деть”, и едва он это сказал, на нас двинулся один из полков, отброшенных русскими, и полковник направился вперёд, чтобы его встретить. Теперь я велел сообщить назад, что дивизия находится в полнейшей ретираде и преследуется русским, которые более чем вдвое сильнее её…
Генерал Бёрманн решил, вероятно, из-за продолжавшегося и приближавшегося грома орудий, не дожидаться прибытия моего сообщения и рысью и галопом прискакал на поле боя. Он выстроил свои 3 полка в боевой порядок в одну линию, чтобы этим внушить противнику больше уважения, так как из-за покатой местности невозможно было увидеть, что позади нашей линии не стояло никаких войск. Мне он приказал немедленно привести сюда конную батарею под командой капитана фон Брайтхаупта, принадлежавшую к нашей бригаде, выстроиться на одном возвышенном пункте и открыть огонь по русским».{26}
Дивизионный генерал Белльяр (1769–1832)
Сам Бёрманн сообщил: «Я направился с моей бригадой и шестью пушками на помощь дивизии генерала Себастьяни, которая была очень сильно теснима неприятелем. Я присоединился к ней в два часа впереди Рудни и очень вовремя, так как она отступала уже на протяжении двух льё, преследуемая шестью пушками, около 6000–7000 человек кавалерии и многими батальонами пехоты; а местность становилась более выгодной для кавалерии; присутствие моих войск принесло большую пользу этой дивизии, которая без этого неизбежно была бы охвачена с флангов многочисленной кавалерией неприятеля, движение которого я стремительно остановил хладнокровием моих войск и с помощью моей роты лёгкой артиллерии, каковая, проявив храбрость, выскочила заглушить огонь неприятельской артиллерии, и вынудила его к отступлению. Тем самым было остановлено общее атакующее движение со стороны неприятеля, а мне дано время произвести возвратное движение в наилучшем порядке или, лучше сказать, как на поле парадных манёвров. Тем не менее, было проведено множество атак повзводно и поэскадронно для поддержки стрелков, которых, время от времени, теснило множество неприятельских стрелков. На моей последней позиции в одном льё от входа в Рудню они полностью оставили меня и заняли позицию в двух льё от меня, прикрывая дорогу на Смоленск через Лешню». Батальон 24-го полка, который шёл с бригадой, Бёрманн «оставил в Рудне в распоряжении генерала Жангу, не считая местность подходящей для малого числа пехоты».
Казаки. Акварель начала XIX в.
Бисмарк со своим эскадроном 2-го Лейб-шволежерского полка находился во главе бригады и, следуя рысью, вырвался на 2000 шагов вперёд. Когда он хотел обогнуть край леса, ему навстречу явились в беспорядке и диком бегстве полки генерала Себастьяни. Бисмарк приказал эскадрону, двигавшемуся в открытой походной колонне, принять в сторону, чтобы не быть смятым, остановился и сформировал плотно сомкнутую толпу, которая образовала фронт со всех сторон. В этом своеобразном построении он стоя ожидал приближавшихся донских казаков. Казаки изумились такому странному построению, но вскоре пришли в себя и окружили эскадрон. Тщетно пытались они пробить его своими пиками. Один храбрец бросился на Бисмарка, по пистолетный выстрел сразил его. «В этот момент вюртембергская конная батарея (стоявшая с бригадой позади на позиции) открыла действенный огонь, который отвлёк внимание противника. Воспользовавшись этим, Бисмарк повернул со взводами, которые легко нашли свой строй, и галопом добрался безо всяких потерь до бригады, которая встретила его радостным Ура (Lebehoch)!».
Генерал Бройнинг так описал этот бой: «Проделав марш в одно льё по дороге на Инково, мы нашли дивизию Себастьяни в полном отступлении, сильно стеснённую огнём по меньшей мере шести орудий, а также роем из шести-семи тысяч гусар и казаков, за которыми следовала сильная колонна пехоты. Мы тотчас развернулись; благодаря нашему вмешательству, дивизия смогла отойти, мы прикрыли её отступление, хладнокровно остановив многочисленные атаки; после того, как наша батарея под командованием капитана Брайтхаупта открыла огонь, пыл неприятеля, который нас преследовал, начал убывать, мало-помалу он стянулся, особенно когда две его пушки были подбиты огнём нашей батареи, а другие вынуждены были замолчать». Кёних вспоминал: «Первый выстрел, произведённый батареей, ударил в середину русской колонны, как мы ясно видели сквозь разъезжающийся личный состав, и с первым выстрелом русским, кажется, было приказано остановиться, так как вскоре наступил перерыв в их движениях. Наша артиллерия и показавшаяся на возвышенности в тылу дивизии Себастьяни линия наших трёх полков указали им, что подошло подкрепление».
Вюртембергская кавалерия, 1810 г.
С русской стороны огонь вели орудия 2-й конно-артиллерийской роты капитана П.И. Цвиленева, который, «командуя половиною роты…, сбил фланг неприятельской линии и во время преследования неприятеля держался с самыми передними казачьими полками, поражая оного». Оба вюртембергских шволежерских полка «только оборонялись и ничего более» не делали, они «выдерживали с величайшим спокойствием канонаду неприятеля, которая вначале была очень сильной».
Правда, по словам Бисмарка, 1-й шволежерский, 4-й конно-егерский (французский) полки и эскадрон Лейб-шволежер преследовали противника до леса, изрубив немало гусар и казаков. Тем самым эскадрон Бисмарка получил время перестроиться и вернуться к полку, вся потеря которого состояла в 2 убитых и 2 раненых лошадях. Кёних уверял, что «из каждого полка тотчас было послано в бой по одному эскадрону с тем, чтобы дивизия проскакала через нас и смогла позади нас выстроиться и привести себя в порядок. После того как мы таким образом приняли бой, и русские около 1 часа продолжали стоять, с нашим появлением сила их атаки ослабла, и они отступили, не преследуемые нами. Когда всё закончилось, из Рудни явилась в полной помаде (in aller Pomade), то есть шагом, дивизия кирасир, которая ещё спокойно готовила еду, когда я проскакал через её лагерь, спеша на поле боя». Бройнинг похвалил Брайтхаупта, который проявил «хладнокровие и твёрдость в этом деле». «Русские были уже остановлены, — вспоминал Фляйшман, — когда я присоединился к трём первыми орудиями, только ещё велась слабая орудийная перестрелка с обеих сторон. Вскоре после этого противник медленно отступил, и когда мы его потеряли из виду, мы также начали производить свой отход. Вечером в 4 часа мы опять возвратились в Рудню». Согласно рапорту Брайтхаупта, его батарея, «находилась в огне с 11 часов утра до 3 часов пополудни; она выстрелила 77 гранат и 85 шестифунтовых ядер».{27}
Платов пишет: «Генерал-маиору графу Палену, по уведомлении его, дал я приказание мое остановиться и далее не подвергать войска опасности; дождавшись же ночи, отступил к деревне Лешне, оставя на том месте, где кончилось преследование неприятеля, извещательную заставу, что им и исполнено». По словам Чуйкевича, «неприятеля преследовали до дерев[ни] Залозья, в 5-ти верстах от Рудни». К. Толь донёс, что «генерал Платов остановился в дер[евне] Кастрице, а войско по Рудненской дороге — за Лешнею. Авангард графа Палена немного позади его». По словам Монбрёна, «русские остановились в одном льё впереди Лешно». Сам он отступил на правый берег Березины и расположил дивизию в полульё от Рудни, где находилась 2-я кирасирская дивизия и бригада пехоты генерала Л.Т. Жангу. Бригада Бёрманна заняла позицию «напротив и справа от Рудни позади реки» у Микулино, где стояла 4-я кирасирская дивизия. Бригада Мурье стояла в Любавичах, имея один полк в Елисеевке.{28}
Егерь и офицер вюртембергских конных егерей. Акварель н.х. начало XIX в.
«Неприятель потерял, — пишет Платов, — большое количество, ежели не больше, то по крайней мере половину кавалерийского корпуса его, из пехотного же полка осталось не более ста человек и те спаслись кустарниками. В плен взят полковник полка конноегерского, подполковник гусарский, майор один, обер-офицеров семь, разных полков унтер-офицеров и рядовых еще не сочтено, но полагательно, что будет более трех сот человек. Неприятель пардона не просил, войска Российские…, быв разъярены, кололи и били его». Чуйкевич сообщил, что «дело было прежаркое, продолжалось часов 7-мь. Семь казачьих полков и Донская конно-артиллерийская рота были все в деле и Изюмский гусарский полк». У противника же «почти весь 2-й резервный кавалерийский корпус был в деле. Командовал сам генерал Монбрюн, генералы: Себастиани, Берман и другие также находились. В дело введены были сначала 3 французских, 5-й, 9-й и 7-й гусарские, Виртембергский Легкоконный и уланские Прусский и Варшавский. Потом у Рудни подоспело еще 3 полка кавалерии, конных егерей и один кирасирской дивизии генерала Себастиани, с 4-мя орудиями артиллерии. 24-й полк легкой пехоты один только был в деле. У неприятеля взято в плен 1 полковник, 1 подполковник, 1 майор и 8 обер-офицеров, рядовых разных полков до 300». Толь со своей стороны уточнил, что в деле были 4-й, 10-й и 12-й конноегерские полки, а потери неприятеля составляют 400–500 пленных.{29}
Л. Киль. Донские казаки. Современный рисунок
Неприятель тоже кое-что узнал о русских. Монбрён послал Бельяру «показание одного капитана, взятого нами в плен, которое может заинтересовать Его Величество». Текст этого допроса гласил: «Ст***, капитан русского гусарского полка, говорит, что имелось двенадцать полков казаков и два полка гусаров Изюмский и Сумской и 24 орудия казачьей лёгкой артиллерии, всем командовали генералы Дорохов и Платов. Он говорит, что русские войска в числе 200000 человек, которые находились в Смоленске, получили приказ выступить 6-го