— Плохой демон! Я тебе песни пою, а ты меня водой поливаешь?!
Из колодца вырвалась тонкая струйка и ударила в девчонку. Она задохнулась, расставила руки. С одежды и волос стекало.
— Очень плохой демон! Я хотела тебе занавески постирать и полы в холле помыть, а теперь не буду. Ходи как поросенок!
— Она ругает Мельхом? — с изумлением в голосе спросил Эверт, хотя, судя по всему, ответа не ждал.
— Послушай, паршивец, — кашлянул в кулак Макстен, вдруг осознав, что теперь вряд ли в ближайшие лет пятьдесят замок вернет первозданный вид, — ты уверен, что призывал космическую силу, а не главного демона преисподней? Потому что такое ощущение, что именно он явился к нам в женском обличье.
— Хозяин, хотите я ее сожру? — Хинч походил на плотоядный цветок. Сдержанный и воспитанный камердинер снаружи, и кровожадный монстр — внутри. Не зря жизнь в нем поддерживал демон обжорства. Правда, почему-то прилично готовить бес, любящий пожрать, не умел.
— Я бы и рад от нее избавиться, но потом отдача замучает, — тихо ответил чернокнижник.
Как это случилось? Макс сам до конца не верил, но странная девушка, только что пнувшая колодец, за короткий час трижды спасла его шкуру. Это было даже забавно. Дядька Идрис, при жизни обладавший странным чувством юмора, наверное, надорвался бы от хохота, что в абсурдную ситуацию попал именно Макстен, последний Керн, совершивший много хороших дел и в сотни раз больше — плохих. Он оказался должником девчонки из иного мира. Трижды!
Алина воровато огляделась вокруг и начала стаскивать мокрую рубашку. Поднять голову к окнам и проверить наличие свидетелей раздевания ей в эту самую голову, конечно, не пришло. Она вообще когда-нибудь думала?
— Эверт, отвернись, — приказал Макс.
— Простите, учитель, — пробормотал тот.
— И отойди от окна на три шага, — не сводя взгляда с почти обнажившейся девушки, добавил чернокнижник. Внизу оказалось надето нечто кружевное, открытое и очень соблазнительное на вид. Ежась на холодном сквозняке, Алина выжала рубашку и поспешно начала натягивать обратно, пряча хрупкие плечи и изящные изгибы.
Жаль. Она хороша, когда раздета, молчит и не пытается доставать Мельхом.
С водой мне помог Эверт. Я наткнулась на ученика, которому мысленно дала прозвище Бездарность, на лестнице. Переодевшись в сухое, я направлялась на задний двор, чтобы взять колодец решительным штурмом, больше не вступая в человеческие переговоры с Мельхомом.
— Ты мне нужен! — рявкнула я, и ученик даже икнул. Видимо, обычно он был нужен, чтобы кого-нибудь заморить до смерти или воскресить — по обстоятельствам. — Добудь мне воды из колодца.
Эверт отлично справился с ролью водоноса. Солнце было в самом зените, воздух нагревался. Вспотевший Эверт таскал тяжелые ведра на кухню, а я трусила рядом и преданно заглядывала в его вспотевшее лицо (очень действенный способ, практически второй после слез, если что-нибудь необходимо добиться от мужчины).
— Что ты от меня хочешь? — Он поставил ведро на дорожку, потом из него же умылся ледяной водой. Я действительно пыталась подлизаться, поэтому возмутилась негигиеничностью только мысленно.
— Как ты подружился с Мельхомом? Знаешь, очень хочется вернуть кран на кухню, иначе вы же надорветесь, пока будете таскать ведра.
— То есть ты заботишься о нас? — удивился Эверт неожиданному повороту.
— Конечно, — состроила я удивленное лицо. — У меня-то через месяц будет снова водопровод, а вы останетесь с колодцем.
— Ладно, и что ты хочешь знать?
— Ты правда проводил ритуал, чтобы подружиться с демоном? Не знаю, там… кхм… жертву приносил?
— Жертвоприношение? — моргнул Эверт и завис на пару секунд, вдруг его лицо осветилось очень странной улыбкой латентного маньяка: — Да, я проводил ритуал с жертвоприношением.
— Поможешь?
— Ну… Смотря что ты предложишь взамен.
Проклятье! Миры разные, а все равно везде царят товарно-денежные отношения.
— Я уже не девственница, — немедленно напомнила я, что пытаться развести меня на какое-нибудь ритуальное неприличие совершенно бессмысленно. — Ладно, я выполню любое твое желание.
Глаза ученика блеснули в предвкушении.
— Но это не будет никак связано с ритуальным… Ну, ты понимаешь.
— Не очень, — покачал он головой.
— Никаких прелюбодеяний и блуда. Даже тантрических. Проклятье, даже мысленных!
— А что значит тантрический? — заинтересовался он, будто действительно размышлял, а не начать ли спорить.
— Объяснять долго, а тебе все равно не светит, — отговорилась я, сама не вполне понимая, что это значит, ввернула-то для красного словца.
— Ладно, согласен. — Он протянул руку. Я смотрела на длинные пальцы с грязными ногтями и пыталась отогнать подозрительную мыслишку, что заключаю сделку с мелким демоном перекрестка. На полновесного дьявола Эверт все равно не тянул.
— Только попробуй меня обмануть, — процедила я, отвечая на рукопожатие. — Выбью зубы, будешь похож на череп дядьки Идриса!
Мы сговорились, когда после ужина Макстен займется чернокнижными делами, встретиться в библиотеке и честь по чести подготовиться к ритуалу. С едой возникла заминка. Оказалось, что я сильно преувеличила собственные таланты, когда подрядилась стряпать в средневековом замке (хорошо, в огрызке от средневекового замка). Для готовки на очаге с углями, помеси печи и камина, совершенно непохожем на электроплиту, требовалась недюжинная сноровка. Единственным кулинарным изыском, на какой хватило моих навыков, была яичница с помидорами. Оставалось надеяться, что чудовищная стряпня камердинера сделала мужчин в замке невосприимчивыми к невкусной еде.
— Приятного аппетита, — улыбнулась я.
Подозреваю, что чернокнижники восприняли мои слова как издевательство. Стол был пустым. Стоял случайно сохранившийся после перестройки трехрогий серебряный канделябр, три тарелки с приборами, глиняная миска с яичницей из двадцати яиц и шести помидоров и… все. На этом гастрономические и дизайнерские изыски заканчивались.
— В нашем мире яичницу с помидорами едят по особенным случаям, — с улыбкой жизнерадостной идиотки соврала я и принялась раскладывать угощение по тарелкам. — На большие праздники, на день рождения.
— А у нас, когда жрать совсем нечего, — задумчиво пробубнил под нос Эверт. — Тяжело же вам живется.
— Я говорил, что нам надо пополнить запасы, — с достоинством заметил Хинч, стоявший за спиной хозяина.
От трапезы он отказался, заявив, что ел на прошлой неделе. Спорить я не стала, мало ли какой диеты придерживались разменявшие вторую сотню лет одержимые, любящие полакомиться свежатиной, как Бармалей. Может, он поймал и живьем схрумкал парочку птичек, раз меня на съедение не отдали.
— Приятного аппетита, господа, — пресек споры Макстен и, щелкнув пальцами, зажег свечи в канделябре, а заодно в масляных светильниках на каменных стенах.
Когда с ужином было покончено, со стола убрано, а посуда кое-как перемыта мыльной пастой, щиплющей руки, я сбежала из кухни в библиотеку, где меня уже дожидался Эверт. Он стоял у пюпитра с закрытым гримуаром в черной кожаной обложке, по виду очень старым.
— Что делаешь? — подняла я повыше свечу.
— Свят, свят, свят! — отшатнулся от книги Эверт и неожиданно осенил себя крестным знамением. — До разрыва сердца доведешь.
— А что, чернокнижников не разбирает паралич, если вы креститесь?
— Типун тебе на язык, — буркнул ученик. — У меня папа был духовником.
— И как тебя занесло-то? — кивнула я на книгу явно магического содержания.
— Чернокнижники хорошо зарабатывают, — буркнул он.
— Угу, особенно по твоему учителю богатства заметны, — ухмыльнулась я, вспомнив, с какой болью камердинер говорил про закупку продуктов. — Так с чего начнем?
— Приложи сюда руку и задай вопрос. — Эверт с подозрительной поспешностью уступил мне место перед книгой. Пристроив свечу на маленький столик, я подошла к пюпитру. На черной кожаной обложке был выдавлен след от человеческой пятерни.
— Как мне подружиться с Мельхомом? — громко спросила я и приложила руку к оттиску. Неожиданно по контуру вспыхнули красноватые сполохи, в ладонь ударило сильным электрическим разрядом, даже волоски встали дыбом, и сердце загрохотало. Одной сочной матерной фразой я выругалась на хитреца Эверта, черные гримуары, изменчивые замки и отпрянула от стойки.
— Пробудился! — с изумленным восторгом воскликнул партнер.
— Ты мог предупредить, что будет больно? — процедила я, изучая покрасневшую ладонь.
— До свадьбы заживет, — с видом жадного ребенка, нашедшего на полке пакет с килограммом шоколадных конфет, отодвинул он меня.
— Я до свадьбы не доживу, если меня всякие… книги кусать будут, — ворчала я, потирая ладонь. — У вас мир людоедов, куда ни плюнь, везде кусают или сожрать хотят.
— Так делай выводы.
— Какие же?
— Не плюй где ни попадя! — фыркнул Эверт и с благоговейным видом раскрыл гримуар. В полумраке, едва тронутом скудным светом тусклых свечей, от рукописных листов полилось сияние, озарившее лицо ученика. Некоторое время с зачарованным видом он переворачивал страницы, словно напрочь забыл о причине нашего свидания. Пришлось покашлять в кулак. Ноль реакции. С любопытством я встала на цыпочки и заглянула парню через плечо. Страницы у книги плотные, сероватые, испещренные незнакомыми символами, непонятными, как китайские иероглифы.
Целых полгода я пыталась выучить китайский язык на тот случай, если вдруг заблужусь где-нибудь в рисовой провинции, опоздаю на самолет и начну бродяжничать по Поднебесной. К слову, о поездке в Китай в то время я даже не помышляла. По отдельности китайские иероглифы имели смысл и даже перевод, а все вместе, собравшись в длинную живописную строку, превращались в приснопамятную абракадабру. В общем, стрекочущий язык мне не дался, и потому я, как дура, стояла на наземном переходе и не знала, где найти остановку. Сейчас я чувствовала себя так же, как на том переходе: ни черта не ясно, досадно и очень хочется спать.