— Побойся богов! — усмехнулась Дира. — Какой подростковый максимализм? Скоро в старческий маразм впадать. Поздновато для юношеских суждений…
Хирург осеклась, нервно передёрнув плечами. Почему-то рядом с матерью её всегда тянуло выражаться вот так — гладко, сладко и глупо, зато как в романах.
— Значит, ты просто не изжила в себе инфантилизм, — вынесла вердикт Хэрра, искренне считающая логику своей сильной стороной.
— Значит, не изжила, — сдалась Кассел, готовая переспорить даже деву Луну, но не собственную мать, обладающую непробиваемостью гранитной скалы. — Жур, когда слуги тут закончат, попроси их вынести к пруду шезлонг и плед, ладно? Пойду, ополоснусь и посплю в саду.
Дворецкий едва заметно кивнул. Правильно: семь бед — один ответ. Леди Ван’Кассель ни дочери скандала не простит, ни слугам подчинения. Реальной власти у неё никакой: все счета и имущество давным-давно на Диру переписаны. Но это ничего не значит, так как старшая госпожа в совершенстве овладела искусством отравлять жизнь окружающим, выглядя жертвой.
Но что делать? Родственников не выбирают, а младшая хозяйка слугам платила достаточно. В смысле, достаточно для того, чтобы они относились к господам по-родственному.
Глава вторая. Есть такая примета: конь без седока — беда не далека
Родное отделение встретило доктора Кассел безмолвием и умиротворением. Собственно, реанимация нейрохирургии и в будни не слишком баловала шумом. Как говаривал не в меру циничный Рейгер: «Люблю я наших пациентов. Спокойнее только у патанатомов[7]». Но сегодня вечером идиллия умиляла, особенно в сравнении с дурдомом, царившим на улицах — народ Весеннее Солнцестояние праздновал.
А тут тишь, да гладь. Прооперированный вчера борец за нравственность официанток мирно почивал в коме и в ближайшее время выходить из неё не собирался. Бабулька с инсультом чувствовала себя вполне прилично, но тоже не беспокоила — отсыпалась за всю нелёгкую жизнь, готовясь к переводу в неврологию. Ну а бедолагу, переевшего настоек, увеличивающих мужскую силу до отёка мозга, вторые сутки загружали[8], давая определиться: хочет он жить дальше или пора бы уже и предков навестить.
Остальные же четыре койки пусты, хрусткие ширмы-занавесы сдвинуты в сторону. Огоньки контрольной аппаратуры помаргивают, бликуют в отдраенном до блеска кафеле. Переливались всеми оттенками красного — от бледно-розового до густо багрового — изображения мозга. Ярко горит, без сбоев и помех. Видимо, маг-техник забежал перед тем, как домой смыться. Качественно энергией подпитал, на сутки хватит. Проекции сердца подсвечивают воздух голубым, призрачные мышцы сокращаются ритмично, успокаивающе. Негромко ботает пульс — у всех троих слаженно. Почему-то у пациентов, рядом лежащих, сердца часто начинают работать в такт.
— А где наш неугомонный дедушка? — поинтересовалась Дира у Хэлс — несменяемой дежурной медсестры.
Несменяемой, потому что призракам отдых не требуется и внимание от усталости у них не притупляется. Конечно, случись что, помощь оказать они не смогут. Но вот живую сестричку или доктора позвать, пришедшего в себя пациента успокоить, скучающего разговором развлечь им по силам. Ну и слухи по всей больнице разнести, куда без этого? Опять же, как любила повторять зам. главного по лечебной части: «В нашем деле сплетни необходимы. С их помощью осуществляется контроль за медперсоналом».
— А его Рейгер ещё днём в отделение отправил. Достал шлондрыть! — хихикнула Хэлс.
И тут же, спохватившись, натянула на полупрозрачную физиономию скорбно-серьёзную мину. И правда — реанимация не место для смеха.
Ну а то, что дедушка, едва успев глаза продрать, отправился на прогулку по больнице, не повод для веселья. Ну да, как был, так и отправился — в чём мать родила. Но в реанимации все голыми лежат. Между прочим, не просто так ведь бродил, а с целью — женскую палату искал, потому как: «Баба лучше всяких снадобий!». Ну, напугал до полусмерти санитарку. Ведь радоваться надо, а не в обмороки падать. Где ещё в её возрасте обнажённое мужское тело увидишь? Правда, тело тоже того… просроченное. Но ведь мужское!
Короче, не смеяться тут надо, а радоваться за жизнелюбивого старика. Вот персонал и радовался, коля в морщинистую попу противогулятельное. К сожалению, хватало ненадолго, а дедушка в своих стремлениях был упорен. Чем только добавлял врачам счастья — после каждого похода давление у него взлетало до небес, что на свежепрооперированной аорте сказывалось не лучшим образом.
— То есть, я хотела сказать, что доктор Рейгер счёл состояние пациента стабилизированным. И отправил его в неврологическое отделение, — постно отчиталась Хэлс и выдала вдруг. — Здрасти! Решилась-таки сама прийти? И правильно, чего её ждать, доктора-то? Так и до утра просидеть можно. А госпожа Кассел у нас добрая и не кусается почти. Не то, что некоторые.
— Я не кусаюсь? — подивилась Дира оборачиваясь.
И едва нос к носу не столкнулась с дивным видением. Чудо испуганно таращило кукольные голубые глазки и нервно покусывало пухлую губку. Курносый носик у него, точнее, у неё, кажется, тоже подёргивался. Нервно.
Кассел отступила, чтобы оценить видение получше. На расстояние оно выглядело вообще замечательно: почти белые кудряшки из-под жёлтой шапочки колечками вились. Бровки домиком, кулачки решительно сжаты — хороша, молода и невинна!
— Вам что-то нужно? — поинтересовалась Дира.
А недоброе предчувствие уже брало цепкой лапкой за горло. Неспроста вот такие чуды появляются в девятом часу вечера, ой неспроста. И, как правило, приволакивают за собой целую гору совсем ненужных проблем.
Виденье послушно кивнуло и тут же замотало головой.
— Я Анет Сатор, — пропищало тихо, будто извиняясь.
— Доктор Кассел, — представилась в ответ вежливая Дира. — Чем могу быть полезна?
— Я Анет, — напомнила блондинка.
И, кажется, собралась реветь. По крайней мере, глазищи подозрительно заблестели.
— Это я поняла, — ласково успокоила девицу Кассел. Сходу хамить не хотелось, настроение уж больно хорошее. Тем более что чудо было наряжено в форменный жёлтый халатик с эмблемой больницы. Правда, на кармашке ни имени, ни должности не вышито. Но всё равно же своя. — А что тебе тут понадобилось, Анет? Заблудилась?
— Я интерн, — призналась кукла обречённо.
И опустила напряжённые плечики, явно собираясь идти на казнь, смирившись с уготованной злой судьбой участью. А кары она ждала с полным на то основанием. Ведь что такое интерн по подлой своей сути? Это только обывателям кажется, будто они просто люди, без пяти минут доктора. Студенты, только что получившие диплом и готовящиеся стать профессионалами-специалистами.
На самом деле они просто прикидываются. Мимикрируют, как хамелеоны под окружающую среду. Интерн суть зверь пакостный и болиголовый, навязываемый настоящим докторам помимо их воли и желания, наказание за грехи. Причём возмездие с самими проступками несопоставимое, даже ужинай врач младенцами, запивая трапезу кровью девственниц. Интерн — тот же студент. То есть, полный балбес, ничего в медицине не смыслящий, но мнящий себя бывалым и всезнающим. А потому лезущий во все дыры. Причём куда не просят, лезущий особо рьяно.
Вот и не расслабляйся, госпожа доктор. Бди в оба глаза, чтобы по любопытству или недомыслию этот балбес никого из пациентов не угробил. И такое-то счастье абсолютно даром, то есть, безвозмездно. В смысле, к зарплате ни медяка не прибавляющее. А отказаться нельзя, потому как эдакая благодать идёт исключительно в принудительно-добровольном порядке.
— Интерн, — процедила сквозь зубы Дира и цокнула языком — раздражённо. — И кто же мне так подсуропил?
— Доктор Лангер, — сладенько пропела за спиной врача Хэлс, без малейших угрызений совести закладывая завотделением с головой. — У неё интернатура по хирургии, а цикл по нейрохирургии всего-то на пару месяцев. Вот за тобой, как за самой опытной, и закрепили.
— Поня-ятно, — протянула Кассел. Действительно, что тут может быть непонятного? Радовалась, что начальство тебя без потерь отпустило, не выпив положенный литр крови и даже куска мяса не выдрав? Ну, так вот тебе расплата. Распишись и будь счастлива. Ну, или расслабься и получай удовольствие — по обстоятельствам. — И что у нас в дипломе написано? Педиатр?
— Нет, — тряхнула кудряшками Большая Головная Боль. — То есть, я хирург. Но собираюсь стать нейрохирургом. Как вы.
И чудо миленько зарделось, скромно опустив реснички.
— Как я, — оценила класс подхалимажа Дира и обернулась к радостно ухмыляющемуся призраку. — Вот так живёшь, живёшь и не знаешь, что стала знаменитой.
— Нет, — пискнула блондинка, — то есть, я хотела сказать… В смысле, господин Лангер много о вас рассказывал! Вот я и…
— А разве он опять преподаёт?
— Нет, просто… — диво снова застеснялось, — … он мой дядя. Родной.
И вот тут доктор Кассел осознала глобальность разразившейся катастрофы. И размер свиньи, подсунутой любимым руководством.
Опять же, интерн — это не просто синоним геморроя, а младенец на помочах. И хорошо, если дитёнок попался ленивый, на всё плюющий. Посадил такого за карты и забыл о нём. А если достался любопытный и любознательный, то запасайся валерьянкой. А, заодно, и розгами. Не для интерна — для себя, любимой. Чтобы начальству далеко бегать не пришлось, когда оно с тебя за фокусы дитёнка шкуру спускать станет. А тут ещё и родная племянница завотделением. Всё, тушите огни!
— Водички? — участливо поинтересовалась Хэлс.
— Скальпель! — хмуро потребовала Дира.
— Кого резать будем? — уточнила призрак.
— Я ещё не решила, — призналась врач, — но кого-нибудь точно будем.
И ведь как в хрустальный шар глядела. Знала же, чем такие высказывания заканчиваются. Особенно когда смена начинается подозрительно спокойно. Могла бы и придержать язык, не первый день работает. Это всяким интернам позволительно плевать на суеверия. А опытный врач к приметам обязан относиться с почтением.