На сознательном уровне мы выстраиваем с окружающими эго-отношения, но романтический альянс на основе таких отношений мы заключать не станем. Эта честь выпадает аниме и анимусу – более или менее бессознательным контрсексуальным элементам психики.
Коснемся их очень кратко. Анима персонифицирует интериоризированную мужчиной феминность, на которую изначально влияют его мать и прочие женщины, окрашенную во что-то незнакомое ему и уникальное. Познание мужчиной анимы включает отношения со своим телом, инстинкты, ощущение жизни и умение налаживать отношения с другими людьми. Женский анимус – это ощущение своего маскулинного компонента, подверженного влиянию отца и культуры, но также уникального для нее. Анимус отвечает за приземленность, способности, умение фокусировать энергию и реализовывать свои желания. Однако основополагающая истина любых отношений заключается в том, что человек проецирует на Другого все то, что не пережил осознанно сам. Диагональные стрелки показывают эту проекцию от анимы/анимуса на эго и наоборот[41]. Из многочисленных представителей противоположного пола нас привлекают лишь некоторые подходящие объекты для проекции, которые в состоянии хотя бы временно ее удержать. Эти диагональные взаимоотношения обусловливают так называемую романтическую любовь.
Романтическая любовь дарит нам чувство глубокой привязанности, заряд энергии, надежду и ощущение возвращения домой. Любовь с первого взгляда – одна из самых примечательных таких проекций. При этом Другой может быть хоть убийцей с топором, но только он или она на данный момент в состоянии поддерживать проекцию. Очевидно, за проекцией стоит обычный человек, такой же, как и мы, который, без сомнения, проецирует на нас свои собственные огромные надежды. Но для нас Другой – особенный. «Этот человек не такой, как все», – говорим мы. Или: «Я никогда раньше не испытывал ничего подобного». Эта иллюзия подпитывается поп-культурой. Если объединить все песни из верхушки хит-парада, вышел бы текст примерно следующего содержания: «Я был глубоко несчастен (несчастна), пока в моей жизни не появилась (появился) ты. Мы открывали мир заново и воспарили на вершину блаженства, а потом ты изменилась (изменился), и мы все потеряли, и ты уехала (уехал), и я снова страдаю и больше никогда не полюблю до следующего раза». Меняется лишь пол исполнителя и присутствие или отсутствие гитары.
Совместная жизнь изо дня в день безжалостно стирает любые проекции; нам остается лишь инаковость Другого, который не будет и не может соответствовать масштабам наших проекций. Поэтому в середине жизни люди приходят к заключению: «Ты не тот, за кого я вышла замуж» («Ты не та, на ком я женился»). Но они такими никогда и не были. Они всегда были кем-то другим, незнакомцем, которого мы едва знали тогда и знаем чуть лучше сейчас. Поскольку на этого Другого проецируется анима или анимус, человек в буквальном смысле влюбляется в отсутствующие части своей личности. То чувство привязанности и возвращения домой так грело душу и вселяло такие большие надежды, что его утрата воспринимается как катастрофа[42].
Вся правда о близких отношениях сводится к тому, что они никогда не бывают лучше наших отношений с самими собой. То, как мы выстраиваем отношения с собой, определяет не только выбор Другого, но и качество отношений с ним. По сути, любые близкие отношения дают подсказку к тому, кем мы были в самом их начале. Таким образом, все отношения показательны в плане состояния нашей внутренней жизни, и не одни отношения не будут лучше, чем наши отношения с собственным бессознательным (вертикальная ось диаграммы)[43].
Отношения не были бы столь отягощены, не предъявляй мы к ним завышенные требования. Но какой вообще в них смысл, если они не отвечают ожиданиям нашего внутреннего ребенка? Смысл приходит, пишет Юнг, «когда люди чувствуют, что живут символической жизнью, что они актеры в божественной драме. Это приносит мир. Это дает единственное значение человеческой жизни; все остальное банально, и его можно отбросить. Карьера, производство потомства – все это майя по сравнению с тем, что ваша жизнь имеет смысл»[44].
Акцент с надежды на спасение волшебником-Другим смещается на роль, которую отношения могли бы сыграть в придании жизни большего смысла.
Бесспорно, модель близости, характерная для нашей культуры и надежд первой взрослости, та, что проповедует слияние или единение, – убежденность в том, что через союз с Другим половинка меня будет дополнена до целого, – себя изжила. Вместе мы одно, вместе мы единое целое. Столь естественная надежда человека, ощущающего себя неполным и неполноценным перед лицом огромного мира, тормозит развитие обоих партнеров. Когда повседневные трения семейной жизни истирают надежду и сопутствующие ей проекции, человек утрачивает смысл, а именно смысл, проецируемый на Другого.
С приближением среднего возраста мы оказываемся перед необходимостью найти замену модели единого целого, так как та попросту бесполезна. Модель, подходящая для второй половины жизни, при условии, что оба партнера берут на себя ответственность за свое психическое здоровье, изображена на рисунке далее.
Фигура, похожая на миску, обозначает открытый характер зрелых отношений. Каждая сторона отвечает преимущественно за свою индивидуацию. Посредством отношений партнеры поддерживают и поощряют друг друга, но не могут выполнять друг за друга работу по развитию, или индивидуации. (Важность индивидуации мы обсудим в пятой главе.) Данная модель предполагает отказ от надежды на спасение Другим. Согласно ей, оба партнера принимают участие в индивидуации и вносят в партнерство свою лепту, более полно раскрывая свою личность. Зрелые отношения, переросшие модель единого целого, требуют от партнеров принимать на себя личную ответственность, в противном случае браку грозит застой.
Чтобы выстроить зрелые отношения, человек должен сказать себе: «Никто не в состоянии дать мне то, чего я больше всего хочу или в чем сильнее всего нуждаюсь. Это могу сделать только я. Но при этом я могу оценить отношения по достоинству и вкладываться в них ради того, что они в действительности мне дарят». А дарят они обычно теплоту и близость, взаимное уважение и поддержку, диалектику противоположностей. Молодой человек, который использует отношения, чтобы укрепить нестабильное ощущение собственного «я», не обладает мужеством и дисциплинированностью, необходимыми для зрелых отношений. Если раньше он нуждался в одобрении, то теперь ему придется примириться с различиями. Если раньше он жаждал простой любви двух одинаковых людей, то теперь ему придется справляться с трудной задачей любить иного Другого.
Избавляясь от проекций и многочисленных невысказанных требований, мы получаем возможность обогатить свою личностью благодаря инакости партнера. Один плюс один не равно Одному, как предполагается в модели единого целого; в сумме получается три – два отдельных индивида, чьи отношения формируют третью единицу, которая побуждает их выходить за рамки их индивидуальных ограничений. Более того, отказываясь от проекций и делая упор на внутреннем развитии, мы начинаем постигать безграничность своей души. Другой помогает нам расширять возможности нашей психики.
Рильке описывал отношения как совмещение одного одиночества с другим[45]. Данное им определение, несомненно, близко к истине, ибо в конце нам остается лишь наше одиночество. Следует признать, что проекция не продержится долго, но опять-таки ей на смену придет нечто с более богатым содержанием. Учитывая бессознательность проекций, мы не можем постоянно пребывать в уверенности в том, что с Другим нас связывают истинные отношения. Но если мы примем основную ответственность за самих себя, то с меньшей вероятностью будем проецировать зависимости и несбыточные ожидания внутреннего ребенка.
Настоящие отношения, таким образом, рождаются из осознанного желания отправиться в странствие вместе с другим человеком, приблизиться к раскрытию тайны жизни, ступая по мостам общения, секса и сопереживания. Ницше однажды заметил, что брак – это разговор, бесконечный диалог[46]. Если человек не готов активно участвовать в этом длительном диалоге, значит, он не готов к длительной близости. Многие давно женатые пары прекратили вести разговоры, поскольку перестали расти как личности. Когда акцент ставится на личностном росте, тогда у каждого из партнеров будет интересный собеседник. Затормозить собственное развитие, даже в ложных интересах другого человека, – значит обречь супруга на жизнь рядом с раздраженным и угнетенным существом. Аналогично неприемлемым является и препятствование развитию со стороны супруга. Подобный брак необходимо кардинально пересмотреть, в ином случае он теряет смысл. Как видно из диаграммы на с. 92, в зрелом брачном союзе, открытом и диалектичном, присутствует четвертый двунаправленный вектор, обмен между двумя тайнами, внутренними контрсексуальными энергиями; это встреча одной души с другой.
Любовь, таким образом, – один из способов прожить символическую жизнь, о которой писал Юнг, встретиться с таинством, чье имя и сущность нам никогда не удастся постичь, но чье отсутствие загоняет нас в ловушку поверхностности. К среднему возрасту многие браки либо распадаются, либо находятся под угрозой развала. В прошлом индивидуумы, которые столкнулись с ослаблением проекций, находились под слишком сильным общественным давлением, чтобы искать альтернативы. Одни выбирали любовные романы на стороне, другие – злоупотребление наркотиками или алкоголем, третьи – сублимацию через работу и детей, четвертые – болезни, мигрени или депрессии. Позитивные варианты, как правило, не рассматривались. Сегодня такие выборы существуют, и, какими бы болезненными те ни были, они не так плохи, как застрять в ячейке, мешающей индивидуации супругов. Невзирая на добрые намерения и желания эго, правда выйдет наружу. Требуется мужество, чтобы пристально изучить эту ячейку, вобравшую в себя надежды и потребности двух людей, зато мужество исцеляет, помогает восстановить целос