Кретьен де ТруаПерсеваль, или повесть о Граале
Пер. со старофранцузского
Н.В. Забабуровой и А.Н. Триандафилиди
Статья, примечания – Н.В. Забабурова
common place
2014ББК 84 (0) 4
УДК 821”04/16”
Кретьен де Труа
Персеваль, или повесть о Граале / Перевод со старофранцузского Н.В. Забабуровой и А.Н. Триандафилиди.
– Москва: Common Place, 2014 – 408 с.
ISBN 978-99970-0108-5
ББК 84 (0) 4
УДК 821”04/16”
примечания, 2012
Публикуется под лицензией Creative Commons
Разрешается любое некоммерческое воспроизведение
со ссылкой на источник
Персеваль, или повесть о Граале
Кто мало сеет – мало жнёт.
Кто добрых урожаев ждёт,
Тот должен бросить в землю зёрна,
Чтоб те взошли в ней благотворно[1].
В бесплодье и благой посев
Умрёт, засохнув и истлев.
Кретьен, зерно бросая, сеет
Так, что роман его созреет
На доброй почве, посему
Сторицей взыщется ему.
Был труд предпринят им во славу
Возвысившего Рим по праву
Филиппа Фландрского, того[2],
Кто Александра самого[3],
Прославленного, превзошёл.
Я б доказательства нашёл,
Что он достойней, не иначе:
Герой тот, в сердце скверны пряча,
Злодейств немало совершил,
А граф ни в чём не согрешил.
Да, граф таков, он злу не внемлет,
Бесчинных шуток не приемлет,
И с чьих бы уст ни лился яд,
Он пресекать злоречье рад.
Он только справедливость ценит,
Служенью Церкви не изменит
И против скверны восстаёт;
Щедрей он, чем в молве слывёт.
Евангелие чтит он верно
И следует ему примерно.
Гласит оно: добро дая[4],
Пусть левая рука твоя
Не знает о делах десницы,
Чтобы даянью втайне крыться,
Ведь зрит всеведущий Отец
Всю глубину людских сердец.
Но что же подразумевает:
«Пусть левая рука не знает?..»[5]
А то, что в ней воплощена
Пустая слава, а она
От лицемерия нам в тягость.
А правая? Она есть благость,
Что милостыней не кичится,
От всех людских очей таится,
А Бог её всегда узрит.
Кто милосердие творит,
Как сказано в Святом Писанье,
Как рек нам Павел в назиданье,
Тот в Боге и Всевышний в нём[6].
Так знайте, истина вся в том,
Что граф наш милосерден, ибо
Деянья славного Филиппа –
Дань милосердью – таковы
И недоступно для молвы
Живут в его лишь сердце чистом,
Что светится добром лучистым.
Не правда ль, превзойти он смог
И Александра, что далёк
От милосердья был безмерно?
Сомнений нет и это верно!
Кретьен старается не зря,
По воле графа претворя
В стихи сказанье о Граале[7].
И в королевстве всём едва ли
Вы лучше встретите роман.
Заказ ему на книгу дан
Филиппом Фландрским; поглядим,
Как сможет справиться он с ним!
Случилось то порой цветущей[8],
Когда листвой покрылись пущи
И встали травы на лугах,
Был слышен щебет ранних птах,
Всё ликовало, посвежевши.
В ту пору сын Вдовы[9], владевшей
Пустынным Лесом[10], весел, бодр,
Оставив одинокий одр,
Коня поспешно оседлал,
Три дротика с собою взял
И при таком вооруженье
Покинул матери владенье,
Чтоб труд крестьянский повидать.
Овёс велела сеять мать
И взборонить свои угодья.
Итак, при благостной погоде
Он въехал в лес, вдруг ощутив
Внезапной радости прилив.
Внимая птицам голосистым,
Проникся он восторгом чистым.
Он наслаждался от души,
И для того, чтобы в глуши
Предаться счастью на природе,
Он отпустил коня поводья.
На сочном, свежем трав ковре
Конь стал пастись о той поре,
А он, владевший дротом ловко,
Вокруг метал с большой сноровкой
Те три, оружие своё.
Вперёд бросал их, как копьё,
И вверх и вниз для интереса,
Как вдруг увидел в чаще леса
Пять рыцарей вооружённых,
Как подобает снаряжённых.
Они, шумя и грохоча,
Рубили с помощью меча
Дубов и грабов сень густую,
Идя сквозь чащу вековую.
Скрипели копья и броня,
Мечи им вторили, звеня.
Юнец не видел, кто они,
Но слышал треск и лязг брони
Людей, что были недалече.
Он молвил, удивившись встрече:
«О дама, матушка моя,
Вы были правы, понял я,
Сказав, что дьяволы вот эти[11]
Ужасней всех существ на свете.
Тем вы смогли мне объяснить,
Что, встретив бесов, осенить
Себя крестом потребно сразу.
Я не последую наказу,
Не стану ради них креститься.
Остёр мой дрот, крепка десница,
Я силу к дроту приложу,
Им приближаться закажу».
Такою предварил он речью
Ту непредвиденную встречу.
Лишь юноша увидел, как
Они, покинув чащи мрак,
Ему предстали в светлых латах,
В шеломах блещущих, богатых,
При ладных копьях и мечах,
В сребре на солнечных лучах,
Лазурных, золотых, зелёных, –
Он вмиг пленился видом оных.
И молвил так себе: «Мой Бог!
Как ангелов за бесов мог[12]
Принять я в леса глубине?
Прости меня, ведь грех на мне,
В своих познаниях я плавал,
Когда сказал, что ангел – дьявол.
Вы, мать, скрывали правду зря,
Об ангелах мне говоря,
Что красотой их совершенней
Лишь Бог, создатель всех творений.
Но здесь сам Бог в лесной тени,
И Он прекрасен, как они,
Хоть в них краса десятой долей.
Раз мне внушила мать дотоле,
Что Бога нужно обожать,
Ему молиться, почитать
Его и всех, кто с ним, я буду,
Днесь обожать, дивиться чуду».
И тут же павши ниц на дол,
Он громко Верую прочёл
И все молитвы стал читать,
Которым научила мать.
Его заметив, самый важный
Другим скомандовал протяжно:
«Остановитесь, пал юнец,
Нас испугавшийся вконец,
И коли подойдём мы вместе,
От страха он умрёт на месте
И не ответит ничего
На то, что спросим у него».
Остановились. Рысью спорой
Подъехал к юноше он скоро
И поприветствовал пристойно:
«Не бойтесь, юноша, спокойно.
– О нет, Спасителем клянусь,
В Него я верю, не боюсь! –
Ответил тот. – Ведь Бог вы, да?
– Да что вы, нет! – А кто тогда?
– Я рыцарь. – Что это такое?
О них не слышал ничего я,
Но Господа прекрасней вы.
Ах, если бы я мог, увы,
На вас хоть каплю походить,
Таким блестящим, дивным быть!»
Тут рыцарь, выслушав ответ,
Спросил беднягу, подошед:
«А пятерых не видел ты ли
И трёх девиц, что с ними были?»
Но знать своё хотел юнец
И вдруг рукою за конец
Копья воителя схватился.
«Сеньор, – к нему он обратился, –
Вы, званье рыцаря носящий,
Что привело вас в эти чащи?
Хочу я знать, скажите мне».
И рыцарь: «Ясно всё вполне.
Услышать новости в надежде,
Тебя о них спросил я прежде,
А ты в ответ ни то ни сё.
Скажу: копьё моё, и всё».
Продолжил юноша: «Простите,
Сеньор, вы мне сказать хотите,
Что с ним так должно обращаться,
Как я с тремя могу справляться[13]?
– Да нет, ты глуп, мой юный друг,
Им бьют, не выпустив из рук.
– Ну что ж, оружие такое
Предпочитать я стану вдвое,
Поскольку я, куда хочу,
Свой дрот как вздумаю мечу
И при нужде могу настичь
Им зверя дикого иль дичь,
Убив их словно бы из лука.
– Мне болтовня твоя докука,
Сказать о рыцарях изволь,
Ты знаешь, кто они, отколь?
А трёх девиц ты не встречал?»
Потрогав щит, тот помолчал,
Затем спросил, возвысив глас:
«А это для чего у вас?
– Сказал ты это мне с издёвкой?
Ответа избегая ловко,
Морочишь голову, юнец.
Я думал: Бог мне, наконец,
Поможет и узнаю всё.
А ты в ответ мне, знай, своё.
Раз объяснений ждёшь моих,
Дам, так и быть, тебе я их
И любопытство пусть уймётся.
То, что ношу, «щитом» зовётся.
– Щитом? – спросил юнец. – О да,
И ты не должен никогда
К нему являть неуваженье.
Он верный друг мой, в нём спасенье
От копий, стрел, и, выйдя в бой,
Им отражу удар любой».
Тут рыцари, что сзади были,
К ним конским шагом подступили
И, поравнявшись с первым тем,
Спросили у него затем:
«Сеньор, валлиец что ответил[14]?
– Невежда он, как я приметил,
О чём его я ни спроси,
Валлиец, Бог меня спаси,
Мне нерадиво отвечает.
Зато про всё, что замечает,
Расспрашивает, как и что.
– Сеньор, валлийцы – знайте то –
Похожи на животных боле,
Чем скот, пасущийся на поле.
И этот – натуральный зверь.
Не стоит времени теперь
На чепуху такую тратить,
И медлить понапрасну хватит.
– Уж и не знаю, – рек сеньор, –
На нас пусть презрит Божий взор!