– Спокуха, Ваня, – сказала Катя. То есть, это Ивану показалось, что говорит его одноклассница Катя Юлаева. На самом деле, конечно же, продолжала свое выступление юная ведьма. – Никому она ничего не поставит. Пугает просто. Вот увидишь.
В классе стояла полная тишина. Разумеется, вовсе не из-за предупреждения учительницы. Просто каждый подспудно чувствовал: происходит что-то необычное.
Бофа ворвалась в притихший класс и подозрительно оглядела учеников.
– Ну-ну, – непонятно пробормотала она и бережно, словно тот был необычайно хрупким, поднесла принесенный кусок мела к доске. Но не успела она коснуться им зеленой поверхности, как с белого кончика сорвалась тяжелая капля и в полной тишине – шлеп! – разбилась о пол. А потом с него потекло так, будто мел был смоченной в воде губкой.
– Ай! – взвизгнула Бофа, отбрасывая мокрый брусочек, словно дохлую мышь, которую она случайно прихватила.
Класс зашумел. Кто-то засмеялся, пара-тройка девчонок тоже взвизгнула за компанию с учительницей, но в основном это были вздохи и возгласы изумления. Одна лишь Катя терпеливо и невозмутимо стояла у доски, переминаясь с ноги на ногу.
– Фаина Борисовна, – мотнула она головой, отбрасывая с глаз челку. – Может мне так ответить, без схемы?
– Да-да… – пробормотала белая как пресловутый мел биологичка. – Без схемы… Что же такое? Может, в классе повышенная влажность?.. Что ты сказала, Юлаева? Без схемы? Нет, как же без схемы? Без схемы нельзя. Без схемы видишь, что творится… Садись Юлаева, садись, поставлю тебе пока точку.
– Как точку? – заморгала Катя, запихивая свою протестующую вторую ипостась подальше в глубины сознания. – Почему точку? Ведь я же знаю материал! Я же не виновата, что мел не пишет! – Кате было стыдно, она снова врала, пусть и наполовину. В капризах мела ее вины и впрямь не было. Впрочем, и насчет знания материала она, вроде бы, не очень солгала, потому как кое-что вдруг действительно вспомнила: – У клетки есть оболочка, ядро, рибосомы, митохондрии и этот… агрегат Гольджи!
– Аппарат Гольджи, – машинально поправила Бофа и сморщилась как от головной боли: – Ладно, Юлаева, садись, не кричи, поставлю я тебе четверку.
– Почему четверку? – выкрикнул кто-то из класса. Кате показалось, что это был голос Лешки Безбородова. – Она в таких экстремальных условиях отвечала!
– За это вообще шестерку надо ставить, – поддержал Лешку кто-то еще.
– Ладно-ладно! – будто сдаваясь, подняла руки биологичка. – Замолчите! Я поставлю Юлаевой пять с минусом. Схемы все-таки не было, к тому же, она не рассказала о функциях…
И тут вдруг водой засочилась зеленая классная доска. Она словно плакала от несправедливости вредной училки. Бофа стала теперь даже белее мела и закивала доске, успокаивающе вытянув к ней руки:
– Хорошо-хорошо! Пять. – Струи на зеленой поверхности стали заметно тоньше. – С плюсом, – добавила биологичка. Доска моментально высохла. И тотчас прозвенел звонок. Бофа обессиленно рухнула на стул.
– Урок окончен. Все безводны.
Глава восьмая, в которой день рождения начинается, хоть Катя еще и не родилась
Предыдущие дни рождения были для Кати праздником и только. Она ждала его с нетерпением в основном из-за подарков, а потом, класса с третьего-четвертого, еще из-за подруг и друзей, для которых устраивали дополнительное, отдельное от взрослых торжество. Оно нравилось Кате куда больше, чем застолье с дядями-тетями – соседями и мамиными сослуживцами, которых она и знала-то плохо.
В этот раз все было по-другому. Возможно потому, что и сама Катя стала другой; и не только, и даже не столько из-за Катерины. Она вдруг поняла, что беззаботное детство кончилось. Нет, конечно же, она не возомнила себя взрослой, но почувствовала, что жить, как раньше, по инерции, лишь по наставлениям и подсказкам родителей – без забот – она больше не станет. Да и не сможет. Пришла пора о многом думать и принимать решения самой. И хотя авторитет папы с мамой не стал для нее меньшим, Катя хоть и по-прежнему безоговорочно выслушивала и выполняла родительские наставления, так же безоговорочно принимать их все за абсолютную истину уже не спешила. По многим вопросам у нее появилось свое, личное мнение, с которым она, правда, не всегда спешила делиться с окружающими, особенно со взрослыми.
Появление Катерины именно теперь стало для Кати настоящим подарком. Теперь она могла не только делиться своими мыслями и соображениями, но и защищать их, отстаивать свое мнение в спорах. Впрочем, на удивление, делать это приходилось не так уж и часто, как полагала Катя вначале. А может, и нечему тут было удивляться, если они и в самом деле были чем-то, или, точнее, кем-то единым. Разногласия, в основном, возникали по мелочам, как, например, в этот раз – по поводу того, приглашать или нет на день рождения Павла. Катя была за то, что новенького нужно пригласить, как минимум, по трем причинам: он был умным, за него просила Наташка и к тому же, у него в этом городе, кроме них, вообще пока не было друзей или хотя бы приятелей. Катерина же продолжала настаивать, что Пашка «ботаник» и страшный зануда, а еще она почему-то была уверена, что Котов и Митрофанов обязательно подерутся, выясняя, кто из них умней.
– Что за глупости! – возражала Катя. – Да они и драться-то не умеют.
– Не умеют, ну и что? – отвечала на это ведьмочка. – От того что они будут мутузить друг друга неумело, тебе станет легче? Праздник-то они все равно испортят.
– Обещаю, я поговорю с обоими. Да они ведь и в самом деле не дураки, чтобы при девочках устраивать такое.
– Вот именно, что при девочках! – фыркала «сестренка». – Они ведь перед нами и станут красоваться, чей хвост пушистей. А в итоге подерутся.
– Если они подерутся, я на целый день отдам тебе тело в полное распоряжение.
– На три! – обрадовалась Катерина.
– На один.
– Дай хотя бы на два, а то в воскресенье не интересно. Я в школе хочу похозяйничать.
– Ты уже похозяйничала на ботанике.
– И что? Кто-нибудь умер? Все повеселились, а ты еще и пять с плюсом заработала.
– Особенно Бофа повеселилась. Боюсь, она теперь из школы уволится.
– А чего бояться? По-моему, ее к детям вообще нельзя близко подпускать. Пусть в зоопарк идет работать, как раз по ее профилю.
В итоге «сестренки» сторговались на одном дне, но на будничном. При этом Катерина клятвенно пообещала больше в школе не колдовать. Когда этот вопрос был решен, Катя вдруг вспомнила:
– Погоди-ка, а если не подерутся?..
– Куда они денутся!
– И все-таки. Так не честно! Спор есть спор. Нужно оба варианта обговорить.
– Хорошо. Что ты хочешь?
– Пока не знаю.
– Ну, вот, начинается! А чего тогда выпендриваешься: спор, спор!..
– Потому что спор. Имею право.
– Так я тебя и спрашиваю: что ты хочешь за это свое право?
– Тогда пообещай, что не обидишься, и что точно выполнишь.
– Э-ээ! – завопила вдруг ведьмочка. – Иди ты на фиг! Этого я делать не стану.
– Ты что, подсмотрела мои мысли? Как тебе не стыдно?
– Ты бы еще красочней это представила, все бы твои мысли увидели, не только я.
– Ну, ладно… И все-таки я желаю, чтобы в случае проигрыша ты его поцеловала.
– Не буду.
– Но ты же в него влюбилась! Я ведь виж…
– Так ты тоже мои мысли подглядываешь?!
– Сама научила. Тебе можно, а мне нельзя?
– Да ты знаешь, кто ты такая?! И ты еще собралась меня перевоспитывать?..
– Это не я собралась! Это вы с твоим папой придумали. У меня что, был выбор?
– Значит, ты жалеешь, что я с тобой? Поехали в лес, я уговорю папу, чтобы он вернул меня назад.
И вот тут Катя испугалась. Ведьмочка сказала это так серьезно, что Катя поверила: а ведь уговорит! Такая может. И как она тогда будет… без нее?..
Она и сама не ожидала, что так бурно расплачется. Слезы полились буквально в два ручья. Хорошо, что в тот момент мамы не было дома – ушла за праздничными покупками, – а то бы наверняка перепугалась за нее до смерти.
Но и ведьмочка не ожидала подобной реакции. Тем более, Катины мысли на свое заявление она невольно подслушала. Конечно, ей тоже было хорошо с Катей, она привязалась к «сестренке» всей душой, но почему-то до конца не могла поверить, что та испытывает к ней такие же чувства. И совершенно внезапно разрыдалась и она.
Если бы каждая из них была сейчас в отдельном, своем собственном теле, девочки наверняка бы бросились друг дружке в объятия и продолжали бы рыдать дуэтом, орошая слезами одна другой плечи. А так они лишь напропалую несли обрывочную мысленную какофонию чувств:
– Ты такая!.. Да я без тебя…
– Ты лучше меня!.. Я недостойна…
– Это я недостойна! Я дура такая!..
– Зови Пашку! Всех зови!..
– Нет! Если ты не хочешь…
– Я хочу то же, что и ты…
– …что и ты…
– …и ты…
– …мы с тобой…
– Я поцелую Лешку.
И лишь в Катиной голове прозвучала эта фраза, она перестала плакать. Точнее, обе они перестали. Словно слезам кто-то перекрыл краник.
– Если проиграю, конечно, – добавила ведьмочка. Фразу про поцелуй произнесла, разумеется, она.
– Да ладно, не надо, – в последний раз всхлипнула Катя.
– Надо. Спор есть спор. Тем более, я ничем не рискую, они все равно подерутся.
– Значит, приглашаем Павла?
– Давай, звони ему. А то подарок не успеет купить.
Обе «сестренки» рассмеялись, и кто-то из них – неважно уже кто – стал звонить Наташке, чтобы узнать Пашин номер.
Потом позвонила из деревни бабушка. Долго поздравляла Катю, желала всего хорошего, самое главное – не болеть, хорошо кушать и слушаться папу с мамой. Скорее всего, бабушка все еще считала Катю маленькой девочкой, но та не стала ее разубеждать, иначе разговор продлился бы до вечера.
Потом вернулась из магазина мама и позвала Катю.
– Ты меня прости, – сказала она, – но придется тебе в магазин сбегать, я сметану забыла купить. Мне уже пора начинать готовить, так что, будь добра, прогуляйся.