.
Ведь кто не помнит свой позор,
Едва ль достоин уваженья.
Проходит боль, но оскорбленье
Сердца достойных тяготит,
Лишь подлецам неведом стыд.
Так Кламаде свой долг исправил
И при себе затем оставил
Король пожизненно его.
А защищавший от него
Владенья юной госпожи
С ней веселился от души
И праздновал с подругой. Кабы
Он захотел лишь, отдала бы
Ему и земли и себя,
Красавица, его любя.
Но в сердце горестном опять
Он вспоминал родную мать,
Как та пред ним без чувств упала,
И он во что бы то ни стало
Поехать к ней намеревался.
Просить подругу не решался,
Ведь запрещала та отъезд,
Веля всем подданным окрест
Молить его, дабы не ехал.
Но их мольбы ему помеха ль!
Всем обещанье он даёт,
Что если мать свою найдёт,
Он заберёт её с собой.
Мол, пусть уверится любой,
Что он вернётся в земли эти
И коль уж нет её на свете.
На этом он пустился в путь,
Пообещав когда-нибудь
Вернуться к дорогой подруге,
А та печалилась о друге
И с ней печалился весь град.
Когда он выезжал из врат,
Увидел шествие такое,
Как в Вознесение святое.
Монахи шествовали там,
Как в праздник по воскресным дням
В шелковых мантиях драгих,
Монахини в плащах своих.
И речь держал к герою клир:
«Ты нас освободил, мессир,
Дав из изгнанья возвратиться,
И горю нечего дивиться –
Оплакиваем твой отъезд.
Такая скорбь нам тяжкий крест,
Так не страдали никогда мы».
И он им: «Братия и дамы,
Вам больше нет причин для страха.
Иль не сочтёте вы за благо,
Чтоб навестил я мать свою,
Что днесь одна в лесном краю?
Зовётся он Пустынный Лес.
И я вернусь к вам с ней иль без,
Поскольку слову верен я.
И если мать жива моя,
Монахиней пребудет с вами,
А нет – служите мессы в храме
За упокой души безгрешной,
И примет Бог её, конечно,
В святое лоно Авраама.
Вам, братья, вам, честные дамы,
Кручину надо побороть:
Коль даст вернуться мне Господь,
Всех одарю вас как пристало
И поднесу даров немало».
Тогда расстались люди с ним.
Ушёл он с дротиком одним,
Как в день прибытья своего.
Весь день скакал, но никого
Не встретил он: ни сарацина,
Ни доброго христианина,
Кто мог бы указать дорогу.
Взывал он непрестанно к Богу,
Моля Всевышнего о том,
Чтоб вновь узреть в дому родном
Во здравьи матушку свою.
Твердил молитву он сию
И въехал на берег потока
У некой башни невысокой.
Стал созерцать он быстрину,
Но не дерзал вступить в волну
И молвил: «Боже Всемогущий,
О, если б мог поток бегущий
Я пересечь и мать найти,
Живой, здоровой обрести!»
Он ехал вдоль реки и скоро
Приблизился к скале, которой
Пересекался берег так,
Что дальше не пройти никак.
Тогда увидел рыцарь лодку,
Что шла вниз по теченью ходко.
Сидело двое в том челне.
3000 Он ждал, уверенный вполне,
Что близ него они причалят,
Но те на середину правят
И остаются, утвердясь
На крепком якоре тотчас.
Сидевший спереди в челне
Закинул удочку, на ней
Имея в качестве примана
Рыбёшку не крупней гольяна[59].
И так как рыцарь знал едва ли,
Как можно продвигаться дале,
Он их приветствовал тогда,
Спросив: «Скажите, господа,
А есть ли брод или мосток,
Чтоб перебраться чрез поток?»
«Мой брат, – ответил рыболов, –
Поклясться честью я готов,
Нет ничего и лодки нету
Вместительной и больше этой,
В которой мы сейчас сидим,
В неё ж не сесть и пятерым.
А вверх и вниз на двадцать лье
Не перебраться вам в седле –
Ни брода нет, ни переправы.
– Тогда скажите, Боже правый,
Где б смог я переночевать?
– Сего вам будет не хватать,
Как и другого, признаю,
Я на ночь вам приют даю.
В скале расщелину найдёте,
По ней на этот холм взойдёте,
А как осилите подъём,
Увидите в долине дом,
В котором проживаю я
Вблизи дубравы и ручья».
И рыцарь наш без промедленья
К вершине начал восхожденье.
Когда же склон преодолел,
Так ничего и не узрел,
Опричь долины и небес.
Подумал он: «Зачем я лез?
Потратил только время даром.
Да обречёт Всевышний карам
Того, чьему я внял совету.
Послав меня на кручу эту,
Он говорил, что дом найду,
Как только на неё взойду.
Но далеко зашёл рыбак
В своём предательстве, раз так
Мне навредить хотел бесстыдно».
Но тут в долине стало видно
Верхушку башни на пути.
Вплоть до Бейрута не найти[60]
Прочней и краше башни той.
С бойницами в скале крутой
Она, квадратная, стояла.
Пред ней была большая зала
И две входные галереи.
Туда направившись скорее,
Подумал рыцарь, что исправно
Всё объяснил ему недавно
Тот, кто казался рыбаком.
И уж ни плутом, ни лжецом
Не называл его юнец,
Найдя жилище наконец.
И вот к двери он подъезжает
И мост подъёмный замечает.
В то время мост опущен был,
И рыцарь на него вступил.
Встречали четверо героя:
Не при оружье были двое,
А третий принял жеребца,
Чтоб фуража дать и сенца;
Слуга четвёртый не преминул –
На гостя алый плащ накинул.
Его отводят к галереям.
Вплоть до Лиможа не сумеем[61]
Найти им равных по красе,
Хоть и обыщем земли все.
Гость в галереях ожидал,
Пока хозяин не прислал
За ним двух слуг, и ими он
Был в зал просторный приведён,
Квадратный, с потолком высоким.
Сколь длинным был он – столь широким.
Средь зала, видит гость младой,
Почиет на одре седой
Сеньор величественный, чинный,
Убор на нём был соболиный
Чернее ягоды тутовой,
Поверх был алый плат шелковый.
В одежде чёрной, словно дёготь,
Лежал он, опершись на локоть,
Перед горевшим очагом.
Поленья полыхали в нём
Между столпами четырьмя.
Вкруг очага того стоймя
Четыре б сотни уместились,
И все б нисколько не теснились.
Столпы – четыре исполина –
Поддерживали свод камина,
Из меди сделаны на диво.
И слуги подошли учтиво,
К сеньору подведя юнца.
А тот, увидев пришлеца,
Его приветствовал и рек:
«Прошу вас, добрый человек,
Простить меня, что я на ложе
И что приветствовал вас лёжа.
Я очень слаб, всё дело в этом.
– Сеньор, – не медлил тот с ответом, –
Не беспокойтесь, не сержусь,
Здоровьем, радостью клянусь,
Каких молю себе у Бога».
Хозяин тут привстал немного
И молвил: «Друг мой, что стоите?
Ко мне поближе подойдите,
Спокойно сядьте пред одром,
Прошу вас искренне о том».
И юноша сел рядом с ним.
Сеньор спросил его засим:
«Мой друг, вы прибыли откуда?
– Из Борепера-замка, сударь,
Я выехал с рассветом дня.
– Знать, утомили вы коня,
Ведь путь вы начали, пожалуй,
Ещё не вняв тому сигналу,
Что возвещает о заре.
– Напротив, сир, о той поре
Уж о заре оповестили».
Пока они так говорили,
Явился юноша с мечом,
На перевязи чрез плечо
Тот у него подвешен был.
Сеньору он его вручил.
Тот из ножон его извлёк,
Узнав, где сделан был клинок,
По гравировке на металле.
А судя по добротной стали,
Он в то же время смог понять,
Что этот меч нельзя сломать,
Но есть один лишь случай крайний,
Что ото всех держался в тайне
Его искусным ковачом.
И молвил прибывший с мечом:
«Сеньор, племянницею вашей,
С златыми кудрями всех краше,
Вам послан был подарок сей.
Меча прекрасней и прочней
Нигде вы больше не узрите.
Кому хотите, подарите,
Но госпожа моя желает,
Чтоб им владел как подобает
Тот, кто у вас его возьмёт.
Лишь три подобных сделал тот,
Кто меч ковал, и умереть
Ему придётся, ибо впредь
Такого не создаст меча он».
Тогда вручил его хозяин
Младому гостю своему
И отдал перевязь ему,
Что уж сама дороже клада.
Эфес из лучшего был злата
Во всей Аравии, и были
Ножны в венецианском стиле.
Меч с драгоценным тем убором
Был вручен юноше сеньором,
Который молвил: «Меч, сеньор,
Принадлежит вам с этих пор,
Вы у бедра его носите,
Испробовать не премините».
Тот с благодарностью надел,
Поправить перевязь сумел,
Затем меч из ножон извлёк,
И подержав в руке клинок,
В ножны вложил его обратно.
И знайте, что свой меч булатный,
Будь он в руке иль у бедра,
Применит, коль придёт пора,
Решительно и в миг единый.
Тут он увидел у камина
Слугу и в нём узнал того,
Кто брал оружье у него.
Он дал ему без промедленья
Свой новый меч на сохраненье
И сел с хозяином радушным,
Приветливым, великодушным.
А было в зале том светло
От стольких свечек, сколь могло
Их поместиться в этом месте.
Пока вели беседу вместе,
Вступил какой-то отрок в зал,
Он белое копьё держал
Посередине за древко,
Меж очагом прошёл легко
И теми, кто сидел на ложе.
И гость, и все узрели тоже
Копьё из белого металла
И каплю крови, что свисала
С его железного конца,
И как она на длань юнца,
Алея пурпуром, ниспала.
Такое таинство средь зала
В тот вечер юноша узрел,