— Вот, смотри сам, ничего такого.
— Это уже не имеет значения, — сказал Андерсен.
— Что значит не имеет?
— Мне уже не нужно идти к Кунхардту.
— Ты был у него?
— Он меня принял, — сказал Андерсен. — Принял для прощальной беседы.
— Ну говори же, что случилось! — потребовала Кристиана.
И Андерсен, глядя на стол, произнес:
— Со мной распрощались… Выплатили проценты, а потом распрощались, правда, они включили меня в резервный список, на случай, если освободится место в редакции.
— Но этого не может быть, — Кристиана прикоснулась пальцами к вискам и так стояла какое-то время, не закрывая рта.
— Тем не менее это так, — ответил Андерсен и печально добавил: — Наверное, такие люди, как я, и должны быть в резервном списке, только на такое место мы и можем рассчитывать.
Внезапно Кристиана вскрикнула и выбежала в гостиную, вернувшись, она бросилась к окну и застонала. Потом повернулась к нему, ее сотрясал гневный смех, оборвавшийся клокотанием. Андерсен впервые видел ее такой. Опасаясь за ее рассудок, он подошел к ней и крепко обнял. Все так же обнимая ее, он прижался к ней щекой и прошептал:
— Успокойся, ни о чем не тревожься, мы справимся, что-нибудь найдем, может быть, уже завтра.
Она не пыталась освободиться. Стояла, а он гладил ее волосы, потом повел к стулу, и она не противилась, покорно подчиняясь движению его руки. Ему никак не удавалось поймать ее взгляд, Кристиана сидела, будто окаменев. Он обхватил ладонью ее запястье и тихо, словно опасаясь, что их кто-нибудь услышит, заговорил:
— Завтра, завтра ты возьмешь меня с собой. Вам ведь нужны санитары. Ты только представь: мы могли бы вместе ездить на работу и вместе возвращаться.
Казалось, она долго вслушивалась в его слова, ее губы дрожали, потом она взглянула на него и сказала:
— Этого я не могу себе представить, я вообще больше ничего не могу себе представить — посмотрим, что будет завтра.