Еще усилие. Представить шар. Гладки, прозрачный, парящий над водой. Воля. Поток. Руна.
Поверхность воды вспучилась, поднялась небольшим бугорком, задрожала… и опала.
Я открыл глаза и тяжело вздохнул. Не получилось.
— Не торопись, — голос Скворцова был спокоен. — Ты почувствовал поток. Ты смог воздействовать на воду. Это уже огромный шаг. Контроль придет с практикой. А теперь — попробуй снова.
Слова мага придали уверенности. Да, первая попытка не увенчалась успехом, но я ощутил его — поток. Это уже было не просто слепое желание, а осознанное взаимодействие, пусть и неумелое. Я снова закрыл глаза, отгоняя мысли о неудаче. Ледяная вода по-прежнему сковывала ноги, но теперь это ощущение стало фоном, не более.
Внутренний взор снова сфокусировался на сияющей руне-волне. Она казалась четче, стабильнее, чем в первый раз. Я дышал ровно, глубоко, стараясь поймать ту едва уловимую вибрацию энергии, что тек вместе с рекой.
Вот он… снова это легкое, щекочущее ощущение, поднимающееся от ступней вверх. Я зацепился за него, позволил ему наполнить себя, стать частью моего собственного ритма.
Воля. На этот раз я подошел к ней иначе. Не как к инструменту, который нужно применить, а как к продолжению себя. Я есть эта воля. Я есть это желание. Вода поднимется. Она примет форму шара. Не потому, что я приказываю, а потому что такова моя суть в этот самый момент.
Я вытянул руку ладонью вверх, не открывая глаз. Вся концентрация — на воде перед ладонью, на потоке, на руне, на чистом, спокойном желании. Мир вокруг сузился до этих четырех компонентов.
И вода послушалась. Я почувствовал, как она неохотно, словно с усилием отрывается от основной массы, как что-то невидимое тянет ее вверх. Это было не физическое усилие, а ментальное, но оно ощущалось почти как физическое напряжение.
Я чувствовал, как дрожит поднимающаяся вода, как она пытается снова упасть, подчиняясь гравитации, но моя воля удерживала ее, придавая форму. Шар. Неровный, колышущийся, размером не больше моего кулака, но это был шар! Он висел над моей ладонью, подрагивая и переливаясь цветами радуги в свете солнца.
Я не выдержал и распахнул глаза. Прямо над моей ладонью, в паре сантиметров от кожи, действительно висел небольшой, дрожащий шар воды. Он был не идеально круглым, его поверхность постоянно колыхалась, грозя развалиться, но он висел! Вопреки всем законам физики, которые я знал!
— Получилось… — сказал я одними губами. — Черт возьми, получилось!
Удивление и восторг от первого настоящего успеха захлестнули меня, и в тот же миг концентрация, которую я с таким трудом удерживал, дрогнула. Шар лопнул. Вода бесшумно шлепнулась обратно в реку, оставив на моей ладони лишь холодные капли.
А следом пришла расплата. Резкая, почти парализующая волна усталости накрыла с головой. Ноги подогнулись, руки безвольно повисли. По телу пробежала крупная дрожь, словно от озноба, несмотря на ледяную воду. Мышцы загудели так, будто я не магией тут баловался, а только что разгрузил пару вагонов с углем голыми руками. Голова закружилась, перед глазами на мгновение поплыло. Я пошатнулся, едва не упав обратно в реку.
— Спокойно, — раздался рядом голос Скворцова. Я ощутил, как его сухая, но сильная рука легла мне на спину, поддерживая, не давая рухнуть. — Это нормальное состояние, Александр. Абсолютно нормальное. Все, кто учились магии, проходили через это.
Он говорил своим обычным менторским тоном, в котором не было ни удивления, ни насмешки — лишь констатация факта.
— Твое тело и разум еще не привыкли к таким нагрузкам. Магия — это не просто игра воображения, это работа с чистой энергией. И когда ты направляешь свою волю, ты тратишь не только ментальные, но и физические ресурсы. Это из-за излишнего перенапряжения воли, к которому ты пока не готов. Это, если позволишь, как взяться за штангу в сто двадцать килограммов, когда ты сам весишь едва пятьдесят. Ты пытался сделать слишком много и слишком сильно для первого раза. Но ты справился. Увидел. Почувствовал. И даже добился результата. На сегодня — хватит. Больше практики сейчас принесет только вред.
Середина дня застала отряд хламников за привычным делом — планированием следующей вылазки. Пусть ночь они и провели под крышей господского дома, пользуясь гостеприимством барона, но старые привычки брали свое.
Едва утренняя суета улеглась, они собрались у своего, уже обжитого, костра на краю двора. Сам костер давно потух, но место это стало их негласной точной сбора в Хмарском.
Иван Кречет расстелил на земле грубый кусок пергамента — карту, наспех набросанную по памяти, возможно, дополненную сведениями, полученными от Василя или из каких-то старых хламницких записей.
Он сидел на корточках, водя грязным пальцем по кривым линиям, обозначавшим лес, поля и предполагаемое местоположение старых садов. Вокруг него полукругом расположились Руслан, Олег и Миша — трое, кого он выбрал для этой рискованной разведки. Остальные занимались своими делами поодаль — кто чинил снаряжение.
— Значит, так, — голос Ивана был тихим, но уверенным, привыкшим командовать. — Подходим с юга, вдоль кромки леса. Здесь, — палец ткнул в точку на пергаменте, — по моим прикидкам, начинается старое поле. Логова этих тварей, лютокрыс, скорее всего, где-то вот тут, у подножия холмов, — он обвел дугой другую область. — Наша задача — пройти поле по западной окраине, стараясь не шуметь и не оставлять следов. Ветер сейчас с северо-запада, так что запах наш они учуять не должны, если не подойдем слишком близко. Сады должны быть вон там, за полем, если старые карты не врут и память Василя не подводит.
Олег молча кивал, сосредоточенно разглядывая карту. Миша, присев на корточки рядом, задумчиво теребил рукоять своего ножа. Один лишь Руслан, скрестив руки на груди и нахмурив брови, выглядел скептически. Он слушал, но по его лицу было видно, что план командира не вызывает у него особого энтузиазма.
Когда Иван закончил объяснять маршрут и предполагаемые точки наблюдения, Руслан не выдержал.
— Вань, — он поднял взгляд на предводителя, — ты уверен, что там вообще есть то, что ищет Кулибин? Эти его… яблоки солнечные? Звучит, как сказка для малых детей.
Иван поднял голову от карты и посмотрел на Руслана долгим, тяжелым взглядом.
— Я уверен на девяносто процентов, что там этого нет, Русь, — ответил он спокойно, без тени сомнения.
Руслан удивленно вскинул брови, его скепсис сменился недоумением. Остальные тоже переглянулись.
— Тогда зачем это делать? — резонно спросил Руслан. — Зачем лезть в пасть к этим крысам проклятым ради того, чего там, скорее всего, и нет? Рисковать людьми? Снаряжением?
Иван снова опустил взгляд на карту, провел по ней пальцем, словно стирая невидимую пыль. Затем поднял голову, и в его глазах мелькнула та самая боль вперемешку со сталью, которую он так старательно прятал последние дни.
— Потому что, Русь, — сказал он тихо, но с таким нажимом, что каждое слово врезалось в сознание, — точно так же, на девяносто процентов, я был уверен, что все наши, кто остался там, у кристалла, пропали безвозвратно.
Воцарилась тишина. Руслан отвел взгляд. Больше вопросов не было. Миссия обрела иной смысл. Это была не просто разведка ради мифических яблок для барона и для брата Ивана. Это был их собственный долг — действовать, рисковать, идти вперед даже тогда, когда разум говорит «нет», потому что они на собственном опыте узнали, что иногда самые малые десять процентов вероятности могут изменить всё.
И, в конце концов, что такое лютокрысы на фоне графа Виктора Цепеша?
Глава 23
Остров Красная Рель снова стал местом тайной встречи двух государей. В отличие от прошлой их беседы, наполненной напряжением и невысказанными угрозами, эта проходила в атмосфере показного спокойствия. Деревянная беседка, сколоченная на скорую руку еще к первым переговорам, уже успела слегка потемнеть от дождей и солнца, но все еще надежно укрывала от ветра, гулявшего над широкой гладью озера Ильмень. Вода сегодня была неспокойной, мелкая рябь бежала по поверхности, отражая низкие серые облака.
Алексей Петрович Долгоруков и Олег Святославович Романович сидели за простым дощатым столом друг напротив друга. Перед каждым стояла увесистая деревянная кружка с пенным напитком — брагой у великоновгородского царя и пивом у правителя Старой Руссы. Они молчали. Не потому, что нечего было сказать, скорее, каждый выжидал, давая другому начать разговор. Это была тонкая политическая игра, в которой молчание иногда было красноречивее любых слов.
Неподалеку, у кромки леса, расположилась их свита — по пять отборных бойцов от каждого. Эти суровые воины, в отличие от своих правителей, не обременяли себя дипломатическими тонкостями. Сняв шлемы и положив оружие рядом, они устроили импровизированное состязание — стрельбу из лука по наспех сделанной мишени на стволе старой сосны. Раздавались зычные выкрики, смех, подначки — обычное развлечение мужчин, привыкших к войне и ценивших простые радости мирного часа. Звон тетивы, свист стрел и глухие удары о дерево нарушали тишину, царившую в беседке.
— Я слышал, — наконец нарушил молчание Романович, не отрывая взгляда от состязающихся лучников, — что твой парень… инженер этот… вернулся из похода.
Голос у Олега Святославовича был ровный, спокойный, но Алексей Петрович уловил в нем нотки неприкрытого интереса. Он сделал глоток прохладной браги, наблюдая, как один из воинов Романовича, здоровенный детина с рыжей бородой, ловко натянул тетиву длинного лука, прицелился и с удалым выкриком выпустил стрелу. Снаряд с хищным шелестом пронзил воздух и вонзился точно в центр мишени. Хороший выстрел.
— Вернулся, — так же спокойно подтвердил Долгоруков, ставя кружку на стол. Он перевел взгляд на собеседника. — Цел и невредим. Помят немного, но… кто из нас вернулся бы оттуда не заимев даже царапины? Наверное, только сам Всевышний.