Жидкость из фляги ободрала горло, как наждак. В пищеводе, казалось, взорвалась напалмовая бомба. Ольга закашлялась и принялась дышать.
– Ром, – с удовольствием пояснила Галка. – Дрянной, зато восьмидесятиградусный. Иногда очень способствует бодрости духа.
– Да… Но…
– Приди в себя, стыдно. И запомни: ты не свихнулась. Легенды о телепортирующем эксмене, в сущности, не легенды. Да, некоторые из них умеют телепортировать. Их очень мало, единицы, а наша забота, чтобы их не было совсем. Усекла?
– Не очень… – Ольгу по-прежнему трясло, но тон подруги-начальницы действовал благотворно. – Как же они с игрек-хромосомой…
– А это вторая легенда, – усмехнулась Галка, несколько понизив голос. – Я имею в виду насчет игрек-хромосомы. Очень полезная легенда, а значит, святая правда. Вход в Вязкий мир запрещен эксменам самой их биологической природой, и они это знают. То есть верят в это, что одно и то же. Если бы не верили – ты представляешь, что было бы? Строго говоря, и нам с тобой знать правду совсем необязательно, не нашего она уровня… Так что считай, что тебе померещилось, и не распространяйся об этом инциденте. Это и в твоих интересах, и в общественных. Договорились?
– Да, – сказала Ольга. – Да. Конечно. Но как же все-таки они?.. Как это у них получается, а? Как??!
– Не ори. Не твоего ума это дело. Да и не моего тоже. Ты что, давала подписку о неразглашении?
– А ты?
– Не городи чепухи. – Взяв Ольгу за лацканы, Галка еще раз тряхнула ее для пущей убедительности. Мотнулась голова. – Если бы такая подписка существовала, то она сама по себе являлась бы совершенно секретной. Забудь. Ничего не было, тебе все померещилось, я понятно говорю?
– Да, но…
– И свое «но» ты тоже забудь. Соберись, сержант, рядовые смотрят.
И Ольга собралась. Несколькими минутами позже она уже могла натужно пошутить над своим испугом. Да, она переутомилась до галлюцинаций, в чем нет ничего удивительного: работы масса, а отдыха не дают, вот воображение и играет с людьми в дурные игры. Ну конечно, того, что она видела в воображении, ни в коем случае не могло быть наяву!..
Лишь наедине с собой, да и то не без усилия, она могла признаться: это неправда. Правда совсем другая.
Безжалостная. Хохочущая в лицо. Осведомляющаяся голосом полковника Фаустовой о пережитом в детстве ужасе – откуда она могла о нем знать??! И вообще с каких пор Департамент интересуют детские кошмары?.. Ответ был на ладони: с тех самых пор, как они случаются в реальности.
И было обидно оттого, что простой и понятный с детства мир оказался сложнее, чем прикидывался. Приподнялась завеса, и за ней не оказалось места ни разуму, ни справедливости. Мир издевался над Ольгой Вострецовой. У него оказались невидимые прежде зубы второго ряда, но пока он не пытался укусить ими. Он их просто скалил.
15
– Э-эй, караульные! Эй! Эй! Оглохли?..
Колочу в дверь. Если таким манером ежедневно упражнять кулак, то через год я научусь разламывать пополам дубовые столы, валить нестарые деревья и нокаутировать быков-рекордсменов. Но эта дверь почище любой дверцы сейфа – тут нужен либо алмазный бур, либо динамит.
– Заснули вы там? Эй, вы! Конец света проспите!
С той стороны никакой реакции. На-до-е-ло! Телепортировать, что ли, сквозь дверь?.. Нет, оставим это нездоровое развлечение на крайний случай. За своеволие, может, и не подстрелят, но изобьют. Не драться же мне с караульными – тогда уж они меня подстрелят наверняка. Не насмерть, а так… продырявят мякоть, чтобы задумался. Хотя еще неясно, какие у них инструкции от Иоланты – может, и насмерть.
Не иметь никакой информации – вот что хуже всего. Информация у меня только одна: до вычисленного момента нападения чужаков на Землю осталось меньше суток. И даже существенно меньше – от силы часов пятнадцать. Я, конечно, понимаю, что главнокомандующей сейчас не до меня, – но генерал-поручик Сивоконь? Ей-то прямой резон продолжить общение со мной, вытряхивая из меня душу допросами и изнуряя медициной. В конце концов, кто в ответе за ту гипотезу, согласно которой я все тот же эксмен Тим Гаев, а не чужое послушное орудие, пятая колонна инопланетных интервентов? С кого в случае ошибки снимут стружку, если не голову?
Само собой, при условии, что будет кому снимать и с кого.
Ба-бах!..
Вместо того чтобы отпереть дверь, одна из караульных попросту телепортирует ко мне в камеру. От неожиданности я шарахаюсь в сторону.
На щекастом лице караульной ни тени презрительной ухмылки – одно раздражение:
– Без глупостей! Почему шумишь?
– Я хочу поговорить с командующей.
– Не приказано.
– Тогда с генерал-поручиком Сивоконь!
– Не приказано. – И караульная явно собирается телепортировать обратно.
– Тогда с комендантом базы. Имею важные сведения. Что, тоже нет? Ну хоть с караульным начальством. Ведь есть у тебя какое-нибудь начальство, да? Что смотришь?
Я знаю, отчего она так смотрит на меня. Решает вопрос: а не съездить ли мне по зубам за наглость? Хуком справа?
Да здравствует выдержка – решение принимается в защиту моих зубов.
– Доложу.
С громким хлопком она исчезает. А я сажусь в уголке прямо на пол и начинаю ждать. Настроение мое, прямо скажем… вот-вот. Оно самое. Очень плохое, если перевести на ту лексику, за которую полицейские не бьют резинкой по голове. Мне надоело одиночество. И предчувствия у меня скверные.
Сказал бы мне кто еще позавчера, что я устану не от допросов, а от ничегонеделанья, – я попросил бы вызвать санитаров такому шизоиду… А как за меня взялись вначале! Рьяно и бестолково, растерянно и яростно, без четкого плана, зато форсированно. Человек или не человек? То бишь, пардон, эксмен или не эксмен? Может, орудие чужаков для вскрытия лунной базы – вроде консервного ножа?
Душу вымотали. Ни поспать вволю, ни поесть всласть – обязательно помешают. Даже успел привыкнуть. И вот на тебе – никто меня не беспокоит уже вторые сутки. Я никому не нужен.
Ну никак они не ожидали заполучить одного меня! Расчет творцов «Эгиды» строился на зыбкой надежде захватить чужой корабль. Изучить технологии. Понять, кто такие чужаки и чего им надобно. Поймать за шкирку хотя бы одного паршивца и подвергнуть чудесам земной науки. Для пользы и в назидание.
Вышло – на кота широко, на собаку узко. Опасности для человечества больше не существует, в чем космофлот скоро убедится, – а дальше что? Никаких инопланетных технологий люди не получили. Даже я сам, с точки зрения земной медицины, каким был, таким и остался. Что ценного привез? Пшик. Чуть-чуть малополезной информации.
А на Земле – разруха и беспорядок. В том, правда, не моя заслуга, но какая разница? Вину полагается на кого-то свалить, а я как раз очень удобный стрелочник. Разумеется, во всем эксмены виноваты! А как же иначе!
Сижу и рычу сквозь зубы. Нарочно злюсь на себя. Очень трудно быть реалистом и не верить в то, что Иоланта Сивоконь выполнит все условия нашего уговора. Я и не верю. Эмоции эмоциями, а элементарная логика против. Логика подсказывает, что выгоднее всего меня по-тихому устранить. Как телепортирующий эксмен я по-прежнему опасен, а главное, уже не нужен.
Меня, конечно, спишут. Вопрос первый: когда? Вопрос второй: как? Вопрос третий: что я могу возразить на это?
Попытаться опереться на Присциллу О'Нил? Но кто я для нее? Не более чем инструмент, при помощи которого сделана некоторая работа. Возможно, она предпочла бы положить инструмент в ящик до следующего случая, она бережно относится к инструменту, но если на нее надавят, она пожертвует мной без больших сожалений. Я не особенно ценный инструмент. Умею телепортировать – подумаешь редкость! При острой необходимости можно найти добровольцев иного пола и как следует их замотивировать. В моменты кризисов человеческая жизнь дешевеет. Почему бы не пожертвовать пятаком вместо гроша. Принципиальна ли разница?
Судьба немногих пилотов-эксменов, оставшихся в живых после Ананке и Цереры, в сущности, та же самая. Довольно опасных экспериментов, гроза миновала, пора вернуться к привычному порядку вещей! Эксмены-строители в космосе – это еще куда ни шло, но эксмены-пилоты? Спасибо, нет. На том стоит и стоять будет Земля, как на спинах мифических слонов. А ты, ущербный, знай свое место!..
Мое место мне покажут очень просто. Войдут и без лишних слов изрешетят меня, как дуршлаг. Одна надежда на то, что главнокомандущая захочет меня видеть. Я должен доказать ей, что еще на что-то гожусь.
Проходит час ожидания – и все зря. Никто не хочет меня выслушать. Красноречивое молчание…
Удрать из своей камеры через Вязкий мир я, конечно, могу, это не проблема. Будь я на Земле – так и поступил бы, не усомнившись ни на минуту. Рванул бы когти. По-простому: нырнуть сквозь дверь и обезвредить охранниц, их там не больше двух. Неужто не справлюсь? Они и оружие навести не успеют, у них же, несмотря на тренажеры, мышечная дистрофия от долгой службы в условиях малой тяжести, а у меня позади как-никак семь месяцев жизни при трех каждодневных «же». Мне же сидеть тошно, по стенам хочется бегать! Справлюсь.
Да, но я почти не знаю топографии базы. База – та же тюрьма, только большая и запутанная. Тьма подлунных ярусов, шахты, лазы, паутина коридоров. Найти путь к стартовым шахтам, прорваться, угнать какую-нибудь посудину, способную к посадке на земную поверхность? Вероятность удачи ноль целых ноль десятых, а сотые мы рассматривать не будем… На самом деле нет и сотых: во-первых, я умею управлять только капсулой, а во-вторых, меня двадцать раз собьют. Нет, это не выход.
Выход из мышеловки там же, где и вход, я это давно понял. Но без содействия Присциллы мне никак не обойтись.
Жду. То ли пули, то ли еще чего. И когда дверной замок громко лязгает, я наготове: могу в долю секунды уйти в Вязкий мир, заставив караульную пустить автоматную очередь в стену. Авось угодит под собственный рикошет.
– Встать. Руки за спину. Пошел.