собенно часто. Это потому, что глазу было невесело, глазу не на чем задержаться: ни следа - ни птичьего, ни звериного. Переставший идти утром снег снова повалил хлопьями. Они били наискосок под напором расшумевшегося, расходившегося ветра.
Коля брёл по снегу, как по белой воде, в сотне метров от меня. Взобравшись на высокий холм, он любовался логами - их изломанными линиями.
А за ними по белизне поля протянулась тёмная лента шоссе - оно узнавалось по движению машин; за лентой дороги лежал наш город.
Спускаясь с холма, Коля случайно набрёл на заячью лёжку, устроенную в высоком жнивье ржаного поля. Серый, ещё не вылинявший косой чувствовал, что побурелое от непогод жнивьё будет ему защитным цветом. Вспугнутый Колей, он побежал вниз под гору. Казалось, кто-то приподнял свежевыбеленный холст за углы, чтобы по нему покатился вниз серый немного продолговатый комок.
Молодой охотник бросился со всех ног в погоню.
Однако условия соревнования были неравные, расстояние между бегущими быстро нарастало.
Косой не попал в объектив.
Коля остановился, поглядел вслед убегающему зайцу и направился ко мне. Потом подал знак рукой и крикнул:
- Смотрите! Фингал.
Ни мне, да и никому на свете не могла прийти в голову мысль о возможности стойки в зимнюю пору.
Я искал глазами нашего белого товарища и не мог найти.
Коля указал рукою и крикнул так громко против ветра, что я ясно услышал:
- Фингал встал на стойку!
Может быть, за всю историю охоты Фингал первым держал стойку на снегу! Но как держал! Он был похож на изваяние. И только раздуваемые порывистым ветром шерстинки показывали, что это живой пёс, а не скульптура.
- Коля, - говорил я шёпотом, - Коля, наводи аппарат быстрей. Фотографируй! Прошу, щёлкай! Щёлкай на всю плёнку!
Когда фотографирование было закончено, мы приготовились к выстрелам, я скомандовал негромко:
- Вперёд!
Это означало: подай, сгони дичь, пусть вылетает тетерев или куропатка - кто там есть.
Не слушает Фингал, не подаёт.
- Неужели он нас обманул? - усомнился Коля.
- Вперёд! - приказал я твёрдо.
Пёс покачнулся, вытащил одну лапу из снега и так удержал её приподнятой, а вперёд не подался.
Отыскивая подозрительные места, откуда могли бы идти запахи, я заметил под самым носом Фингала два стволика полыни. Возле каждого стволика небольшое отверстие, проделанное его колебанием, покачиванием при ветре, отверстие, достаточное разве только для того, чтобы в него мог шмыгнуть самый молодой мышонок.
Фингал не хотел ослушаться и всё же не мог двинуться вперёд. Тонкая влажная кожа кончика его носа заметно подёргивалась. Её колебала струйка запаха, бьющая из-под снега в отверстия возле стволов полыни.
Я начал разрывать ногами снег, и у меня из-под сапог с тревожным чириканьем вылетела пара перепёлок.
Пёс позволил себе единственное движение - это движение зрачков в сторону полёта самых маленьких курочек на свете.
Ветер глушил все голоса, и нашим выстрелам не откликнулось даже слабое эхо. Ни одного малого пёрышка, ни одной лёгкой пушинки не добыли наши дуплеты.
После выстрела Фингал должен был лежать, хотя и не совсем приятно с непривычки растянуться на холодном снегу. Но этого требовали строгие правила поведения. И Фингал лежал. Зарядив ружьё, я скомандовал:
- Фингал, вперёд!
Пёс помчался на новые поиски. И мы побрели. Я повесил ружьё на плечо концами стволов вверх и услышал, как в дульной части моей бескурковки заунывно засвистел ветер.
- Хорошо! - сказал я
И Коля подтвердил:
- Хорошо!
- Ты это о чём, Коля?
- Хорошо, что мы промазали… А вы о чём?
- И я о том же.
Мои размышления были прерваны словами моего молодого товарища.
- Опять стойка! - Коля указал мне на высокие травины, над которыми стоял Фингал.
Какие смышлёные птички! Ещё в первые минуты снегопада перепёлки нашли эти высокие стволики, прижались к ним, как к родным, в надежде, что травины, пошевеливаемые ветром, сделают в снегу отверстия, через которые можно будет дышать. А снежная шуба, накинутая на них, защитит от холода.
И сразу стало веселее и легче идти по снежному целику.
- Такие имеют право на жизнь. Умеют бороться!
Коля разрыл снег вокруг одного стволика, и мы увидели серый комочек. Потом снял кепку, чтобы накрыть затаившуюся птичку. Ветер нещадно трепал его волосы.
- Надень кепку. Простудишься!
Тогда Коля без особой предосторожности взял перепёлку рукой. Точно таким же способом была добыта другая. Тёпленькие серенькие комки! Фингал держал стойку за стойкой. В Колином брезентовом мешке оказалось четырнадцать живых маленьких курочек.
Наша охотничья бригада, состоящая из двух стрелков и одной косматой подружейной собаки, превратилась в экспедицию по спасению погибающих.
Ветер продолжал свистеть в дулах ружей, но теперь этот свист не казался заунывным.
Можно было красиво закончить тяжёлый поход по первому глубокому сырому снегу. И дела всего: найти красную ленточку и сделать бантик вокруг шейки одной из перепёлок. Смотри, Леночка! Сколько у твоей птички подруг! Твоя воспитанница вместе с подругами попала в снежный плен. Фингал их отыскал и спас.
Вы представляете, какие после этого посыпались бы милости на голову Фингала!
Но нет, мы не стали обманывать Леночку»
И вот опять половицы моего кабинета уподобились гречишным и просяным полям, с которых урожай убран. Четырнадцать перепёлок клевали крупинку за крупинкой и пили воду из чайных блюдечек. Птички в один день стали совсем ручными.
Леночка каждую подержала в руках, внимательно обследовала каждую шейку:
- Нет ли следов красного бантика…
Манила:
- Тю-тю-тю…
Ни одна не приходила на зов.
Среди четырнадцати не было той, которая улетела весной.
За окном зима - крыши соседних домов белые, на дворе снег по колено. Вчера ветер свистел в ружейных стволах, а сегодня воет в трубе - приюта ищет, подобно маленьким птичкам.
А на третий день ветер зашёл с другой стороны, с той, откуда зима не ожидала, подул теплом и сдунул с земли белое пуховое, но холодное покрывало. Солнышко просквозило стёкла нашей квартиры не горячими, но всё же ласковыми лучами. Тёплый ветер прогнал зиму обратно. Поторопилась она, не в своё время пришла.
Птички стали поглядывать на окна, и некоторые из них взлетели на подоконники. Двойные рамы закрывали им путь.
Коля пришёл посмотреть на птичек и принять участие в обсуждении их дальнейшей судьбы.
В моём кабинете собрались все участники «совещания»: Леночка, Коля и я. Фингал тоже присутствовал. Пёс сидел, распушив по полу хвост и поглядывая на птичек, которые после сытного обеда пили воду из чайных блюдечек.
Мы боялись, что Леночка предложит всех перепёлок оставить до весны в нашей квартире.
Но она любила их по-настоящему.
- Коля, - начала она, - скажите, пожалуйста, птички не попадут под снег, если мы их выпустим отсюда?
Серьёзность вопроса Фингал подтвердил ударом хвоста, и за это она правой ручонкой обвила шею друга и потрогала длинное лохматое ухо.
Коля ответил:
- Они улетят.
- Куда? Той дорогой, куда ушли весна и лето?
- Да, туда…
- А к нам они ещё прилетят?
- В мае, - заявил Коля. - Перепёлки прилетят к нам вслед за весной…
Наше совещание постановило: освободить птичек. Против не было ни одного голоса.
Коля принёс со станции юных натуралистов четырнадцать алюминиевых колечек. На каждом из них стоял номер и слово «Москва». Колечки легко наделись на птичьи ножки.
После того, как номера были записаны в тетрадку, мы вынесли на огород наших крылатых гостей и отпустили.
Птички разлетелись в разные стороны. Две опустились в заросли конопли около забора. А вечером на солнечном заходе началась перекличка. Она длилась недолго. Птички знали путь к югу. Их бойкие крылышки уверенно дробили тьму осеннего вечера.
Пройдёт длинная снежная зима. Прилетит на родину весна, а за нею и перепёлки возвратятся в те поля, где они родились.
Там птички и совьют себе гнёздышки.
КУРОПАТКА
Осенью увядшую траву и опавшую листву дождями прибило к земле. Снегопад дважды белил колхозные поля. Южный ветер тоже дважды своей тёплой волной смывал побелку. И поля стояли серые.
Серые куропатки любят бесснежные поля, - они серых птиц делают невидимыми. И потому осенью птицы подпускают собаку на близкую стойку. А это означает - Фингал их почует, тихонечко подвинется и, остановившись, замрёт, указывая направление носом, словно говорит мне:
- Хотя я и не вижу их, но чувствую, вот они сидят, пахнет куропатками.
В такое время эти неперелётные полевые курочки и охотника подпускают на близкий выстрел. Птицы думают - их, серых, охотник не увидит. А ему и видеть не надо. Когда собака подведёт совсем близко, табунок взлетит; тогда - стреляй, охотник!
И вот, в начале ноября, когда второй раз согнало снег и поля сделались серыми, я спросил Фингала, потрогав ружьё, висевшее над кроватью:
- Не сходить ли нам на охоту на серых куропаток?
Фингал радостно трижды пробасил: «Ав, ав, ав», и взглядом, горевшим от нетерпения, позвал:
- Пойдём скорее. Ах, я так хочу на охоту.
На поясе патронташ, полностью набитый патронами, за плечами на ремне ружьё, на боку сетка для дичи. Впереди бежит Фингал и громким лаем докладывает всей улице о важном большом деле:
- Мы идём на охоту.
Встречные улыбаются. Даже незнакомые останавливаются, разговаривают и провожают дружественными взглядами.
Народ любит охотников.
В поле Фингал быстро нашёл табунок куропаток, привёл меня и показал:
- Вот они, на жнивье. Сейчас полетят.
Куропатки были напуганы выстрелами охотников.
Взлетели далеко. Я выстрелил. Одна птица снизилась, опустилась на землю и побежала.
Не знаю, как у других охотников, но у меня всегда сочувственно билось сердце, когда я видел подраненную птицу.