Теперь Тесс сидела на полу в кухне в ожидании следующего звонка. В последние две недели она получала по телефону все новые и новые подтверждения немыслимого. Мама существует – в каком-то месте, каким-то необъяснимым образом, но это было так. Тесс в сотый раз прокручивала в голове их последний разговор:
– Тесс… Не плачь, зайка.
– Не верится, что это ты.
– Это я, у меня все хорошо.
Мама всегда произносила эти слова, когда звонила из поездок: из отеля или спа-салона – да даже когда гостила у родственников всего в часе езды от дома. «Это я, у меня все хорошо».
– Невозможно.
– Все на свете возможно. Я с Богом. Я хочу рассказать тебе о…
– О чем? Мам? Рассказать о чем?
– О небесах.
На другом конце провода повисла тишина. Тесс уставилась на трубку так, словно держала в руке человеческую кость. Происходящее шло вразрез со всеми законами логики. И Тесс понимала это. Но мамин голос невозможно спутать ни с каким другим; тебе знакома каждая интонация, каждый шепоток, вплоть до робкого дрожания и пронзительных ноток. Сомневаться не приходилось. Это точно она.
Тесс подобрала колени к груди. С того первого звонка она никуда не выходила, питалась лишь крекерами, хлопьями и вареными яйцами – всем, что осталось дома. Не ездила на работу, не ходила за продуктами, даже не забирала почту из ящика.
Она провела ладонью по сальным светлым волосам. Сидеть, как затворница, в ожидании чуда? Что на это сказали бы окружающие? Ей было все равно. Всего пары слов с того света хватило, чтобы все земные слова потеряли значение.
Джек Селлерс сидел за своим рабочим столом в перестроенном краснокирпичном доме, который теперь служил штаб-квартирой управления полиции Колдуотера. Коллеги, наверное, думали, что Джек заполняет отчеты на компьютере. Но он тоже ждал звонка.
Это была самая странная неделя в его жизни. Два звонка от погибшего сына. Два разговора, о которых он не мог и мечтать. Джек пока не рассказал об этом своей бывшей жене Дорин – матери Робби. Она переживала депрессию и начинала плакать даже при упоминании имени сына. Да и что сказать? Что их мальчик, убитый в бою, теперь где-то там, живой? Что портал на тот свет находится прямо на столе Джека? А дальше-то что?
Джек и сам понятия не имел, как относиться к происходящему. Однако каждый раз, когда звонил телефон, его рука летела к трубке так же стремительно, как у опытного ковбоя, выхватывающего револьвер из кобуры.
Второй звонок от сына, как и первый, раздался в пятницу днем. Джек услышал помехи, а потом дыхание – шумные вдохи и выдохи.
– Это я, пап.
– Робби.
– Со мной все в порядке, пап. Здесь не бывает плохих дней.
– Где ты?
– Сам знаешь. Папа, здесь здорово…
Раздался щелчок.
Джек принялся кричать: «Алло? Алло?» Заметил, что на него оборачиваются коллеги. Захлопнул дверь. А спустя минуту телефон зазвонил снова. Джек глянул на дисплей. Как и в прошлые разы: «Номер не определен».
– Да? – прошептал он.
– Скажи маме, чтоб не плакала… Если бы мы знали, что ждет нас дальше, то никогда бы не переживали.
Как только у тебя появляется сестра, это навсегда, даже если у тебя больше нет возможности ее увидеть или дотронуться до нее.
Кэтрин Йеллин вернулась в кровать, ее рыжие волосы примялись, когда голова коснулась подушки. Кэтрин скрестила руки на груди и сжала в ладони лососево-розовую раскладушку, некогда принадлежавшую Диане. Модель «Самсунг», на задней крышке блестящая наклейка в виде туфельки – свидетельство большой любви Дианы к миру моды.
– Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли.
Так сказала Диана, когда позвонила во второй раз: как и тот, первый звонок, как и все остальные странные звонки в Колдуотере, этот тоже раздался в пятницу. «Еще прекраснее, чем мы себе представляли». Больше всего в этом предложении Кэтрин нравилось слово мы.
Между сестрами Йеллин была особая связь – такие узы соединяют детей, вместе преодолевающих трудности жизни в маленьком городке. Диана была на два года старше сестры, она каждый день провожала Кэтрин в школу, первой вступила в скаутский отряд для девочек, чтобы сестра пошла по ее стопам; сняла брекеты, когда Кэтрин их только-только поставили, и отказывалась идти танцевать, если Кэтрин вдруг оставалась без пары. Обе сестры были длинноногими, с крепкими плечами и летом проплывали километровую дистанцию на озере. Обе пошли в местный муниципальный колледж. Вместе плакали, когда умерли родители. Когда Диана выходила замуж, Кэтрин была подружкой невесты; а три дня спустя девушки поменялись ролями. У каждой родилось двое детей: девочки у Дианы и мальчики у Кэтрин. Дома их семей располагались в километре друг от друга. И даже развелись сестры с разницей в один год.
Единственным, что их отличало, было здоровье. Диана страдала от мигреней, сердечной аритмии, повышенного давления и умерла от разрыва аневризмы в слишком молодом возрасте – ей было сорок шесть. Про Кэтрин же любили говорить, что она «ни дня в жизни не проболела».
Она многие годы не могла избавиться от чувства вины за это. Но теперь поняла. Диана – милая, хрупкая Диана – звонила не просто так. Бог выбрал ее, чтобы показать: для тех, кто полон веры, уготована вечная жизнь.
«Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли».
Кэтрин улыбнулась. Мы. Розовая раскладушка, прижатая к груди, помогла ей заново обрести сестру, которая отныне никогда ее не покинет.
И Кэтрин не собиралась молчать об этом.
Третья неделя
«Тебе нужно начать все сначала», – так обычно говорят. Но жизнь не настольная игра, и утрата близкого человека не имеет ничего общего с новым началом. Скорее с необходимостью продолжать в одиночку.
Жены Салли не стало. Она умерла после длительной комы. В больнице сказали, что она ушла во время грозы в первый день лета. Салли тогда еще был в тюрьме, до освобождения оставалось девять недель. Когда ему сообщили эту новость, все его тело онемело. Словно он, находясь на Луне, наблюдал за разрушением Земли.
Теперь он постоянно думал о Жизели, пусть каждая мысль и приносила с собой тень того последнего дня, аварии, пламени, того, как один удар изменил всю его жизнь. Это не имело значения. Он кутался в печальные воспоминания, поскольку так он был к ней ближе всего. Салли поставил урну-ангела на стеллаж – рядом с диваном, на котором спал без двух месяцев семилетний Джулс.
Салли тяжело опустился в кресло. Он еще только привыкал быть на воле. Можно ожидать, что после десяти месяцев тюрьмы человек будет наслаждаться свободой. Но тело и разум со временем привыкают к любым, даже самым ужасным условиям, и время от времени Салли, как и раньше, сверлил стены равнодушным взглядом пленника. Приходилось напоминать себе, что он может встать и выйти из дома, если захочет.
Салли достал сигарету и оглядел дешевую незнакомую квартиру, располагавшуюся на втором этаже в малоэтажном доме с паровым отоплением. За окном виднелась сосновая рощица, неглубокий овраг вел к ручью. Салли вспомнил, как в детстве ловил там жаб.
Он вернулся в Колдуотер, потому что родители взяли Джулса к себе на время судебного разбирательства и его заключения, и теперь не хотелось опять выдергивать мальчика из привычной жизни: он и так настрадался. Да и куда ехать? У Салли больше не было ни работы, ни дома. Все сбережения ушли на адвокатов. Он глядел на двух белок, гоняющихся друг за другом по дереву, и старался убедить себя, что Жизели бы здесь даже понравилось, если закрыть глаза на расположение, размеры квартиры, грязь и облупившуюся краску.
Стук в дверь вывел Салли из раздумий. Он посмотрел в глазок. На площадке с двумя пакетами продуктов стоял Марк Эштон.
Марк с Салли служили в одной эскадрилье – летали вместе. Салли не видел приятеля с тех пор, как услышал приговор суда.
– Привет, – сказал Марк, когда дверь распахнулась.
– Привет, – ответил Салли.
– Милый райончик… Если ты террорист.
– Ты из Детройта сюда ехал?
– Ага. Впустишь?
Они быстро и неловко обнялись, и Марк проследовал за Салли в гостиную. Заметив на диване Джулса, он понизил голос:
– Спит?
– Ага.
– Я ему «Орео» купил. Вроде как всем детям нравится.
Марк водрузил пакеты на столешницу рядом с нераспакованными коробками. Обратил внимание на переполненную бычками пепельницу и несколько стаканов в мойке – невысокие, в такие обычно наливают не воду, а алкоголь.
– Ну… – сказал он.
Теперь, без пакетов в руках, отвлечься было не на что. Марк посмотрел в лицо Салли – своего бывшего напарника, чья мальчишеская внешность и приоткрытый рот напоминали о его школьном прошлом футбольной звезды; только теперь он выглядел худощавее и старше, что особенно было заметно по морщинкам вокруг глаз.
– Значит, в этом городишке ты вырос?
– Теперь понимаешь, почему я отсюда уехал.
– Ты как, справляешься?
Салли пожал плечами.
– Слушай. Это ужасно. То, что произошло с Жизелью…
– Ага.
– Сочувствую.
– Ага.
– Я думал, тебя пустят на похороны.
– Флот живет по правилам флота.
– Похороны были что надо.
– Мне уже сказали.
– А все остальное…
Салли поднял взгляд.
– Хрен с ним, – сказал Марк. – Люди все понимают.
«Они понимают, что ты загремел в тюрьму, – мысленно закончил предложение Салли. – А вот заслуженно ли, не понимают».
– Я пытался добиться встречи с тобой.
– Не хотелось ни с кем видеться.
– Парни очень удивились.
– Мне все равно.
– Салли…
– Слушай, хватит об этом. Я уже рассказывал, что было. Миллион раз. Они в мою версию не поверили. Конец.
Салли опустил взгляд на руки и ударил кулаками друг о друга.
– Что думаешь делать дальше? – спросил Марк.
– В смысле?
– Где работать будеш