Многие считают, что дежурство в реанимационном отделении — это такая лафа, курорт напополам с собственной спальней. И, в принципе, их резоны понятны. Что такое реанимация? Никаких тебе палат — только зал, он же ремзал, в котором и коек-то, отделённых друг от друга полупрозрачными ширмочками, всего ничего. Например, под опекой Кассел их семь, а заняты только три. Пациенты чаще всего тихие, врачу не досаждающие, напуганные близостью границы с другим миром до полного спокойствия. Встречаются, конечно, жизнерадостные дедушки, но редко.
Больные постоянно находятся на контроле — проекции бдят. Не дремлет и вспомогательная дежурная сестра, сиречь призрак. Да ещё сестринский пост у самого выхода из зала. В смысле, стол, за которым дежурит живая сестра. И не какая-нибудь фифа из терапии, а серьёзная, огнём закалённая, водой проверенная и медные трубы прошедшая реанимационная — ей как себе верить можно. Что доктору делать остаётся?
Чаи гонять да спать в ординаторской. Но, во-первых, если врачу в приёмном отделении или там хирургии никто не возбраняет ночью подушку придавить, то реаниматору такая привилегия не позволена — обязан бодрствовать всё дежурство. Во-вторых, обход каждые полчаса. И заполнение дневника, будь он неладен. На писанину у доктора вообще времени уходит едва ли не больше, чем на пользование пациентов. И это несмотря на наличие информационных кристаллов, баз и персональных планшетов.
Ну а в-третьих, контингент тут особый. Тихий-то он тихий, но имеющий дурную привычку отбывать в мир иной, никого не спросясь. И не предупреждая доктора даже писком. Хорошо, если один такой намылится чемоданы складывать. А коли сразу двое? Тут хоть располовинься.
Слава Солнцу, случается такое редко.
Бывает ещё и так, что в дежурном покое вместо нейрохирурга сидит идиот, самостоятельно ни на что не способный. Вот тогда начинается самое весёлое.
Дверь в ординаторскую открылась с таким энтузиазмом, что на Кассел даже ветерком повеяло. Сестричка, вломившаяся с деликатностью тарана, была живая, но от призрака несильно отличалась: волосы всклокочены, как у ведьмы на шабаше — шапочку, видимо, по дороге вихрем смело. Физиономия бледная, зато щёки пунцовые и глаза горят, как у кошки.
— Доктор Кассел, — выпалила единым духом, — в приёмник! Срочно!
— Сейчас, — меланхолично пообещала Дира, заливая чайную заварку кипятком, — только корсет поправлю и прибегу.
Новоприобретённый интерн, в ожидании подробной лекции о том, куда ей лезть нельзя, а куда соваться запрещено при любых обстоятельствах, мышкой сидящая на диванчике, выпучила голубые глазки так, что с лёгкостью бы посрамила любую золотую рыбку. Удивление понятно — хирург в корсете, всё равно, что в латах. Видимо, с чувством юмора у чуды были проблемы.
Зато у ворвавшейся сестры никаких — нет юмора, нет проблем.
— Распоряжение доктора Лангера! — рявкнула доставала.
— Лично передал? — никуда не торопясь, уточнила Дира.
— Лично! — не преминула съязвить всклокоченная. — С ним связались, и он уже сюда едет. Велел, чтобы вы топали в приёмник, дежурный доктор вас заменит.
Если посередь ночи и не просто какой-нибудь, а праздничной, завотделением едет в больницу, а врачей начинают тасовать, то означать это может только одно: везут не пациента, а Большую Шишку и хорошо будет всем. Вне зависимости от исхода. Правда, если такой больной помрёт по собственной неосторожности, станет очень-очень плохо.
— Иду, — пообещала Кассел, бросив прощальный взгляд на чайник.
Чаю захотелось так, что в глотке пересохло.
В приёмном покое рутинный дурдом сменился психушкой на выгуле. Народу в обычно довольно просторный зал набилось столько, что даже стен не видно. И, что примечательно, все дружно орали. У Диры с порога уши заложило. А чтобы пробиться к стойке регистрации, ей пришлось локтями работать, как базарной торговке.
— Что случилось?!
Даже надрывая связки, вопящую толпу переорать оказалось нереально. Голос Кассел просто утонул в вое брошенным в воду камешком. Пришлось перегибаться через стойку, дёргать регистратора за халат, чтобы обратить на себя внимание. Да ещё и уворачиваться от твёрдого переплёта блокнота, которым какой-то деятель решил врача в глаз ткнуть. Кстати, большинство присутствующих размахивали такими же блокнотами.
— Рейнер Варос! — рыкнула милашка Ирик и схватилась за горло — то ли показывая как всё достало, то ли такого напряжения не выдержала даже её лужёная глотка.
Дира в ответ только плечами пожала — имя ей ничего не говорило.
Регистраторша махнула на тупую врачиху рукой, нырнула куда-то вниз и шлёпнула на стойку журнал — в свете драконовых ламп обложка хищно блеснула. А парень, собирающийся, кажется, угробить-таки доктора Кассел своим блокнотом, счастливо взвыл.
— Рейнер Варос! — эвакуатор ткнула пальцем, похожим на сардельку, в обложку.
Пришлось присмотреться. Но ничего интересного Дира так и не разглядела. Ну, молодой мужик. Против истины не попрёшь — фактурный. Косая сажень в плечах, могучие, будто бы даже надутые, мышцы распирают тонкую рубашку. Блондин с эдакой золотой искрой. Улыбка в тридцать два идеальных зуба. Одет в спортивную форму игроков «Владыки замка» — сплошные глянец, лоск, и красота.
— Только не говори, что это его нам везут, — прошипела Кассел себе под нос.
Регистраторша врача слышать не могла, а всё равно кивнула. И взгляд такой сочувствующий-сочувствующий, мол: «Всем, конечно, достанется. Но тебе, дорогая, козой отпущения быть!».
— Охрану вызывай! — рявкнула Дира, глянув на зелёный огонёк над дверьми — тот злорадно подмигнул раз и больше не гас.
Что могла сделать больничная охрана с толпой журналистов — стоило бы сразу догадаться, кто эти беснующиеся! — хирург понятия не имела. Если борзописцы чуяли сенсацию, то ни остановить, ни притормозить их не мог никто. Проверено богатым опытом. Они и охрану, и санитаров снесут. И носилки с больным перевернут, ещё и сверху потопчутся. А что? Тем громче скандал!
Но видимо, у судьбы остатки совести всё же имелись. Не успели двери разъехаться в стороны, а волна журналистов выплеснуться наружу, а в покой уже пролезла… голова дракона. Самая обычная голова, размером с сарай, на длинной змеиной шее, украшенной костяными и даже на вид очень острыми гребнями.
Зверюга внимательно оглядела крохотными алыми глазками всех присутствующих — как по команде замолчавших, выстроившихся вдоль стен и даже умудрившихся утрамбоваться. Фыркнула по-кошачьи и убралась в темноту. Вместо неё появились обычные носилки в сопровождении фельдшера. Впереди вышагивал тот самый Рейнер Варос — только без улыбки, мрачный.
— Кто врач? — голос, в абсолютной тишине, сменившей ушераздирающий гвалт, прозвучал набатом.
Отзываться Кассел почему-то дико не хотелось.
— Давайте… — пришлось откашляться — негоже хирургу пищать придушенной мышью. — Давайте пациента в первую смотровую.
— Вы врач? — уточнил этот самый Варос.
И Дира мгновенно осознала — блондин ей очень, ну просто очень не нравится. Не первый раз родственники пациентов при виде неё высказывали недовольство и недоверие. Но впервые всего лишь двумя словами Кассел дали понять, что её место в санитарках. И это потолок карьеры.
— Можете подождать другого, — предложила хирург. — Минут через двадцать подъедет завотделением. Правда, он сам не оперирует. Но, думаю, доктор Лангер быстро найдёт другого врача. Хотя ночью, в разгар праздника и трезвого… Нет, за час точно уложится.
Блондин помолчал, меряя доктора тяжёлым, как булыжник, взглядом.
— Где эта ваша смотровая? — хмуро, будто одолжение делая, спросил, наконец.
— Смотровая там, — Дира ткнула пальцем в сторону двери, рядом с которой мерцал от волнения, как собирающаяся потухнуть лампочка, призрак-санитар. — А вы останетесь здесь, — хирург указала куда-то под ноги блондину. — Вместе со всеми сопровождающими. По этому вопросу станем спорить?
Красавец спорить нужным не посчитал, даже рта не открыл. Но и без всяких слов понятно, что он решил костьми лечь, а доктора Кассел к операционной и близко не подпускать. Спасибо, хоть осмотр доверил — и то хлеб. А там, глядишь, действительно Лангер подтянется.
Что общего у хирургической и полицейской операции? Гораздо больше, чем может показаться обывателю. Обе они нередко начинаются с построения, выяснения, кто тут всё-таки командует и разгона лишних свидетелей.
Кассел, которой пришлось пробираться в оперблок едва не по-пластунски, как завзятому шпиону, внимательно оглядела толпу, сгрудившуюся рядом с умывальниками. Гипнолог с ассистентом — это понятно, больному положено во время операции в отключке лежать, а не руками размахивать. Присутствие травматолога вместе с операционной сестрой тоже нареканий не вызывало. Так как пациент, спланировав со своего дракона, умудрился не только башкой приложиться, но и ноги себе переломать. Конечно, операции необходимо проводить по жизненным показателям, то есть сначала голова, потом стабилизировать пациента, а уж там и всё остальное пользовать. Но в случае сочетанной травмы можно и подвинуться. Чай, концы разные, локтями друг друга пихать не станут.
Но вот присутствие общего и нейрососудистого хирургов, невролога, а до кучи ещё и кардиолога — причём никто не забыл прихватить с собой ассистентов — было явно лишним.
— А где проктолог[9] с окулистом? — обречённо поинтересовалась Дира.
— Гинеколог вам не нужен? — усмехнулся сосудистый.
Но невесело так усмехнулся, не радостно — не столько над Кассел издеваясь, сколько над ситуацией. Видимо, тоже чувствовал себя неуютно.
— По-моему, сканеры беременности у пациента не обнаружили. Или я что-то пропустила? — уточнила врач. Ответить Дире никто не соизволил. То ли шутки не поняли, то ли злились не меньше её самой. — Короче так, коллеги. В операционной остаётся гипнолог, травматолог, я со вторым хирургом и наши оперсёстры. А все остальные выметаются вон. При большом желании можете понаблюдать со стороны, через окошечко.