Хех, даже интересно, что из этого получится.
Тяжесть навалилась внезапно. Веки слиплись, голова стала чугунной. Я зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. Посмотрел на исчерченный пергамент — хаос линий, формул, символов. Но в этом хаосе уже проглядывала структура, логика, решение. Я улыбнулся. Хороший день. Продуктивный.
Я не заметил, как за окном окончательно стемнело, как в комнате стало прохладно. Не заметил, как свечи на столе догорели почти до основания, отбрасывая на стены пляшущие, искаженные тени, похожие на древние руны. Я просто чертил, считал, думал… пока рука сама собой не замерла над пергаментом, а голова не опустилась на стол, прижавшись щекой к шершавой поверхности.
Сон сморил меня мгновенно, как после удара обухом по голове. Последней мыслью было что-то о необходимости демпфирующих вставок из материала с отрицательным коэффициентом магического расширения для гашения резонансных колебаний в ядре…
…Теплое прикосновение к плечу. Мягкое, настойчивое. Тихий голос рядом, вырывающий из вязкой темноты сна:
— Саша… Проснись…
Я с трудом разлепил веки. Тело затекло, особенно шея и плечо, на котором я, видимо, и спал, привалившись к столу. В комнате царил полумрак, лишь тусклый свет луны пробивался сквозь щели в ставнях, рисуя на полу серебристые полосы. Голова была тяжелой, гудела от недосыпа и перенапряжения. Перед глазами все еще стояли чертежи, формулы, руны. Вспомнились годы обучения в институте, пары теоретических основ электротехники, которые я терпеть не мог.
Чертовы контурные токи, я уж надеялся, что никогда с вами больше не встречусь! А оно вот как вышло…ну, не совсем токи, но что-то похожее. Энергия одним словом.
Передо мной стояла Маргарита. На ней была все та же простая ночная сорочка, волосы растрепаны после сна, но глаза… В них не было ни страха, ни тревоги, как прошлой ночью. Лишь спокойствие, легкое смущение и какая-то мягкая решимость. Она вернулась от Скворцова — их разговор, видимо, затянулся. Интересно, о чем они беседовали так долго? Узнала ли она что-то новое о своем Даре? Или о чем-то ином?
— Ты заснул за работой, — сказала она тихо, ее голос звучал мелодично в ночной тишине. На ее губах играла легкая улыбка. — Я вернулась от мэтра, а ты тут… как памятник инженеру. Уже далеко за полночь.
— Увлекся, — пробормотал я, пытаясь сесть ровнее и разминая затекшую шею. Голова была как чугунный котелок. — Заработался. Много идей…
— Я вижу, — она снова скользнула взглядом по исчерченному пергаменту, но на этот раз без прежнего непонимания. В ее взгляде появилось что-то новое — уважение? Интерес?
— Но тебе нужно отдохнуть по-настоящему. Завтра сложный день. И тебе, и твоим людям.
Она не стала спрашивать разрешения, не стала ждать приглашения. Просто подошла к кровати, откинула одеяло и посмотрела на меня выжидательно, с легким румянцем на щеках, который был едва заметен в лунном свете. Жест был недвусмысленным. Она пришла не из страха, не за утешением. Она пришла ко мне. Целенаправленно.
Я медленно поднялся из-за стола, подошел к кровати. Она не отводила взгляда, и в ее зеленых глазах, казавшихся в полумраке почти черными, я видел не только ответное притяжение, но и доверие. Она доверяла мне. После всего. И это доверие стоило больше, чем все сокровища мира.
Я лег рядом. Она тут же подвинулась ближе, устраиваясь у меня под боком, положив голову мне на плечо. Ее волосы снова окутали меня своим тонким ароматом. Я обнял ее, чувствуя хрупкость ее тела и одновременно — ту внутреннюю силу, которая помогла ей выжить и не сломаться.
— Спи, Саша, — прошептала она, устраиваясь удобнее. — Завтра будет новый день.
И я уснул. Снова почти мгновенно. Но на этот раз сон был другим. Глубоким, спокойным, но наполненным не пустотой, а ощущением тепла, защищенности и правильности происходящего.
Рассвет встретил меня бодрящей прохладой и пением ранних пташек за окном. Я проснулся выспавшийся и на удивление полный сил, словно и не было бессонной ночи за чертежами. Маргариты рядом не было — лишь легкая вмятина на подушке и кудрявый рыжий волос на подушке напоминали о ночной гостье. Ушла тихо, не потревожив. Мудро. Оставляя каждому свое личное пространство перед новым днем.
Я быстро оделся. Походная одежда — прочные штаны, удобная куртка из голубоватой ткани, высокие сапоги. Два моих одноручных самострела, проверенные и заряженные, легли на пояс по бокам, привычно оттягивая его своей тяжестью.
Легкие, компактные — идеальное оружие для ближнего боя и неожиданных стычек в лесу или тесных руинах. Я проверил механизм натяжения, щелкнул предохранителем. Все в порядке. Болты — дюжина коротких, остро заточенных жал — лежали в специальных подсумках тут же, на поясе. Удобно, быстро, эффективно.
Нож в ножнах на голенище — как последний аргумент. Рюкзак с самым необходимым был собран еще вчера: фляга, кремень, огниво, веревка, сухари. Сердце Руны я оставил в своей комнате, заперев в небольшой личный сундучок под кроватью. Мне его подарили крестьяне по возвращению. Мелочь, а приятно! Подумал еще немного, вытащил и положил обратно в карман.
Во дворе уже кипела жизнь. Хламники — Иван, Руслан, Олег и Миша — заканчивали последние приготовления. Лошади были оседланы, в седельные сумки уложено немного припасов — воды и еды на день пути. Лица мужчин были серьезны, сосредоточены. Никакой вчерашней расслабленности — впереди была работа, опасная работа. Разведка территории, кишащей тварями, которые уже успели показать свой нрав.
Я подошел к ним, кивнув в знак приветствия.
— Все готовы? — вопрос был риторическим.
— Готовы, барон, — кивнул Иван, протягивая мне поводья моей лошади. Его взгляд был спокоен, но в глубине глаз читалась привычная настороженность опытного воина.
Я вскочил в седло одним легким движением — тело уже привыкло к этому, не было прежней неловкости. Остальные последовали моему примеру.
— Порядок движения, — сказал я, беря на себя командование. — Иван, ты первый, задаешь темп, я за тобой, Олег следом и Руслан замыкает. Максимальная тишина и внимание. Наша цель — поле. Наблюдаем, фиксируем, не ввязываемся. Ясно?
— Как божий день! — почти хором ответили хламники. Их готовность и дисциплина никуда не делись. Мне даже казалось, что после возвращения и отдыха они стали еще увереннее в своих силах. Или это так сказывался факт, что мы вернули вторую часть их отряда, что подстегивало двигаться дальше, а не унывать, убиваясь по прошлому.
Я оглянулся на поместье. Оно почти пробудилось предрассветной дымке. Где-то прокричал козодой. Скоро начнется новый день, полный труда и забот. Михалыч уже наверняка разжигал горн, женщины готовили завтрак, Скворцов медитировал или изучал свои свитки. А у нас — своя работа. Опасная, но необходимая.
— Вперед, — тихо скомандовал я и тронул лошадь.
Пять всадников бесшумно выскользнули за ворота Хмарского, растворяясь в утреннем тумане, направляясь на запад, навстречу неизвестности, лютокрысам и, возможно, легендарным солнечным яблокам.
Мы двигались на запад, туда, где по словам Василя и старых карт Ивана, раскинулись заброшенные поля, ставшие вотчиной лютокрыс. Настроение в отряде было сосредоточенным, молчаливым. Никто не шутил, не переговаривался. Каждый был погружен в свои мысли, но при этом внимательно осматривался по сторонам, держа руку наготове у оружия. Опыт последних недель научил нас всех — опасность в этих землях могла подстерегать где угодно и когда угодно.
Я ехал вторым, следуя за Кречетом. Мозг работал в привычном аналитическом режиме. Оценивал местность: перелески сменялись небольшими полянами, поросшими высокой, жухлой травой, то тут, то там виднелись следы старых, заброшенных дорог, почти полностью поглощенных лесом. Иногда попадались руины — одинокие каменные остовы домов или хозяйственных построек, напоминавшие о том, что когда-то и здесь кипела жизнь.
Примерно через час езды воздух начал меняться. Сначала едва уловимо, потом все отчетливее стал ощущаться неприятный запах. Густой, тяжелый, смесь кисловатой вони немытой псины, аммиака и чего-то затхлого, животного. Словно мы приближались к огромной, неубранной псарне.
— Чуете? — тихо спросил Иван, поравнявшись со мной. Его ноздри раздувались, глаза внимательно осматривали заросли по обе стороны от тропы.
— Еще как, — прикрыл я нос воротом. — Похоже, мы близко.
— Да, — кивнул Кречет. — Еще с полкилометра, и нужно будет спешиваться. Лошадей оставим вон в том овражке, — он указал на густые заросли ольхи и ивняка чуть в стороне от тропы. — Там их не учуют, если ветер не переменится.
Так и сделали. Оставив лошадей привязанными к деревьям в низине, где их скрывала густая растительность, мы двинулись пешком. Шли осторожно, стараясь ступать как можно тише, прячась за стволами деревьев, используя складки местности для укрытия. Запах усиливался, становился почти невыносимым. К нему примешивался еще и какой-то сладковатый, тошнотворный душок разложения. Видимо, крысы тащили свою добычу к логову.
Наконец, лес расступился. Мы вышли на край огромного, заросшего бурьяном поля. Оно простиралось перед нами до самого края леса, насколько хватало глаз — бурое, неухоженное, с редкими чахлыми деревцами и кустарниками. Площадь его действительно была огромной, навскидку, гектар пять, не меньше. Местами земля была изрыта, виднелись свежие кучи выброшенной почвы.
И вот они — норы. Огромные, чернеющие дыры в земле, разбросанные по всему полю. Некоторые были небольшими, другие же зияли провалами, в которые легко мог бы войти не только медведь, но и, наверное, наша повозка целиком. От этих нор несло особенно сильной вонью.
Мы залегли за невысоким земляным валом, поросшим жесткой травой, который отделял лес от поля. Отсюда открывался хороший обзор.
— Матерь божья… — прошептал Олег, глядя на поле. — Сколько же их тут…
Их действительно было много. Десятки лютокрыс бродили по полю. Здоровенные твари, серые, серо-бурые и коричневые, с клочковатой шерстью, длинными голыми хвостами, волочащимися по земле. Они передвигались неуклюже, вразвалку, но чувствовалось, что при необходимости они способны на стремительный бросок. Некоторые что-то грызли, другие просто сидели, осматриваясь.