ими.
Посёлок замер в оцепенении. Ежеминутно ждали сообщений. Все ли двадцать три не вышедших погибли? Ведь одного свидетеля, того самого, что был в эпицентре и видел последним тех, кто готовил взрыв и сам принимал участие в его выполнении, вывели на поверхность. Могли же быть и другие счастливчики?
Первого погибшего обнаружили в трёх километрах от эпицентра взрыва, а он, Спешилов Пётр Павлович, сорокалетний прохордчик с двенадцатилетним подземным стажем, почти два года назад приехавший сюда из Гремячинска Пермской области, находился в месте взрыва за несколько минут до того, как он произошёл. Ему просто повезло, как, может быть, не везло никогда прежде. Он долго не мог сообразить что случилось.
Заканчивалась ночная смена. Кое-кто уже направился к выходу. Но что это значит? Тут ведь не просто пройти по коридору, открыть дверь и выйти. Шахта – это много километровые штольни, или, как они здесь называются, уклоны, проходящие на разных глубинах подобно многочисленным щупальцам спрута, только не в морской воде, а в горной породе и угольных пластах. Если эти щупальца соединить в одну, то растянется она в этой шахте на сорок один километр. Поэтому прежде чем попасть к месту работы, а в данном случае это был забой двадцать восьмого южного конвейерного штрека, нужно было шахтёрам, открывая и закрывая за собой многочисленные двери переходов, добраться до электровоза и в вагонетках довольно долго спускаться к уклонам, по деревянным настилам которых ещё идти и идти вниз вдоль рельсового пути, служащего для перевозки различных грузов.
Об этом нарушении впоследствии будет записано в справке государственной комиссии, приехавшей для расследования причин аварии. Дело в том, что по проекту строительства этой шахты должно было быть три уклона, один специально для транспортировки людей. Но в целях экономии средств, которых не стало хватать и на зарплату, поскольку государство выделяло денег на добычу угля, как впрочем и на всё остальное, в последние годы всё меньше и меньше, было решено ограничиться двумя уклонами, соединив грузовой и людской уклон в один.
Столь же непростым был путь обратно с той лишь разницей, что теперь шахтёру нужно было подниматься вверх с глубины четыреста десять метров ниже уровня океана, звуки прибоя которого сюда, конечно, не доходят, хотя по сути океан находится совсем рядом. И если шагающий на работу или с работы человек видит под кирзовыми сапогами воду, то, переступая через неё, он знает, что это не морская, а обычная подпочвенная пресная, что сочится по стенам то там, то здесь. Она тоже сыграла свою трагическую роль в описываемом событии.
Звену Николая Уварова, приехавшему на архипелаг из Пермской области, в которое входил и его земляк Спешилов, поручено было в эту смену произвести взрывные работы в гезенке номер шесть.
Читателю, не знакомому с профессиональным термином, поясню, что гезенк – это соединительный колодец или бункер, который пробивают от верхнего штрека, где добывают уголь, в нижний штрек, где находится конвейер для транспортировки угля. Добытый уголь подвозится к гезенку и сбрасывается через него прямо на конвейерную ленту. Вот такой гезенк под номером шесть и должны были пробить финальными взрывами в ночной смене. Вопрос состоял в том, как выполнить работу.
В принципе, все работы, которые выполняются в шахте в данную смену на конкретном участке обычно расписаны подробно в паспорте. Однако в тот день паспорта работ не было.
Позднее во время расследования причин трагедии одному из руководителей был задан вопрос о причине отсутствия паспорта, на что был получен ответ:
– Ввиду несовершенства технологии проведения этой выработки не представлялось возможным вести работы по заранее утверждённому паспорту. После каждого очередного взрывания конфигурация забоя постоянно менялась, каждое звено проходчиков приспосабливалось как бурить шпуры. Количество шпуров, угол их наклона, схема расположения были непостоянными, в связи с чем буро-взрывные работы в гезенке номер шесть велись разовыми взрываниями, поэтому на семнадцатое сентября отработать постоянный паспорт не удалось.
Но это не значит, что рабочим не было известно какие работы и как выполнять. На руках у мастера был наряд-путёвка, на основании которой следовало произвести в гезенке два взрыва на расширение.
Соединительный колодец, то есть гезенк, выполнялся взрывами сверху и снизу. В эту несчастную ночь толщина земляной пробки, которую осталось преодолеть взрывникам, составляла не более одного метра. Всего один шаг, чтобы колодец стал сквозным – своего рода праздник: соединение верхней и нижней проходки. Как хочется сделать эту сбойку поскорее.
В путёвке-наряде на эту смену записано произвести взрывы снизу и не для сбойки, а лишь для расширения нижней части гезенка. Можно было, конечно, не торопиться со сбойкой, раз главный не знал об оставшейся метровой пробке. Но это показалось странным – лезть снизу в колодец, с потолка которого течёт вода, бурить в сырости самым неудобным образом шпуры, когда гораздо легче забраться сверху и рвануть последний метр.
Кому именно пришло в голову такое решение, навсегда останется тайной, ибо нет в живых ни мастера-взрывника, приехавшего сюда из Челябинска, Ивана Михайловича Карамышева, ни помощника начальника участка Сергея Сергеевича Гордеева, ветерана из знаменитого на Шпицбергене украинского городка Селидово, в котором родились несколько руководителей угольной промышленности бывшего Советского Союза и откуда немалая часть шахтёров внесла свой вклад в добычу угля на Шпицбергене. Мало известный в стране городок Селидово на заполярном архипелаге знают все. Шахтёры шутят по этому поводу, говоря, что здесь, куда пальцем ни ткни, всюду попадёшь в селидовца. Потому неудивительно, что среди не вышедших в это утро из шахты двое оказались из Селидово: Гордеев и проходчик пятого разряда Дорохов Владимир Викторович, у которого, как и у его земляка, остались в безутешном горе жена, сын и дочь.
Пётр Павлович Спешилов вместе со своим напарником земляком Уваровым Николаем Викторовичем в эту смену бурили шпуры для взрывов. Занятие не из приятных. Пришлось поверх котлована, то есть гезенка номер шесть класть брёвна и привязавшись к ним поясами спускаться вниз. Для сбойки верхнего и нижнего уклонов нужно было произвести два взрыва. Первый взрыв прошёл успешно в пять часов утра. Теперь толщина пробки сократилась на полметра. Осталось почти столько же.
Тут я вынужден пояснить читателю ещё один очень важный пункт технологии взрываний. В шахте Баренцбурга применяются взрывчатые вещества двух типов: Детонит-М, производящий мощный взрыв, но выбрасывающий столб пламени и более безопасный Аммонит-Т-19, но вдвое слабее по мощности взрыва. Естественно, что при производстве буро-взрывных работ в породе, где нет угля, а стало быть опасности появления горючего газа метана – злейшего врага шахтёров, выгоднее всего производить взрывания Детонитом-М, поскольку работа с ним идёт быстрее. Ну а там, где есть уголь и в любую минуту концентрация всегда присутствующего метана может вырасти до взрывоопасной, применяется Аммонит-Т-19. Он, конечно, менее эффективен для получения премий, да зато жизни спасает.
В гезенке номер шесть для сбойки по всем правилам безопасного ведения работ можно было использовать только Аммонит. Но не было его у мастера-взрывника в тот момент. Не было его, можно считать, и на всём руднике. Те остатки, что были на складе, берегли для более важных работ. За пол года до случившегося заказали двадцать пять тонн этой безопасной взрывчатки, но не получили ни килограмма. Вот и в этом аукнулась бездарность государственной перестройки. Меньше стали выпускать менее запрашиваемой взрывчатки и больше более производительной. Дефицит производства и мысли поставил на карту человеческие жизни. Запишем и этот пункт обвинения архитекторам перестройки.
Однако первый взрыв в шесть часов утра прошёл нормально. Газовая обстановка была в пределах допустимого. Приходил мастер, замерял атмосферу. После этого Спешилов с двумя напарниками зачищали гезенк от разваленной взрывом породы. В нижнем грузовом уклоне, куда пробивали земляную пробку, начали разворачивать комбайн. Его перемещению мешала вентиляционная туба. Дали команду препятствующую часть трубы снять, временно прервав вентиляцию. Гусеницы неуклюжего механизма, передвигая его на новую позицию подняли пыль.
Кто из шахтёров не знает, что такое гремучая смесь? Газ метан, которого все так боятся, концентрацию которого замеряют сотни датчиков, автоматически выводя показания на главный пульт диспетчера, сам по себе не взрывается. Он горюч, но взорваться может при смешении с пылью, особенно угольной. В принципе, любая пыль, даже мучная, достигая определённой концентрации в воздухе, становится взрывоопасной. Достаточно, как говорится, одной спички. Появление же горючего газа в такой ситуации увеличивает опасность взрыва в сотни раз, вот почему его содержание в атмосфере строго контролируется. Однако не будет пыли, не взорвётся и газ. Так что пыль – это второй враг, с которым в шахте ведётся вечная борьба.
Но оказывается не всякая пыль вредна. Создали учёные специальную инертную пыль, что своим видом напоминает мыльный порошок, только принцип действия несколько отличается. Как мыло, инертная пыль скрепляет частички другой пыли, не позволяя ей подниматься в воздух. Процесс покрытия земли инертной пылью называется у шахтёров осланцеванием. Если участок осланцован в достаточной степени, взрыв произойти не сможет.
Меньше, чем за двое суток до этого события я сам уже в который раз шёл по уклонам шахты с иностранным гостем, показывая условия работы российских шахтёров. Европейский журналист хотел всё видеть собственными глазами, но оказался довольно слабым физически, так что перемещение по лаве в полусогнутом состоянии его быстро утомило, и при возвращении, поднимаясь вверх к поезду, хоть давно идя уже в полный рост, он поминутно останавливался, чтобы отдышаться и вытереть пот со лба.