Ну, конечно же! Словно зацикленный ролик с кружащейся балериной, которая вращается туда, куда мозг хотел, чтобы она вращалась. Тоже самое с роликом с лошадью, которая идет то вправо, то влево, в зависимости от того, как сложилось первое восприятие.
Но если очень захотеть, то это самое восприятие можно изменить. Шедшая лошадь вправо вдруг начала идти влево, и кружившаяся по часовой стрелке балерина внезапно закрутилась против.
Так было и здесь.
— Подай веточку, — сказал я Ивану, не отрывая взгляда от того, что мне удалось узреть.
Скворцов был прав, когда сказал, что мне надо научиться зрить. И даже не в корень, а просто смотреть. Смотреть на мир так, чтобы видеть нечто большее, чем есть на самом деле.
Не задавая лишних вопросов, Иван протянул мне сухой огрызок прутика, который нашел под рукой. Я взял его и стал аккуратно подчеркивать те элементы, которые были видно, но перекрылись следами поверх.
Вот след от пятки, мягкий овал, едва различимый на песке, потому что место, куда наступила стопа было очень твердым и почти не отпечаталось. Но дальше, если следить за контуром, который нарочито был вдавлен тяжелым сапогом, виднелась наружная часть небольшой стопы.
Я вел по этому контуру веточкой, вычерчивая явно женскую ступню, подчеркивая палец за пальцем, пока не отчертил один единственный едва различимый шажок.
— Твою мать… — прошептал Иван, глядя на то, что я обвел. И явно не нарисовал, нет, потому что я лишь сделал мягчайшие прикосновения на песке, главные элементы в виде отпечатка пяточной кости, фаланги большого пальцы и косточки, которая вроде бы называлась «плюсной» хорошо виднелись, но были утоптаны сверху другими следами.
Я отбросил веточку в сторону и провел ладонью по лицу. Конечно же эти отпечатки еще ни о чем не говорили, что факт был очевидный: кого-то явно волокли босиком по лесу и в сопровождении.
И я был бы рад сказать, что кто-то просто потерял обувь и брел себе по лесу вдалеке от безопасного города потому, что ему так нравилось, но, признаюсь, это даже звучало, как бред.
Иван поднялся на ноги и вытянулся словно струна.
— Всем смотреть в оба и держать ухо востро. А теперь выдвигаемся и молча. Если будет контакт — сразу не стрелять. Всем все ясно?
Я вскочил в седло, от которого задница уже просто ныла, потому что привычки ездить я так толком и не приобрел за время проживания в этом времени. Все обходился либо пешим ходом, либо поездкой на повозке, а вот седло… от него сплошные неудобства.
Но иного варианта не было.
Уже на лошади меня одолели смутные предположения. В голове сразу вспомнился разговор с Алексеем Петровичем, который явился ко мне намедни и просил смотреть во все стороны, потому что похитили его племянницу. И теперь я нахожу след девичьей ступни просто посреди леса. Прелестнее совпадения я в жизни не встречал.
И от этого на душе стало не просто погано, а невероятно погано. Вероятность, что это была именно племянница монарха была теперь не около нулевой, а почти с пятидесятипроцентным попаданием, потому что откуда еще взяться женской ступне посреди чертового заброшенного леса в окружении множества пар сапог.
И отсюда выступал еще один неприятнейший момент: если это она, то ее явно похитили и вели невесть куда на север. Туда же, куда направлялся наш хламниковый отряд.
До конца дня снова ехали молча, оглядываясь во все стороны. Ближе к ночи туман спал, а небо просветлело и среди высоких стволов сосен показалось черно-синее небо, усыпанное крошками звезд, словно скатерть.
Вместе с ними вылезла бледная луна, освещая все пространство вокруг и теперь, наконец-то, было видно хоть что-нибудь дальше своего носа. Отчего паранойя у моих спутников разыгралась пуще прежнего.
Выкопав углубление в земле, мы развели костер, чтобы разогреть ужин и выпить горячей воды за весь день после промозглой сырости.
Укутавшись в теплый походный плащ из, судя по всему, медвежьей шкуры, я привалился спиной к стволу дерева у костра и закрыл глаза. Вязкая тьма долго окутывала меня, пока не забрала с концами в свои теплые, но такие неприятные объятия.
Я явно ощущал, как метался во сне, потому что в голове то и дело звучал лязг кандалов, которые были надеты на руки и на ноги. Явственный холод, исходивший от земли, пробирал мои стопы до самых костей, отчего кожа покрывалась мурашками и становилась гусиной.
Незнакомые голоса постоянно что-то бухтели в оба уха, но я не мог разобрать ни единого слова. Почему я это видел — без понятия, потому что я четко понимал, что заснул.
Но лязг железа, холодная земля, острые камни, что впивались в стопу похлеще речной ракушки, цепкие ветви, словно руки попрошаек, цеплявшиеся за густые волосы…
(медные волосы)
… и хлеставшие по щекам.
Голоса-голоса-голоса. Они продолжали бубнить вокруг, словно что-то бормотали бесконечно себе под нос, словно они повторяли какое-то заклятие, мантру, молитву, бог знает что.
Мы шли уже очень долго, непростительно долго. Каждая мышцы налилась свинцом, отчего тело напоминало сплошной ватный тюк, горевший огнем в каждой клеточке. Нет сил идти дальше ни шага.
Но это не мог быть я. Не мог. Весь свой путь по лесу на север я проделал вместе с отрядом хламников, а сейчас вокруг меня были какие-то люди, одетые в черные балахоны, покрывающие их лица до сплошной темноты и неспособности разглядеть ни единой черты лица.
Они продолжали бурчать что-то на неведомом языке. И в один момент, когда я открыл глаза, полностью осознав, что это не я, что это всего лишь сон — девушка с огненно-рыжими волосами стояла на краю лагеря.
Ее не видел ни Руслан, что дежурил и буквально стоял возле нее, ни Иша.
Она смотрела на меня своими огромными глазами, как два изумруда, а побелевшие губы шептали одну и ту же фразу, которая отчетливо звучала внутри моей черепной коробки, будто произносилась прямо туда.
«Помоги мне».
Глава 2
ГЛАВА 2
Тяжело не проснуться после такого сна. Я распахнул глаза, хватая воздух ртом, словно все это время был либо глубоко под водой, либо с гарротой на горле.
Наш лагерь спокойно спал, а вокруг все еще главенствовала глубокая ночь. Наверное, я пробыл в дреме не более нескольких часов, потому что на дежурстве все еще был Руслан и Ариша, которые посмотрели на дернувшегося меня вопросительными взглядами.
Поднявшись на ноги, я махнул им рукой и тихо отошел от лагеря, чтобы справить малую нужду и немного подышать свежим воздухом, чтобы успокоить колотившееся сердце. Что заставило его так активно стучать внутри грудной клетки я не мог понять и сейчас, потому что это был не кошмар.
Нет.
Уже по пути я понял или думал, что понял, что это было. Череда картин. Проекция чужого сознания. Кто-то отчаянно пытался наладить со мной связь и передать что-то, что видел сам своими глазами. Поймать меня в момент, когда сознание расслабленно и ко мне проще всего «подключиться», ведь именно в моменты сна наша ментальная защите если не спадает полностью, то становится однозначно тоньше.
Вернувшись в лагерь, я сел на свое место и снова укутался в медвежью шкуру, но сна не было ни в одном глазу. Однако я успел заметить, что патрульные сменились и теперь по периметру ходил Миша со своей подругой, которую звали Ольга. Та, которая была из троих женщин пониже и с более сбитым телосложением.
Это значило ровно одно — с момента начала дежурства прошло два часа, а до общего подъема еще четыре.
Я слегка сполз, умащиваясь поудобнее и кутаясь в шкуру поплотнее, потому что ночи в этом лесу были неестественно прохладными, а сырая земля могла очень быстро отправить любого из даже самых закаленных людей на больничный.
А застуженные почки и мочеточник тут некому будет, ясное дело. Все припарки и декокты, которые быстро поставить на ноги не смогут, а значит болезнь будет либо медленно прогрессировать, либо также медленно излечиваться с огромным шансом получить вторичное воспаление при малейшем поводе.
Я попытался вспомнить все то, что увидел чужими глазами. Назвать это состояние сном язык не поворачивался, потому что это действительно была самая настоящая «трансляция», как в мое время в режиме онлайн. Когда человек включал камеру, микрофон и начинал вещать что-нибудь через интернет. Прохождение видеоигр, просмотр кино с комментариями или просто как он, например, рисует пейзаж.
Но как я не силился, особо ничего не получалось выцепить, как тот же след, который мне удалось разглядеть в хаосе песчинок и натоптанных следов.
Были деревья, была сухая земля, звуки бормочущего многоголосья и звяканье железных кандалов. Были серые балахоны и долгий путь. Была боль в мышцах, но ничего такого, за что глаза могли бы зацепиться.
Разве что за ее внешний вид. Клянусь всем известным и неизвестным мне в этом мире, если это не племянница царя, то я обязан провалиться сквозь землю, потому что именно это имел ввиду Алексей Петрович, когда сказал, что как только я увижу ее волосы, то сразу пойму, о чем он говорил.
Рыжие, блестящие, как медь и золото волосы, разметавшиеся по плечам и спине. Их огненный цвет привлекал к себе внимание, притягивал и завораживал, как и глаза насыщенно-зеленого цвета. Действительно два изумруда в золотой оправе.
— Не спится?
От неожиданности я слегка вздрогнул, хотя сомневаюсь, что это было заметно под толстой шкурой. Вздрогнул потому, что это было женский голос и меня на мгновение передернуло. Разум намалевал картинку, как призрак племянницы монарха уже сидит справа от меня и собирается рассказывать басни о своем пленении и долгом путешествии через лес, которое закончилось крайне плачевно.
Но нет. Этот голос был другим. Я четко улавливал разницу в тембре и манере речи. Повернув голову, я увидел лежавшую в нескольких метрах Ишу, завернувшуюся в спальный мешок. Она подложила руки под висок и рассматривала меня блуждающим взглядом, словно ей было скучно.
— Есть немного, — сказал я. Честность важна со всеми. Даже если эти с этими людьми чисто деловые отношения — я хотел, чтобы между нами все было кристально чисто и понятно. И чтобы в самый ответственный момент я был уверен в каждом из них, как и они во мне.