё нечто сказать о Ваших статьях в «Синем всаднике»{56}. Вот что: Ваша сценическая композиция чрезвычайно мне понравилась. Равно как предисловие к ней. С этим я полностью согласен. Но в каком отношении всё это относится к «конструкции»? Мне кажется, в прямо противоположном. Мне кажется, тот, кто конструирует, должен постоянно взвешивать и испытывать. Рассчитывать допустимую нагрузку, соотношение элементов и проч. Но «Жёлтый звук» — это же не конструкция, а просто воспроизведение внутреннего ви́дения. Тут ведь есть разница:
Внутренне усмотренное — это некое целое, которое пусть даже имеет составные части, но эти части связаны между собой и уже упорядочены.
А сконструированное — это отдельные части, стремящиеся имитировать целое. Но тут нет уверенности, что не упущены самые главные части и что связующей материей этих частей не является душа.
Я убеждён, что это лишь спор о словах, а в главном мы мыслим одинаково. И всё же: «конструкция» — это всего лишь слово, но такое, с которым я у Вас не согласен. Хотя такое слово только одно.
Но повторю: «Жёлтый звук» мне чрезвычайно нравится. Это совершенно то же самое, к чему я стремился в «Счастливой руке». Однако Вы зашли ещё дальше меня в отказе от любой сознательной мысли, от любой имитации жизни. Это, конечно, большое преимущество. Мы должны осознать, что окружены загадками, и иметь мужество смотреть им прямо в глаза, не спрашивая малодушно об «отгадке». Важно употребить свои творческие силы на воспроизведение этих загадок, которыми мы окружены. Чтобы наша душа пыталась — не отгадать, но расшифровать их. Что мы при этом приобретаем — это не разгадка, а новый метод шифрования и дешифровки. Метод, сам по себе не имеющий ценности, но дающий материал для создания новых загадок. Ибо загадки суть образ непостижимого. Образ несовершенный, т. е. человеческий. Но если только мы на них учимся считать непостижимое — возможным, мы тем самым приближаемся к Богу, поскольку уже не тщимся его понять. Потому что уже не прилагаем к нему мерки нашего разума, не критикуем его, не отрицаем, ибо не можем свести его к нашей человеческой неполноценности, которую принимаем за ясность.
Поэтому-то я так радуюсь золотому [= жёлтому] звуку и представляю себе, какое колоссальное воздействие он оказал бы на меня, будучи поставленным.
Хотелось бы знать, что Вы скажете по поводу моего Учения о гармонии. Вы его прочли? И потом — моя статья в «С. вс.». В нём есть кое-что очень близкое к высказанному Вами в предисловии к «Жёлтому звуку».