Выражаем признательность Архиву РАН, его директору В.Ю. Афиани и заведующей отделом Е.В. Туговой за предоставленные копии писем Мих. Лифшица и Д. Лукача и содействие в их публикации.
Все письма Лукача написаны по-немецки на машинке, рядом с письмами Лифшица уточнен способ их написания.
В Приложении приводятся документальные материалы, характеризующие исторический фон, на котором эта переписка разворачивалась. Большинство материалов Приложения публикуется впервые.
Принятые обозначения:
в квадратных скобках [] – уточнения от составителей пропущенных или сокращенных корреспондентами слов;
в угловых скобках <> – вставка принадлежит составителям.
Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 1931–1970 гг.
Д. Лукач – Мих. Лифшицу57
Берлин, 20 сентября 1931 г.
Темпельхоф, Кайзеркорсо 4. IV лестн. у Мартина
Дорогой друг,
я был чрезвычайно пристыжен, получив Ваше письмо58, хотя я («самокритично») всегда знаю, что очень ленив на письма. Но по отношению к Вам это потому так скверно, что Вы меня с этой стороны еще не знаете и потому, может быть, не поняли бы мое молчание. И это недоразумение особенно резко противоречило бы действительности оттого, что почти ни дня не проходит, чтобы я меланхолически не думал бы о тех прекрасных «полуэстетических, полуполитических, полуисторических» беседах, которые мы вели на «блаженном острове» института59 и которых мне здесь не хватает. Здесь есть очень много умных людей и хороших товарищей[5], но никого, с кем можно было бы вести философские беседы для самопонимания, никого, кто действительно и по существу дела интересовался бы философскими проблемами. Однако я не хочу только жаловаться. Так как в общем – если не говорить о работе – я чувствую себя здесь несравненно лучше, чем я себе это представлял. Меня приняли намного лучше, чем можно было ожидать. Первый секретарь, один из моих старых друзей 20–21 годов60, сразу же дал мне очень интересную ячейку (огромное предприятие, где наше положение довольно плохое). Это уже само по себе было бы очень отрадно. Но кроме того, высказано пожелание использовать мое «доброе имя» в работе с интеллигенцией. И вот так я – представьте себе – попал к писателям и стал теперь «бонзой» в этой области61. Это очень почетно, но ужасно, так как на неделе имеешь три-четы-ре заседания, которые длятся с 6 часов дня до 1 часу ночи, кроме того, еще огромное количество встреч, телефонных разговоров, писем, циркуляров и т. д., так что я едва успеваю перевести дух. При этом мне очень повезло, так как я приехал прямо накануне «поворота» и мне удалось этот поворот в короткое время провести62. В результате этого возникло отношение доверия. Это означает, правда, очень много работы сейчас, и количество ее в ближайшее время, вероятно, еще более увеличится, но, по крайней мере, конец той изоляции, в которой мне приходилось жить за границей. Поэтому я все это охотно принимаю, правда, надеясь, что со временем, когда доверие еще более укрепится, смогу перейти к другой работе. Как Вы знаете, я не очень люблю писательскую отрасль и особенно коллег-писателей, в особенности если речь идет об «известных» буржуазных писателях, которых нужно обрабатывать одновременно и осторожно, и энергично. Кроме организационной работы это положение означает, что мне в ближайшем будущем придется много заниматься бумагомарательством по поводу современной литературы63. Из всего этого Вы можете видеть, что с философской работой дело обстоит не хорошо. И, к своему несчастью, я примерно неделю назад получил задание прямо сейчас быстро написать объемную работу к гегелевскому юбилею64. Дело в том, что наши к гегелевскому юбилею издают Sbornik[6] и работа должна быть готова в начале октября. Я пытаюсь из моря моих заметок выловить вопрос о термидоре, но Вы можете себе представить, как такая работа, с таким уже самим по себе невозможным сроком сдачи (2–3 недели) и при таких условиях работы, будет выглядеть. Я пошлю ее Вам, как только она будет готова, с просьбой сразу же ее прочитать и сообщить мне Ваши замечания авиапочтой[7], чтобы я мог ошибки, которые, конечно же, вкрадутся, исправить уже в корректуре. Если эта работа, на что я не надеюсь, все же окажется хорошей, то можно будет подумать о том, чтобы предложить ее и русскому «Знамени»65. Но об этом мы можем поговорить только когда рукопись будет уже готова. Кстати, мне сообщили, что Фурщик, который сейчас редактирует немецкое «Знамя»66, мной интересуется. Я попросил передать ему письмо к Вейлю67, может быть, оно даже там появится[8]. Если удастся и то, и другое, то это было бы большим шагом вперед, из которого я, правда, при сегодняшних условиях работы вряд ли смогу извлечь пользу. При таких обстоятельствах дела с Мерингом не хороши68. Я как раз хотел за него засесть, но тут пришел этот заказ на Гегеля. Теперь мне пришлось его отложить. Спросите, пожалуйста, не терпит ли дело до середины октября, потому что раньше я его представить никак не смогу. Как дела с Вашей эстетикой Маркса69? В таком ли она уже состоянии, чтобы ее можно было напечатать в виде немецкой книги70? Если да, пришлите мне при случае что-то вроде содержания, потому что тогда можно было бы поговорить об этом здесь, возможно, не с Вейлем, а с [вычеркнуто] каким-либо более близким к нам издательством. Что Вы скажете, если приложением к этой книге включить работы о Лассале и Меринге71, правда, только в том случае, если Вы могли бы написать похожую работу об эстетике Плеханова, потому что тогда в приложении были бы основные[9] тенденции искажения марксистской эстетики во II Интернационале. Правда, было бы еще лучше, если бы в конце можно было бы дать краткое изложение воззрений Ленина72. Тогда это была бы действительно актуальная книга, которую можно было бы здесь издать. Если Вы согласны с этим планом и пришлете мне набросок, то совершенно необходимо одновременно сообщить, какие русские инстанции одобрили Вашу работу о Марксе, так как иначе тут люди испугаются (разумеется, Луначарский в этом отношении не будет успокоением, лучше всего было бы получить согласие людей из РАППа73).
И Гертруд74 тоже очень занята, но у нее все-таки больше времени, чем у меня, так что ее книга о кризисе продвигается75. Дети приезжают 1 октября76, потому так поздно, что не один месяц похоже было на то, что и мы станем жертвами кризиса. Но мы хотя едва-едва, но спаслись.
Большой сердечный привет Вам и Вашей жене от нас обоих.
<от руки> Д. Л.
Ваше письмо я прилагаю с корректурами, Вы можете по ним увидеть, какой большой прогресс Вы сделали в немецком языке. У Вас ошибки почти только в порядке слов.
Д. Лукач – Мих. Лифшицу
Берлин, 18 ноября 1932 г.
№ 24, Фридрихштрассе 129 дом А. Подъезд II лестн. II
Дорогой друг,
опять я бесконечно долго Вам не писал, и сейчас мое письмо тоже, собственно, не ответ на Ваше письмо. Я был, да и теперь еще ужасно занят повседневными делами и пытаюсь в промежутках все-таки закончить мою книгу77. Но это очень трудно, потому что все вещи слишком сильно разветвляются – и все же, на мой вкус, слишком поверхностны. Все, что я в этот период делаю, как-то ублюдочно. Так, у меня было намерение написать для одного здешнего журнала маленькую работу о Фейербахе и литературе. Но получился из этого тот монстр, которого я Вам посылаю в Приложении78, и посылку эту сопровождаю двумя просьбами.
1. И это главное: тщательно прочитайте эту работу и выскажите мне возможно быстрее и очень откровенно Ваше мнение. Ужасно, что здесь нет ни единого человека, с которым можно было бы по существу дела и откровенно поговорить о теоретических вопросах. А как Вы увидите, в этой работе речь идет о нескольких важных вопросах. Итак, я прошу Вас поскорее послать мне подробную критику.
2. Если Вы сочтете эту работу правильной, то отдайте ее «Литературному наследству», где был напечатан «Зикинген»79, она могла бы появиться там, так как сейчас юбилей Фейербаха80. (За «Зикингена» я еще не получил гонорар.) Посылаю также содержание книги. К сожалению, важная работа о Бальзаке все еще не написана81, и я не знаю, когда она состоится.
Что еще нового? Как у вас дела? Над чем работаете Вы82? У нас – не считая нехватки времени – все хорошо, и Гертруд тоже энергично работает над своим «Кризисом»75.
С сердечным приветом и от Гертруд и также Вашей жене.
Ваш Георг
Мих. Лифшиц – Д. Лукачу
<без даты[10], по-русски, от руки >83
Дорогие Георг и Гертруда!
Прошло уже два месяца со времени моего отъезда, а я еще не удосужился Вам написать. Мне было еще более некогда, чем в Москве. Видимо, у всякого человека есть свой стиль жизни, который он и возит за собой. Теперь я свободнее и начал лучше себя чувствовать, хотя меня обременяет и раздражает обилие хозяйственных забот. Кроме того, живя здесь, я должен поддерживать свое чернильное рабство – шесть статеек в месяц для Информбюро84. Теперь я стал журналистом, как Вы, Юри, лет пять назад. Только не знаю, кто меня читает кроме редактора. Служебные мои занятия мне невероятно скучны, боюсь, что мне просто скучен всякий труд. Впрочем, некоторые слабые увлечения еще возможны. Я сделал здесь в Академии, где я работаю, доклад на тему о диалектике современной войны и в этой связи опять погружен в Ленина, эпоху империализма, национальный вопрос и тому подобное. Меня только во всем этом не хватало! Читаю журнал «Мировое хозяйство и мировая политика» и нахожу, что он интереснее других. Интересоваться такими вопросами в моем положении – почти то же самое, что интересоваться астрономией.