– Сволочи… – хрипит Мустафа. До него не доходят мои адвокатские аргументы, да я и сам привожу их только для того, чтобы не скрежетать зубами.
Всякому обидно оказаться крайним. Но сознавать, что твоя ущербность вызвана не дурной случайностью, а чьей-то холодной волей – вдесятеро обиднее. Кому-то до слез, а большинству до желания наносить окружающим тяжкие телесные увечья. Обиду сразу хочется на ком-нибудь выместить.
– Ну чего вы развопились, как бабуины? – сердито говорю я, выждав минут пять. – Банан у вас отобрали? Наоборот, дали, так жуйте его! Вы уже не эксмены.
– А кто мы? – со злобой вопрошает Мустафа. – За бабуинов знаешь что бывает…
– Насчет приматов беру слова обратно. Дело обстоит гораздо хуже: мы тигры-людоеды. Подлежим уничтожению любым способом и без срока давности. Масса свидетелей может подтвердить под присягой, что вы телепортировали. Осознали? Соображайте живее, у нас мало времени…
– Чего ты хочешь?
– Плана действий. У нас его нет, если не считать намерения покинуть город. На территории больницы стоит поискать машину. Допустим, мы выберемся и затеряемся, а что дальше? Жить, скрываться и дрожать?
Мустафа первым берет себя в руки:
– Что ты предлагаешь?
– Нас должно стать больше. Будем инициировать всех подряд до тех пор, пока нас не станет так много, что бороться с нами станет бесполезно…
– А сопутствующая пороговая масса?
– Ну у меня же получилось! – горячо втолковываю я. – До сих пор я мог пронести в Вязкий мир двенадцать килограммов, а теперь? Не знаю, что случилось, может, это оттого, что я побывал в чужаке…
– Уверен?
– Нет. Но если не это, то что?!
– Хочешь проделать эксперимент? Попробуй еще раз уйти в Вязкий мир с нами обоими. Нет, для начала только со мной…
Я пробую. Схватив Мустафу поперек туловища, тужусь до синевы. Без толку.
– Вот видишь… – говорит Мустафа. – Один раз вышло от отчаяния, а ты уже замахнулся на большее? Решил, что чужаки поднесли тебе подарок? Все понятно? Радуйся, что ноги унес. Тоже мне, суперэксмен, уникум, первый из могикан!..
– За эксмена, даже супера, знаешь что бывает…
– Выброси «экс». Спрашиваю еще раз: что ты предлагаешь? Проникать в интернаты для эксменов-малолеток и инициировать их? Детей тебе не жалко? Сообрази, что с ними сделают. По-твоему, двухлетний ребенок сумеет сохранить тайну ради собственного спасения?
Мустафа прав. Если даже окажется, у него или Шпоньки сопутствующая пороговая масса больше моей, это все равно не меняет суть дела.
– Мы будем красть детей, – объявляю я. – Красть, инициировать и воспитывать людьми, а не рабами. Это программа на годы.
– Кормить, – иронически подхватывает Мустафа, – вытирать соплякам носы, высаживать на горшок…
– Вот именно, высаживать! И кормить! И лечить, и учить. Каждый из них, войдя в возраст, сможет инициировать других. Как только начнется цепная реакция, матриархату конец.
– Ну да, лет через сто!
– Тьфу! Ну предложи, как это можно сделать завтра… Не можешь? Тогда пошли. Мобиль поищем.
Брошенный санитарный микроавтобус застыл между хирургическим и инфекционным корпусами. Почти полбака метанола, и ключ на месте.
– Федька, давай за руль. Заводи.
– Почему я? – жалобно протестует Шпонька.
– Ты же все-таки техник…
Как ни странно, этот аргумент действует. Впрочем, другого у меня все равно нет. Мы умеем пилотировать космические корабли, а дояр Мустафа когда-то участвовал в родео, лихо джигитуя на рогатых и безрогих скотах, но никто из нас никогда не управлял обыкновенным мобилем. Такого водилу, как Шпонька, дорожная полиция остановила бы на первом же перекрестке, если предположить, что он каким-нибудь чудом не врезался бы раньше в столб или другой мобиль…
Но где она, дорожная полиция? Мобилей на улицах тоже нет, за исключением горелых. Раздолье! Полигон для первоначального обучения. А если кто вздумает мешать, то в моем автомате магазин еще не пуст.
– О, да здесь автоматическая коробка! – ликует Шпонька и не желает объяснить, что это значит. Ему некогда. Микроавтобус стремглав срывается с места и мчится назад, с отчаянным визгом тормозя в сантиметре от столетнего вяза; вторая попытка швыряет нас вперед, но при этом выбрасывает с асфальтированной дорожки на раскисший газон, мотор глохнет, Мустафа набивает шишку о ветровое стекло, и далеко впереди нас кувыркается, подпрыгивая, сбитая жестяная урна. Шпонька сияет. Он проехал целых полсотни метров, и он – глядите-ка! – еще жив. Ну, теперь он уверен в себе и твердо знает, что способен укротить любой самобеглый механизм. Дайте ему только потренироваться минут пять-десять, и можно ехать.
– Да, а как же ворота? – спохватывается Безухов.
– Высадим! – кричит Шпонька, и море ему по колено. – Задом высадим. Я видел, там прямая дорожка, есть где разогнаться.
Лучше ему не мешать. Сейчас его время, его звездный час. Я снова груз, и лучшее, что я могу сделать, это распереться руками и ногами, страхуя себя от телесных повреждений при таране ворот. Мустафа следует моему примеру. Пожалуй, разумнее было бы лечь на место, предназначенное для носилок с транспортируемой больной, но, кажется, на это уже нет времени…
Разгон, удар – и мы на свободе. Хм… на вид петли на воротах казались более прочными.
– Куда ехать? – интересуется Шпонька тоном бывалого шофера. Мол, только скажи и домчу с ветерком.
– Прямо и направо. Выедешь на проспект Фурцевой, дальше я покажу.
Вон из города! Скоро в нем станет очень неуютно тем, кто сейчас чувствует себя его хозяевами. Весьма скоро. Но мы, надо надеяться, будем уже далеко. Мы не можем положиться на автоматику, потому что единая транспортная система не действует из-за отсутствия энергии, зато нас не останавливают светофоры. Мы-то, пожалуй, успеем…
Кричать всем встреченным болванам, чтобы спасались, пока не поздно? Нет, не стану. Я хорошо понимаю их – мародеров, насильников, убийц, калифов на час, – и все-таки они мне противны. Небольшое стадо изрядно поднабравшихся эксменов с тупым удивлением провожает взглядами наш микроавтобус. Демонстрирую им автомат, и встреча оканчивается лишь брошенной в нашу сторону пустой бутылкой. Между прочим, и без нее на асфальте полно битого стекла, как бы не пропороть шину…
Шпонька и сам это понимает – то и дело крутит руль, швыряя микроавтобус от бордюра к бордюру. Дымящийся, испоганенный, обглоданный город-призрак мало-помалу остается позади. Дзень! – одно из боковых стекол внезапно осыпается мелкими осколками. Вероятно, в нас выпалили крупной дробью, но откуда стреляли – не заметил. Наверное, из какого-нибудь окна. Знакомиться со стрелком нам некогда. Вперед!
– Куда едем? – интересуется Шпонька за городской чертой.
– Прямо. Я скажу, где остановить.
– А что там?
– Есть тут одно место, – туманно говорю я. – Один коттедж, принадлежащий Департаменту…
– Кому-у?
– Департаменту федеральной безопасности. Чего уставились? У меня там есть одно дело. Светиться не будем, я выйду заранее. Хотите – ждите меня, хотите – езжайте, я не буду в претензии. Дело касается только меня одного, так что просить вас, ребята, помочь мне я не могу, справлюсь сам…
– Какое дело? – агрессивно осведомляется Мустафа. Весь подобрался, вот-вот бросится. Тигр.
– Там живет моя мать, вот какое! – срываюсь я на крик. – Понятно? Секунды две требуется Мустафе Безухову, чтобы вспомнить то, что я когда-то говорил ему на Ананке. Тогда он восхищался мною… но тогда – не сейчас.
– Под надзором?
– Наверняка.
– И не эвакуирована?
– Думаю, нет. Я просил об этом.
– Иоланту?..
Я не успеваю ответить. С воплем: «Федька, газуй!» Мустафа прыгает на меня, и мы валимся в узкий проход между сиденьями аккурат на место для носилок, причем я внизу, а бывший дояр навалился сверху и стиснул мои запястья словно в тисках – хватка у него по-прежнему могучая. Драться в таком положении я не могу, телепортировать тоже, а если бы и смог, то наверняка расшибся бы насмерть – Шпонька давит на газ, микроавтобус не едет, а летит…
– Пусти!
– Нет.
– Пусти, гад, убью!..
– Ты умный человек, Тим, но ты дурак, – говорит Мустафа, наклонившись к моему лицу. – Включи мозги. Твоя мать тебя инициировала. Почему? Нет, я не спрашиваю о ее мотивах, они мне неинтересны… Я спрашиваю, почему она, родив мальчика, умудрилась оставить его при себе, не сдав государству? Допустим, она жила замкнуто и, вернее всего, в сельской местности, где-нибудь на уединенном хуторе или в одинокой избушке посреди леса… Возможно, она была старшей лесничихой, или егермейстером, или что-нибудь в этом роде. Она тайно родила и тайно воспитывала тебя. Естественно, рано или поздно за ней все равно должны были прийти. И пришли. Она пыталась уберечь тебя, телепортировав с тобой на руках… Я спрашиваю: почему в таком случае тебя, инициированного, оставили в живых, отняв у матери?.. А?.. Думай!
– Не знаю, – хриплю я после неудачной попытки ударить его головой в лицо. Мустафа начеку.
– Это не ответ. Да хватит тебе елозить, полежи смирно! Ты все знаешь, только не хочешь задуматься, потому что боишься собственных мыслей. А ответ-то ясен, лежит на поверхности…
– Ничего не ясен! – ору я. – Какой ответ? Она жива, она ждет меня! Я же говорил с нею, а потом еще видел фото. Она жива, и я жив! Бывают всякие случайности, может, путаница в документах или уж не знаю что еще…
Сопящий от натуги Мустафа умудряется печально покачать головой:
– Знаешь. Только не желаешь об этом говорить, ну так я тебе сам скажу. Твоя мать убила тех, кто пришел за нею, и была убита сама. Других вариантов просто нет… Тебя, карапуза, нашли подле мертвых тел и отправили в интернат, вместо того чтобы уничтожить… Разве кому-нибудь из них нужен телепортирующий эксмен? Те, кто подобрал тебя, не могли предположить, что ты инициированный… Как ты сказал – путаница в бумагах? Не смеши. В ТАКИХ бумагах путаницы не бывает, иначе человечество уже давно перестало бы делиться на людей и эксменов. Тут чересчур высоки ставки…