А Саша наступал. Он не использовал заклинаний. Он был самим заклинанием. Он просто шел вперед, и все вокруг него плавилось, горело, обращалось в прах. Он протянул руку, и из его ладони вырвался поток чистого, белого огня.
К’тул едва успел выставить новый щит, но и тот продержался лишь мгновение. Пламя обожгло его, заставив взвыть от боли. Его древняя, иссохшая мантия затлела.
Отчаяние. Впервые за многие столетия К’тул почувствовал его ледяное прикосновение. Он понял, что проигрывает. Что эта битва может стать для него последней.
И тогда он решился на последний, самый отчаянный шаг. Он выхватил из-за пазухи тот самый маленький, невзрачный камушек — очерненное, напитавшееся кровью и страданиями Сердце Дикой Руны.
— Ты сам этого захотел, мальчишка! — прохрипел он, поднимая артефакт над головой. — Сейчас ты познаешь истинную силу! Силу Хаоса!
Камень в его руке вспыхнул багровым светом. Темная, вязкая энергия хлынула из него, окутывая К’тула защитным коконом. Щит, сотканный из самой сути страдания и смерти, был почти непробиваемым. Пламя Саши, ударившись о него, отскочило, не причинив вреда.
К’тул рассмеялся. Его каркающий, дребезжащий смех был полон триумфа. Вот она, сила! Вот оно, превосходство! Теперь он был неуязвим! Теперь он сможет размазать этого мальчугана, как кусочек масла по сковороде, а следом — весь мир!
Он начал сплетать новое, еще более страшное заклинание, намереваясь не просто убить Сашу, а поглотить его силу, его пламя, сделать его частью своей собственной мощи.
Но он не учел одного.
Сердце Руны, которое он держал в руке, которое он считал своим покорным рабом, внезапно задрожало. Оно почувствовало другую силу. Родственную. Первородную. Чистую энергию той самой руны, что была вживлена в мозг Саши.
Для артефакта, пусть и очерненного, пусть и искаженного темными ритуалами, это было как встреча с давно потерянным братом. Как возвращение к истокам. Если бы К’тул не был магом-ренегатом, который только использовал магию для своих черных целей, а остался на пути таких, как Скворцов, то, возможно, спустя несколько десятков лет ему бы и удалось узнать, что пошло не так.
В тот самый момент, когда К’тул уже был готов нанести решающий удар, багровый щит вокруг него дрогнул и… исчез. Просто растворился в воздухе. Артефакт в его руке перестал излучать тьму. Вместо этого он вспыхнул чистым, голубым светом, тем самым, что сиял, когда Ядро было запущено, и вырвался из ослабевших пальцев мага, устремившись к Саше.
К’тул замер. На его лице отразилось полное, абсолютное непонимание, которое быстро сменилось ужасом осознания.
— Нет… — прошептал он. — Не может быть… Предательство…
Артефакт, его последняя надежда, его ключ к могуществу, предал его. Он выбрал другого хозяина. Выбрал по праву Сильнейшего и праву Чистейшего.
Да, магия барона Александра Кулибина была первородной. В его жилах буквально текла сама магия в таком виде, в каком она существовала вне человеческих манипуляций.
Саша, не обращая внимания на парящий перед ним камень, просто шел вперед. Он поднял руку, и пламя, сорвавшееся с его пальцев, окутало древнего мага.
Защита К’тула рухнула окончательно. Он закричал. Пронзительно, отчаянно, как смертельно раненый зверь. Его крик был полон не только боли, но и обиды вкупе с недоумением.
Саша сжигал его. Медленно. Безжалостно. Превращая в пепел вековую злобу, коварство и жажду власти.
К’тул сгорел. Без остатка.
И в тот момент, когда последний крик древнего мага затих, Саша, уничтожив свою главную цель, не остановился. Ярость, не находя больше выхода, поглотила его окончательно.
Он повернулся к бегущим в панике дикарям. И огненный смерч, который еще недавно был человеком по имени Александр Кулибин, двинулся в их сторону.
[Маргарита Долгорукова]
Пока на поле боя разворачивалась огненная трагедия, в ином, невидимом для большинства пространстве, шла своя, не менее жестокая битва. Битва разумов.
Маргарита, стоя у подножия скалы, была далека от физической схватки. Ее тело было напряжено, как натянутая струна, глаза закрыты, а на лбу выступили мелкие капельки пота. Вся ее сущность, весь ее Дар были сконцентрированы на одной цели — сломить волю Идриса.
Она чувствовала его. Холодный, язвительный, скользкий, как угорь, разум. Он был защищен, но не так сильно, как разум К’тула. В его ментальной обороне были бреши, прорехи, сотканные из высокомерия, презрения к окружающим и застарелых обид. И именно в эти бреши Маргарита и наносила свои удары.
Ее разум, обычно яркий, полный образов и эмоций, сейчас превратился в острый, отточенный клинок. Она не пыталась давить на него грубой силой, нет. Она действовала тоньше. Она нашла его страхи. Страх быть незамеченным, страх остаться в тени более могущественных магов, страх собственной ничтожности, который он так тщательно скрывал за маской цинизма и сарказма.
Она вытаскивала на свет его самые постыдные воспоминания, самые мелкие унижения, самые горькие разочарования. Она заставляла его снова и снова переживать их, усиливая, искажая, превращая в бесконечный кошмар.
«Ты всегда будешь вторым, Идрис…» — шептал ее голос в его сознании.
«Слабак… Неудачник…»
«К’тул использует тебя, как и всех остальных. Ты для него лишь инструмент, который он выбросит, когда тот станет не нужен…»
Идрис отбивался. Он пытался возводить ментальные щиты, контратаковать своими собственными ядовитыми мыслями, но его оборона трещала по швам. Он не ожидал такой силы, такой… жестокости от этой юной девчонки.
Он привык, что ментальные дуэли — это игра, состязание в остроумии и силе воли. А она… она не играла. Она воевала. Воевала за свою жизнь. За жизнь близких ей людей. За Новгород. За дядю. За Александра.
И в какой-то момент Идрис сломался. Его ментальная защита рухнула, как карточный домик. Разум его, не выдержав натиска собственных кошмаров, усиленных ее волей, просто… выключился. Схлопнулся. Превратился в пустоту.
В конце концов, она не просто так была одной из самых сильных Одаренных. Магия — одно дело. А вот ментальный Дар — несколько другое.
И не каждый маг мог постичь тот уровень ментальных сил, которые доставались Одаренным.
Маргарита, истощенная до предела, открыла глаза. Мир качался, в ушах стоял звон. Она тяжело дышала, опираясь на холодный камень скалы. Но она победила. Идрис, стоявший в нескольких десятках метров от нее, замер, его глаза остекленели, изо рта потекла тонкая струйка слюны. Он превратился в «овощ». В пустую оболочку, лишенную разума и воли.
И тут она увидела Сашу.
Вернее, то, во что он превратился.
Зрелище было одновременно и величественным, и ужасающим. Он больше не был человеком. Это был демон. Демон огня и ярости. Его тело, окутанное слепящим, белым пламенем, казалось выше, больше, оно искажалось в мареве раскаленного воздуха.
К’тула она не видела, но осторожно предположила, что с ним могло случиться, если Саша прямо сейчас несся на всех порах в сторону отступающей по ущелью орде.
Он влетел в толпу паникующих дикарей, как огненный смерч. Пламя, срывавшееся с его рук, пожирало их десятками. Он не рубил, не колол. Он просто проходил сквозь них, и они вспыхивали, как сухой камыш, мгновенно превращаясь в прах.
Это была не битва. Это была зачистка.
— Саша! — закричала она, ее голос утонул в реве пламени и предсмертных воплях. — Саша, остановись! Хватит!
Но он не слышал. Или не хотел слышать. Он был глух ко всему, кроме голоса огня, что бушевал внутри него, требуя все новых и новых жертв.
— НАЗАД! — проревел вдруг рядом с ней голос сотника Игната. Он оттаскивал своих людей от этого огненного ада, его лицо было бледным от ужаса. — ВСЕМ НАЗАД! ОТСТУПАЕМ НА СОТНЮ ШАГОВ! НЕ ПОДХОДИТЬ!
Солдаты Романовича и Долгорукова, повинуясь инстинкту и приказу, отступали, образуя широкий круг вокруг пылающей фигуры своего недавнего командира. Их лица окутала маска ужаса. Они смотрели на Сашу не как на человека, а как на разгневанное божество, вершащее свой суд.
Маргарита смотрела на него, и ее сердце сжималось от боли и отчаяния. Это был не он. Не тот Саша, которого она знала. Не тот ироничный, умный, иногда немного неловкий, но такой надежный инженер. Это было нечто иное. Древнее. Страшное. И она понимала — если его не остановить, он сгорит. Выгорит дотла, оставив после себя лишь пепел и пустоту.
Она видела, как он, уничтожив последних дикарей, которые не успели сбежать, замер посреди поля боя. Огненный вихрь вокруг него не утихал, а лишь разгорался все сильнее. Он стоял один, в центре выжженной земли, усеянной черным пеплом, что кружился вокруг него, и медленно поворачивал голову, словно ища новую цель.
И его пылающий взгляд остановился на них. На своих.
Душа Маргариты почти что ушла в пятки, когда она на мгновение увидела демонический оскал на лице возлюбленного мужчины. И вместе с тем она сжала кулаки. Даже уставшая и почти изможденная она не бросит его.
— Мэтр… — голос Маргариты был едва слышен, — Что с ним?
Скворцов подошел к ней, его лицо, обычно такое спокойное и непроницаемое, сейчас было мрачным, как осеннее небо. Он тяжело опирался на свой посох, его плечи были ссутулены.
— Он потерял себя, — произнес он тихо, не отрывая взгляда от пылающей фигуры Саши. — Пламя поглотило его разум. Та сила, что живет в нем… она слишком велика для человека. Ярость, боль, жажда битвы — все это стало для нее топливом. И теперь она горит, сжигая все вокруг. И его самого, изнутри.
Маргарита смотрела на Сашу, на этот огненный смерч, в который он превратился, и ее сердце разрывалось на части. Нет. Она не могла этого допустить. Не после всего, через что они прошли. Не после того, как он спас ее, спас всех их.
Она повернулась к Скворцову, ее зеленые глаза, еще влажные от слез, горели решимостью.
— Мы должны ему помочь! — сказала она твердо. — Я… я должна попробовать.
— Как, дитя мое? — в голосе мага звучала горечь. — К нему сейчас не подойти. Этот огонь испепелит любого, кто осмелится приблизиться на пять шагов.