[27] Мы воображаем, что данный совет относится к другим. На последующих страницах мы остановимся на этом вопросе подробнее, а сейчас следует упомянуть, что вторым по масштабности крушением ожиданий в среднем возрасте является знакомство с ограничениями в отношениях. Близкий другой, который будет удовлетворять наши потребности, заботиться о нас, всегда приходить к нам на помощь, оказывается обычным человеком, таким же, как мы сами, требующим внимания и проецирующим на нас такие же ожидания. Браки неспроста распадаются именно в среднем возрасте: непосильность детских надежд, возлагаемых на хрупкую связь между двумя людьми, играет свою роль. Другие не должны и не могут потворствовать непомерным желаниям нашего внутреннего ребенка, и в результате мы чувствуем себя покинутыми и преданными.
Проекции воплощают собой то, что внутри нас остается непознанным или невостребованным. Жизнь имеет привычку разбивать проекции, и, охваченные разочарованием и отчаянием, мы обязаны взять на себя ответственность за собственное счастье. Никто нас не спасет, не позаботится, не залечит раны. Однако внутри нас живет замечательный человек, которого мы едва знаем, готовый стать нашим верным спутником. Только признав, что надежды и ожидания детства развеялись как дым, и приняв на себя ответственность за обретение смысла жизни, мы можем вступить во вторую взрослость.
Я знал одного мужчину, который признавал свою главную проблему – зависть. Зависть по определению – это ощущение того, что кто-то другой обладает тем, о чем вы страстно мечтаете. Хотя этот человек в детстве пережил немалые лишения, он продолжал описывать себя в негативном ключе: «Я полный ноль, который видит свою полноту в ком-то другом». Понимание того, что детство нельзя пережить заново и течение времени невозможно повернуть вспять, что никто волшебным образом не заполнит внутреннюю пустоту, безусловно, болезненно, зато становится первым шагом на пути к возможному исцелению. Очень трудно поверить, что твоя собственная психика сумеет исцелить сама себя. Рано или поздно вы должны будете поверить в свои внутренние ресурсы, в противном случае так и будете тщетно пытаться осуществить детские фантазии. Расстаться с этими призрачными мечтами о бессмертии, совершенстве и величии – значит нанести ощутимый урон своему духу и отношениям. Тем не менее разобщенность со своим «я» и с другими людьми дарит одиночество, в котором мы можем разглядеть масштаб личности, сокрытой внутри.
Переживание невроза
Так же как романтическая любовь может рассматриваться как мимолетное безумие, поддавшись которому люди принимают судьбоносные решения, находясь под влиянием эмоций момента, так и смятение, сопровождающее перевал на середине пути, может напоминать нервный срыв, при котором человек совершает «безумства» или отстраняется от окружающих. Если мы осознаем, что предположения, которыми мы руководствовались всю жизнь, разбились вдребезги, что накопленные стратегии временной личности ведут к декомпенсации, что сложившаяся картина мира рушится, душевные метания и терзания становятся более чем понятными. На самом деле можно даже заключить, что такого явления, как «безумный поступок», не существует, если мы будем учитывать эмоциональный контекст. Мы не выбираем эмоции, эмоции выбирают нас, подчиняясь собственной логике.
Один из пациентов психиатрической клиники постоянно выбрасывал стулья из окон. Сотрудники предположили, что он хочет сбежать, и приковали его к кровати. Но после тщательных расспросов выяснилось, что пациенту казалось, будто из его комнаты выкачивают кислород, и ему просто хотелось подышать свежим воздухом. Его ощущение психологической изоляции символически трансформировалось в клаустрофобию. Его желание свежего воздуха было вполне логичным, учитывая эмоциональные предпосылки. После того как пациента перевели в более просторную палату, он наконец почувствовал себя в безопасности. Его поведение не было безумным: психологические переживания, связанные с заточением и нехваткой воздуха, нашли логичное выражение во внешних действиях.
Преодолевая перевал в середине пути, когда зашкаливающие эмоции прорывают границы эго, мы часто облекаем травму или отрицание в конкретную материальную форму. Мужчина, сбежавший вместе со своей секретаршей, приходит в ужас при мысли о том, что его внутренняя жизнь, его женская часть зачахнет и исчезнет навсегда. Поскольку данная потребность во многом является бессознательной, он проецирует потерянную внутреннюю женщину на реального, живого человека. Женщина, страдающая от депрессии, обращает нежелательный гнев внутрь, на себя – на единственного человека, на которого она имеет право злиться. Ни одного из этих людей нельзя считать сумасшедшими, хотя они могут удостаиваться подобных эпитетов от окружающих. Они оба таким образом реагируют на раздутость своих потребностей и эмоций, которые накрыли их в тот самый момент, когда их представление о реальности разбилось о саму реальность.
Рассказ «Фанатик Эли», написанный Филипом Ротом[28], – прекрасный образец разумного безумия. Действие в нем происходит сразу после Второй мировой войны, когда множество людей было вынуждено покидать свои родные места. Эли – успешный адвокат из пригорода. Когда в его город переселяется группа выживших узников концентрационного лагеря, Эли направляют к ним с просьбой не демонстрировать столь явно свою этническую принадлежность. В свою очередь, Эли осознает пустоту в собственной душе и слабую связь с религиозным и этническим наследием. В конце концов, он меняет свой дорогой костюм на поношенное одеяние старого раввина и ходит по главной улице города, без конца повторяя свое библейское имя. В финальной сцене рассказа описывается его помещение в палату и введение мощного успокоительного. Его объявили сумасшедшим, хотя, по сути, он попросту избавился от временной личности, «блестящей обертки», образа преуспевающего человека и погрузился в древние традиции. Поскольку его новая личность не вписывалась в существующую общепринятую матрицу, его окрестили «безумцем», а новое сознание принялись лечить лекарствами. О нем можно было бы сказать то же, что Вордсворт сказал о Блейке: «Некоторые считают этого человека безумным, но я предпочитаю его безумие здравости всех прочих»[29].
Ощущение увеличивающейся пропасти между обретенным чувством собственного «я» со всеми сопутствующими стратегиями и проекциями и требованиями Самости, которая скрывается в глубинах истории жизни человека, знакомо каждому из нас, ибо все мы ощущаем как бы отделение от самого себя. Понятие «невроз», введенное в медицину шотландским врачом Калленом в конце XVIII века, подразумевает, что все наши переживания имеют неврологическую природу. Однако невроз, или так называемое невротическое расстройство, никак не связан с неврологией. Это просто термин, с помощью которого описывается разлад в психике и последующий протест. Все мы невротики, поскольку в каждом из нас происходит раскол между тем, кто мы есть, и тем, кем мы должны стать. Симптоматический протест невроза, выраженный депрессией, злоупотреблением различными веществами или деструктивным поведением, отрицается как можно дольше. Но эти симптомы только набирают силу и начинают проявляться независимо от воли эго. «Приказывать» симптому исчезнуть так же бессмысленно, как заставлять человека, сидящего на диете, есть сладости. Симптом, пусть даже контрпродуктивный, имеет значение, так как в символической форме выражает то, что жаждет своего выражения.
Испуганный человек больше всего на свете желает восстановить ощущение собственного «я». Психотерапевт знает, что симптомы служат полезными подсказками не только для выявления травмы или игнорируемого аспекта личности, но и для выбора способа исцеления. Специалисту также прекрасно известно, что невроз в среднем возрасте открывает огромные возможности для трансформации. Как утверждал Юнг, «момент обнаружения заболевания далеко не случаен: в большинстве случаев он, напротив, чрезвычайно важен. Он обычно совпадает с необходимостью нового психологического приспособления»[30]. Под приведенными выше словами подразумевается, что причиной кризиса и страданий выступает наша собственная психика – именно из-за полученной травмы и потребности в изменениях.
Мне часто вспоминается сон моей пациентки, которая впервые пришла на психотерапию в возрасте шестидесяти пяти лет, сразу после смерти мужа. С самого детства у нее сложились крепкие и доверительные отношения с отцом, вследствие чего у нее наблюдался сильный отцовский комплекс. Ее муж был на несколько лет старше. Естественно, смерть их обоих потрясла ее до глубины души. За утешением женщина обратилась к священнику, который и посоветовал ей психотерапию. Изначально ей казалось, что терапия уймет ее боль. Как и следовало ожидать, она наделила психотерапевта значительной властью.
По истечении нескольких месяцев терапии ей приснился сон, в котором она вместе с покойным мужем отправилась в путешествие. Когда они подошли к реке с мостом, пациентка вдруг поняла, что забыла сумочку. Муж пошел вперед, а она вернулась за сумкой. Следуя по той же дороге и подойдя к мосту, она встретила незнакомца, подошедшего слева. Мужчина пересек мост вместе с ней. Она объяснила ему, что ее муж ушел вперед и что вообще-то он умер. «Я так одинока, так одинока», – причитала она. «Я знаю, – ответил незнакомец, – но для меня это удача».
И во сне, и в процессе пересказа пациентка негодовала и злилась на незнакомца за его кажущееся равнодушие к ее тяжелой потере. Меня весьма заинтересовал описанный сон, так как он отражал явный психологический сдвиг. Несмотря на то что отец и муж пациентки умерли, они продолжали играть главенствующую роль в ее самоопределении. Отцовский комплекс, позитивный на первый взгляд, выступал источником внешней силы, не позволяя обрести ее внутри себя. Мост символизировал способность совершить переход от внешней силы к внутренней. А незнакомый путник олицетворял ее внутреннюю маскулинность, анимус, остававшийся неразвитым, подавляемый мощью отцовского комплекса. Это замечательный пример поразительной мудрости саморегулирующейся психики; страдания эго повлекли за собой пробуждение внутреннего компонента, не находящегося под властью отца. Перевал в середине пути для нее начался в возрасте шестидесяти пяти лет, когда она пустилась в странствие в поисках самоидентичности и внутренней силы. И первая, и вторая – необходимые элементы взрослости.