Нет, по всему получается, что Подольский расправился с любовницей сам. Может быть, он этого не помнит, потому что упился до невменяемого состояния, но больше просто некому. Только Подольскому Анна открыла бы ворота без вопросов. (Собственно, и открыла, если верить видеозаписи). Единственный звонок, поступивший на ее мобильник после десяти вечера, был сделан с телефона Подольского. Все остальные знакомые Терещенко были в курсе, что по средам у нее ночует любовник, и не докучали актрисе своим вниманием. Судя по следам, на территории, прилегающей к коттеджу, со дня последнего снегопада побывали только две машины: фольксваген Терещенко и тойота Подольского. Доберманы хорошо знали Подольского. Кроме того, они просто не могли на него наброситься, потому что он оставался в доме до тех пор, пока приходящая домработница не загнала собачек в вольер и не обнаружила хладный труп своей хозяйки. Нет, не так. Сначала домработница обнаружила труп, а потом вызвала полицию и загнала собак в вольер. Но по сути это ничего не меняет, потому что в постели – в двух шагах от убитой женщины – крепко спал не кто иной, как пребывающий в алкогольной нирване Подольский. На внутренней стороне его левого предплечья – до самого локтя – багровели три борозды: следы ногтей Терещенко. И разумеется, именно его "пальчики" обнаружились на рукоятке ножа, которым трижды ударили убитую.
Так что у полиции были все основания отправить пьяного архитектора в камеру. А у Игната практически нет надежды выполнить заказ адвоката и найти доказательства невиновности Подольского. По-хорошему, следовало бы сразу отказаться от безнадежного задания, но сыщика заинтриговали показания подозреваемого – в сочетании с видеозаписью, копию которой принес ему адвокат.
Подольский уверял, будто тем вечером и не собирался ехать к любовнице. На девять часов у него была назначена деловая встреча с владельцем заводика стройматериалов, и архитектор не знал, сколько времени она продлится. Поэтому он позвонил Анне около восьми вечера (звонок есть в распечатке) и отменил свидание. Освободившись без нескольких минут десять, он сел в машину и поехал в свой загородный дом. И уже выехав за МКАД, почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Подольский несколько минут пытался бороться, но вскоре сдался: съехал с дороги, заглушил мотор и уснул. А проснулся уже в полицейской машине – с дикой головной болью и другими признаками сильнейшего алкогольного отравления.
При этом на видеозаписи, сделанной камерой наружного слежения коттеджа, где жила Терещенко, видно, что Подольский приехал к любовнице трезвым. По тому, как он выходит из машины, улыбается и машет рукой в глазок видеокамеры, достает с заднего сиденья букет и коробку с пирожными, закрывает машину и идет к дому, невозможно заподозрить, что этот человек прилично набрался. А набраться к тому времени он должен был весьма и весьма основательно – в противном случае совершенно непонятно, почему визит к Анне начисто изгладился из его памяти.
Идею, что Подольский попросту врет, Игнат отмел как нелепую. Леонид Григорьевич имел репутацию интеллектуала. Он знал про видеокамеру, его просветили насчет других вещдоков, свидетельствующих о его виновности. Нужно быть полным идиотом, чтобы в таких обстоятельствах сплести в свое оправдание совершенно неубедительную байку и держаться за нее с тупым упрямством подростка, которого застигли в туалете с дымящейся сигаретой, но который тем не менее продолжает нудно бубнить: "Я не курил".
А поскольку Подольский не полный идиот и не тупой подросток, объяснить его настойчивость можно только одним: он говорит правду. Иными словами, он или не помнит, что передумал: решил-таки поехать и поехал к Терещенко, или действительно к ней не ездил. Его туда доставили – как посылку.
Первый вариант Игната не устраивал, ибо о невиновности клиента в этом случае можно забыть. А со вторым у него не складывалось. Теоретически подставить Подольского было возможно. Некто подсыпает ему в кофе снотворного, садится в свою машину, едет за жертвой до того места, где Леонида окончательно сморило, пересаживается за руль тойоты, звонит Терещенко с мобильника Подольского, рассказывает какую-то историю и привозит к ней любовника. Они вдвоем выгружают Подольского из машины и доставляют в спальню. Потом некто бьет Терещенко ножом, царапает ногтями убитой руку Леонида, вливает в него бутылку коньяка, садится к компьютеру, подключенному к видеокамере, вытаскивает из архива файл со старой видеозаписью, меняет дату, вводит самоликвидирующуюся программу, которая включит видеокамеру под утро и обеспечит, чтобы новая запись наложилась на последний кусок старой, убирает все следы своего пребывания в доме и уходит. Через двор, по которому бегает пара обученных в спецпитомнике "сторожей".
Для того, чтобы осуществить все это на практике, некто должен был:
Во-первых, иметь доступ к кофе (или другим напиткам) Подольского, то есть находиться в среду третьего марта в офисе фирмы "Витрувий" незадолго до девяти часов вечера. (Если бы снотворное было подмешано Подольскому раньше, он уснул бы в своем кабинете);
Во-вторых, входить в число лиц, приближенных к Подольскому. (Иначе как неизвестный объяснил бы Терещенко тот факт, что оказался в машине архитектора и везет его к ней?);
В-третьих, хорошо знать саму Терещенко или – по крайней мере – ее доберманов и систему обеспечения безопасности в коттедже;
В-четвертых, иметь веский мотив для устранения Подольского и/или Терещенко.
Первому пункту удовлетворяли только два человека: вологодский мужичок – хозяин производственной фирмы ООО "Кирпич" – надеющийся заключить с модным "Витрувием" договор о поставке стройматериалов, и секретарь Подольского Римма Александровна Бруно. Других сотрудников и посетителей в офисе "Витрувия" в этот неранний час просто не случилось.
Вологодский мужичок по всем остальным пунктам "пролетал" однозначно. Во-первых, он имел хорошее алиби, подтвержденное попутчиками и проводником поезда "Москва-Архангельск", стартовавшего с Ярославского вокзала незадолго до полуночи. Во-вторых, этот бизнесмен-самородок создавал свой "Кирпич" по кирпичику – с нуля, собственными мозолистыми руками, и за просторы Вологодской губернии (агент Игната проверил этот факт со всем возможным тщанием) впервые в жизни вырвался только в начале марта сего года. То есть ни Терещенко, ни доберманов он не видел в глаза, а Подольского до вечера роковой среды знал только по деловой переписке и двум телефонным разговорам. Не говоря уже о том, что переселение Леонида Григорьевича, симпатизирующего наполеоновским замыслам самородка, в места не столь отдаленные почти наверняка перечеркивало надежды самородка заключить выгодный контракт.
С Риммой Александровной дело обстояло не так просто, ибо ее, безусловно, можно смело причислить к лицам, приближенным к Подольскому. Закавыка в том, что эта сорокапятилетняя "хиппушка" (определение принадлежит Нике) боготворит своего шефа и, по выражению той же Ники, любому перегрызет за Подольского глотку. И, надо сказать, на это у нее есть веские причины. Подольский не только забрал Римму из конторы, где работал до женитьбы на богатенькой Оксане (тем самым избавив мадемуазель Бруно от начальника – хама и самодура), но и помог ей купить квартиру, покончив с многолетними скитаниями Риммы по съемным углам. Кроме того, и сама Бруно, и Подольский отрицают, что Римма была знакома с Терещенко и бывала в коттедже, где жила актриса.
Зато в коттедже неоднократно бывали оба компаньона Подольского – Петр Серегин и Антон Воробьев. Дело в том, что коттедж был "выставочным образцом" на территории элитного поселка, застроенного фирмой два года назад. Коттедж полностью обставили под руководством известного дизайнера интерьеров, на территории разбили парк под руководством известного дизайнера ландшафтов и демонстрировали клиентам, желающим приобрести в поселке недвижимость. Последний коттедж в поселке был продан восемь месяцев назад, после чего Подольский сказал, что хочет оставить "выставочный образец" за фирмой, и поселил там любовницу. Но к этому времени и Серегин, и Воробьев успели узнать коттедж как свои пять пальцев, поскольку Воробьев руководил собственно стройкой, а Серегин – проведением коммуникаций, включающих, между прочим, и систему видеослежения.
Вообще, если исходить из того, что Подольского подставили, то его компаньоны казались Игнату самыми многообещающими кандидатурами. Начать с того, что этот триумвират сложился еще в МАРХИ, который друзья окончили четырнадцать лет назад. Известно ведь, что сильнее всего способны ненавидеть самые близкие люди, а тот, кто втравил (если втравил) Подольского в эту историю, должен ненавидеть его от души. В этой троице Подольский был несомненным лидером – красавец, остроумец, любимец женщин, талантливый архитектор. Если все это не повод для зависти, что же тогда можно считать поводом? Ведь речь идет о мужчинах – ровесниках и коллегах, – а мужчинам самой природой назначено конкурировать. Мало того, Подольский еще и облагодетельствовал друзей, не просто взяв их к себе в фирму, которую жена преподнесла ему в качестве свадебного подарка, но и сделав полноправными партнерами. Жест великодушного человека, который видит в друзьях равных и стремится это равенство сохранить. Но принять его с благодарностью может только тот, кто действительно равен дарителю великодушием. А если в душе есть изъян, если у бенефицианта имеются проблемы с самоценностью, то такой жест вполне способен породить вместо благодарности злобу.
Наиболее подозрительным казался Игнату Серегин. Воробьев в ту среду уехал из офиса в шестом часу вечера и покатил в славный город Валдай, в окрестностях которого фирма "Витрувий" возводила очередной элитный поселок. Возвратиться в Москву он должен завтра, так что Ника с ним еще не беседовала. Но адвокат Подольского по поручению Игната выяснил, где Воробьев остановился. Игнат нашел в интернете телефон и электронный адрес мотеля, связался с администрацией и выяснил, что Воробьев зарегистрировался у них четвертого марта в 2.45. Администратор была настолько любезна, что согласилась разыскать дежурившую той ночью девушку и показать ей присланное Игнатом фото. И девушка признала Воробьева. Если учесть, что расстояние от Москвы до Валдая без малого четыреста километров, то Антон Николаевич никак не поспевал отвезти Подольского в означенный коттедж, убить Терещенко, замести следы и добраться до своего мотеля без четверти три утра. А вот Серегин, который провел вечер 3-го и ночь с 3-го на 4-е неведомо где, и к тому же разбирался в системах видеонаблюдения, не без натяжки, но все-таки годился на роль злодея.