А за повозками следовал наш основной козырь, наша защита — сводный отряд из сорока отборных воинов, по двадцать от каждого царя.
«Лучшие из лучших», как заверили меня и Долгоруков, и Романович. Глядя на этих суровых, закаленных в боях мужчин в крепких кожаных и кольчужных доспехах, с мечами на поясах и арбалетами за спинами, я склонен был им верить. Их лица были серьезны, сосредоточены, в глазах читалась готовность к любым неожиданностям. Это были не желторотые новобранцы, а опытные бойцы, знающие цену жизни и умеющие ее защищать.
Конечно же Руслан, Миша и Олег поехали с нами. Как Иван или я не пытались их уговорить остаться в Хмарском и заниматься имением. Нет и все. Поедем с вами. Ну и ладно.
Среди тех, кто ехал в повозках, были и гражданские — плотники, каменщики (на случай, если удастся найти подходящий камень для фундамента или стен), кузнецы (Михалыч, конечно же, не мог остаться в стороне, когда речь шла о таком масштабном строительстве, да и его помощь в починке инструмента и изготовлении необходимых деталей была бесценна).
Несколько крепких мужиков-лесорубов, способных валить деревья и заготавливать бревна, и даже пара толковых землекопов, которым предстояло рыть рвы и котлованы. Я лично отбирал каждого, стараясь подобрать людей не только умелых, но и выносливых, готовых к тяжелой работе вдали от дома.
Путь до выбранного нами места, той самой старой имперской заставы у слияния двух рек, на этот раз занял чуть больше времени — груженые повозки двигались медленнее. Но, как и в прошлый раз, он прошел на удивление спокойно.
Дикие Земли словно затаились, не желая показывать свой звериный оскал такому внушительному, хорошо вооруженному отряду. Лишь изредка в лесной чаще мелькали тени диких животных, да перепуганные птицы срывались с веток при нашем приближении.
Прибыв на место, мы не теряли ни минуты. Первым делом — обустройство временного лагеря. Солдаты быстро организовали круговую оборону, расставили дозорных. Плотники и лесорубы под моим руководством и с помощью Ивана, который знал здесь каждый куст, принялись расчищать площадку на вершине холма, валить ближайшие деревья, освобождая место для будущего строительства и одновременно заготавливая материал.
Дни потекли один за другим, наполненные тяжелым, изнурительным трудом. Мы работали не покладая рук, не поднимая голов, с рассвета до заката. Стук топоров, визг пил, скрип бревен, команды мастеров, ржание лошадей, таскающих тяжести — все это сливалось в одну трудовую симфонию, симфонию созидания.
Я был везде — и чертежником, и прорабом, и простым рабочим, когда требовалось. Показывал плотникам, как правильно рубить «в чашу» или «в лапу», чтобы сруб был крепче. Объяснял каменщикам, как закладывать фундамент на неровной местности. Вместе с Михалычем и его подмастерьями раздувал горн во временной, наспех сколоченной кузнице, выковывая необходимые скобы, гвозди, петли.
Первым делом мы возвели частокол. Высокий, в три ряда, из толстых, заостренных бревен, вкопанных глубоко в землю и скрепленных между собой поперечными перекладинами. Это была наша первая линия обороны, наш щит от внешнего мира.
Работа была адская — валить деревья ручными пилами и топорами, обтесывать их, тащить на вершину холма, вкапывать… У людей ломило спины, руки были сбиты в кровь, но никто не жаловался. Все понимали — от прочности этого забора зависит их жизнь.
Затем принялись за ров. Глубокий, широкий, он опоясал частокол с тех сторон, где не было естественных преград в виде обрыва к реке. Землекопы работали, как каторжные, их лопаты вгрызались в каменистую почву, отбрасывая комья земли. Я рассчитал угол наклона стен рва так, чтобы их было трудно преодолеть, и чтобы земля не осыпалась.
Между рядами частокола, как и планировал Романович, мы выкопали «волчьи ямы» — глубокие, узкие ловушки с заостренными кольями на дне, тщательно замаскированные дерном и ветками. Простая, но дьявольски эффективная преграда для тех, кто попытается прорваться через первую линию обороны.
Одновременно с этим шло строительство сторожевых вышек по углам будущего аванпоста. Высокие, срубленные из крепких бревен, они должны были обеспечить хороший обзор и возможность вести прицельный огонь по нападающим. Я лично следил за их возведением, проверяя каждый узел, каждую перекладину.
В центре расчищенной площадки начали закладывать фундамент для главной цитадели — небольшого, но крепкого двухэтажного сруба, где должен был разместиться гарнизон, склады с провизией и оружием, и штаб-кабинет.
Я старался быть примером для всех. Работал наравне с плотниками и землекопами, не чураясь самой грязной и тяжелой работы.
Прикидывая в уме, я понимал, что при таких темпах и при наличии только ручного инструмента — топоров, ручных пил, рубанков, долот — на возведение основного периметра обороны, закладку фундамента цитадели и строительство хотя бы одной сторожевой вышки у нас уйдет не меньше месяца, а то и полутора. Это если погода будет благоволить, и не случится никаких непредвиденных задержек с подвозом материалов или нападений местной фауны.
И действительно, примерно через шесть недель напряженной, почти круглосуточной работы, наш аванпост начал обретать свои очертания. Частокол стоял неприступной стеной, ров был выкопан, две сторожевые вышки гордо возвышались над холмом, зорко глядя на окрестные леса. Цитадель была подведена под крышу, внутри уже кипела работа по обустройству — настилались полы, ставились перегородки.
Это было только начало. Впереди еще было много работы — строительство казарм, складов, мастерских, обустройство внутреннего двора, создание системы ловушек, о которых я говорил Романовичу. Но главное — первый, самый трудный этап был пройден. Мы закрепились. Мы создали плацдарм. И это вселяло уверенность.
Однажды вечером, когда работа на день была уже закончена, и мы сидели у костра, ужиная простой, но сытной похлебкой, Иван Кречет, наблюдавший за мной все это время, не выдержал.
— Барон, — сказал он, отложив ложку. — Я много повидал на своем веку. Видел, как строят крепости, как осаждают города. Но чтоб вот так за месяц с нуля возводить что-то… такого не видал. Это почти что чудо.
Я усмехнулся. Эх, Иван, простецкая ты душа. Это ты не слышал еще про «пятилетки» и как в послевоенный период у нас целые города поднимали чуть ли не с нуля. А тут, подумаешь, какой-то аванпост.
— Никаких чудес, Иван. Просто точный расчет, тяжелый труд и… немного инженерной смекалки. Ну, и конечно, — я обвел взглядом уставшие, но довольные лица плотников, каменщиков, воинов, — золотые руки и несгибаемая воля этих людей. Без них никакой план, никакой расчет не стоил бы и ломаного гроша.
Они заулыбались, услышав мои слова. Простая, искренняя похвала от барона, который работал вместе с ними, была для них лучшей наградой.
— Но это только начало, — сказал я, становясь серьезнее. — Мы построили стены. Теперь нужно вдохнуть в них жизнь. Сделать этот аванпост не просто крепостью, а настоящим домом. Безопасным, надежным, способным прокормить и защитить тех, кто будет здесь жить и работать. А потом… потом мы пойдем дальше.
Четыре с половиной недели. Всего четыре с половиной недели каторжного, почти круглосуточного труда, и наш аванпост на Севере стоял. Неприступный, суровый, пахнущий свежим срубом и смолой, он гордо возвышался на холме у слияния двух рек, словно бросая вызов Диким Землям.
Да, работы предстояло еще невпроворот. Внутренние постройки — казармы, склады, мастерские — были лишь намечены, где-то только заложены фундаменты, где-то едва возведены стены. Двор еще не был вымощен, система ловушек и сигнальных вышек существовала больше на чертежах, чем в реальности.
Но главное — периметр был замкнут. Гарнизон из сорока отборных воинов уже нес службу, обживая временные бараки и неся дозор на стенах. Можно было начинать первые, осторожные вылазки за материалами в ближайшие, относительно безопасные, руины.
И что самое важное — мы успели до холодов. Теплый, почти летний сентябрь, так благоволивший нашему строительству, сменился хмурым, ветреным октябрем.
Небо все чаще затягивали низкие, свинцовые тучи, готовые в любой момент разразиться холодным, затяжным ливнем. Поднялись пронизывающие ветры, срывающие с деревьев последние, пожухлые листья.
День становился все короче, а ночи — длиннее и холоднее. Но мы успели.
Именно в один из таких промозглых октябрьских вечеров, когда ветер завывал в щелях частокола, а редкие капли дождя стучали по деревянной крыше цитадели, где я разбирал свои чертежи при свете сальной свечи, это и случилось.
— Стой, кто идет⁈ — раздался вдруг зычный, встревоженный окрик дозорного с северной вышки. Голос его, усиленный ветром, донесся до меня даже сквозь толстые бревенчатые стены. — Назовись или стрелять буду!
Я отложил угольный карандаш и подошел к узкому окну-бойнице. В сгущающихся сумерках, сквозь пелену моросящего дождя, я разглядел несколько темных фигур верхом на лошадях, медленно приближающихся к главным воротам аванпоста. В руках у них были факела, их неровный, пляшущий свет выхватывал из темноты блеск мокрой сбруи и оружия.
— Кто-кто, — донесся до меня знакомый, чуть насмешливый бас Олега Святославовича Романовича. Голос его, даже на таком расстоянии, звучал уверенно и властно. — Дед Пихто да бабка с клюкой. Отворяйте ворота, вояки! Цари прибыли!
Я усмехнулся. То ли стражник на вышке оказался действительно подслеповатым в такую погоду, то ли просто перенервничал, не ожидая такого высокого визита без предупреждения. А может, просто слишком усердно нес службу, что было похвально.
— Спокойнее, Олег Святославович, — раздался следом более сдержанный, но не менее властный голос Алексея Петровича Долгорукова. — Оно даже к лучшему. Видишь, как служба несется? Бдительность — прежде всего. Эй, на вышке! — крикнул он уже громче. — Позовите барона Кулибина! Скажите, что Государи явились с инспекцией!