ь?
– А что?
– У меня тут знакомый. В колледже были соседями по комнате. Я ему позвонил.
Салли прекратил сводить кулаки.
– Ты позвонил ему перед тем, как встретиться со мной?
– Тебе нужны деньги. А у него может найтись для тебя работенка.
– Какая?
– Продажи.
– Я не продажник.
– Да там ничего сложного. Записываешь покупателя, получаешь чек, берешь себе процент с продажи.
– Что за компания?
– Местная газета.
Салли моргнул.
– Ты прикалываешься?
Он вспомнил все те газеты, что бросились писать о его «инциденте», – как быстро они сделали самый простой и очевидный вывод, как перепечатывали слова друг друга, пока не сожрали Салли целиком, а потом просто взялись за следующую историю. С тех пор он питал ненависть к новостникам. И не собирался больше покупать ни одной газеты.
– Зато сможешь остаться здесь, – ответил Марк.
Салли подошел к раковине. Сполоснул стакан. Хотелось выпроводить Марка поскорее, чтобы налить себе того, чего хочется.
– Давай номер. Я ему позвоню, – сказал Салли, зная, что ни за что этого не сделает.
Тесс сидела скрестив ноги на мягких красных подушках и в эркерное окно глядела на большую лужайку перед домом, которую вот уже несколько недель никто не косил. Она выросла в этом доме; помнится, в детстве летом она забивалась по утрам в этот уголок и ныла, пытаясь привлечь внимание своей матери Рут: та сидела за столом для бриджа и почти не отрывала глаз от рабочих документов.
– Мне скучно, – обычно жаловалась Тесс.
– Сходи на улицу, – бормотала в ответ Рут.
– Там нечего делать.
– Значит, иди на улицу и ничего не делай.
– Вот бы мне сестренку…
– Извини, ничем не могу помочь.
– Можешь, если выйдешь замуж.
– Я уже была замужем.
– Мне нечем заняться.
– Почитай книжку.
– Я уже все прочитала.
– Перечитай.
И так продолжалось бесконечно, фехтование на репликах повторялось в различных формах в подростковом возрасте, в колледже, во взрослые годы – и так до последних лет жизни Рут, пока Альцгеймер не лишил ее слов и, в конце концов, самого желания вести беседу. Последние месяцы жизни Рут провела в гробовой тишине, лежа задрав голову, подолгу наблюдая за дочерью, как ребенок следует взглядом за мухой.
Но теперь каким-то необъяснимым образом они снова говорили, словно смерть была авиарейсом, которым, как представляла себе Тесс, должна была лететь Рут и на который, как выяснилось, она не успела. Час назад в доме Тесс снова раздался удивительный телефонный звонок.
– Это я, Тесс.
– Господи, мам. Все еще не верится.
– Я же говорила, что доберусь до тебя.
Тесс улыбнулась воспоминаниям: мама, приверженка здорового питания, любила шутить, что даже после смерти будет следить за тем, чтобы Тесс принимала нужные добавки.
– Ты так сильно болела, мам.
– Но здесь не существует боли.
– Ты так страдала…
– Милая, послушай.
– Я слушаю. Слушаю.
– Боль, которую ты испытываешь в течение жизни, не затрагивает тебя в самом деле… Она не касается настоящей тебя… Ты невесомее, чем думаешь.
Одни эти слова подарили Тесс блаженное умиротворение. «Ты невесомее, чем думаешь». Она бросила взгляд на фотографию в руках, последнюю, на которой они были запечатлены вместе, сделанную на мамин восемьдесят третий день рождения. Болезнь взяла свое: на фотографии у Рут были впалые щеки, пустой взгляд, а свитер цвета карамели болтался на исхудалом теле.
– Мам, как это возможно? Ты же не пользуешься телефоном.
– Не пользуюсь.
– Тогда как ты говоришь со мной?
– Кое-что произошло, Тесс… Появилось окно.
– Окно?
– Да, сейчас оно открыто.
– Надолго?
Повисла длинная пауза.
– Мам? Надолго оно открыто?
– Нет.
Каждый день происходят тихие чудеса: в операционной, в бушующем море, в спасительном появлении незнакомца на дороге. Таким чудесам редко придают значение. Никто не ведет им счета.
Но время от времени вести о каком-нибудь чуде разносятся по всему миру.
И когда это случается, происходят перемены.
Может, Тесс Рафферти и Джек Селлерс и не рассказывали никому о своих телефонных разговорах, но Кэтрин Йеллин была другого мнения. «Идите по всему свету и возвещайте Радостную Весть всем людям». Так говорилось в Евангелии.
Поэтому воскресным утром, спустя двадцать три дня после первого раздавшегося в Колдуотере загадочного звонка, пастор Уоррен стоял перед прихожанами церкви «Жатва надежды», листал Библию и не подозревал, что скоро дела в его храме пойдут совсем на другой лад.
– Давайте откроем Евангелие от Матфея, глава одиннадцатая, стих двадцать восемь, – объявил он, быстро моргая. Шрифт был нечетким, да и пальцы старика дрожали. На ум пришел псалом: «И до старости, и до седины не оставь меня».
– Прошу прощения!
Все обернулись. Уоррен глянул поверх очков. В пятом ряду стояла Кэтрин. На ней были широкополая шляпа и платье цвета лаванды. В руках женщина держала лист бумаги.
– Простите меня, пастор. Дух Господень понуждает меня сказать.
Уоррен сглотнул. У него возникло нехорошее предчувствие относительно того, о чем пойдет речь.
– Кэтрин, прошу вас, сядьте…
– Это важно, пастор.
– Сейчас не лучший…
– Я стала свидетельницей чуда!
Среди рядов пронеслось тихое «ах!».
– Кэтрин, Господь всегда с нами, но утверждать, что вы видели чудо…
– Это случилось три недели назад.
– …это очень серьезно, лучше…
– В пятницу утром я была на кухне.
– …предоставить рассуждения о подобных вещах духовенству.
– И вдруг раздался телефонный звонок…
– Право, я настаиваю…
– …от моей умершей сестры!
Прихожане снова ахнули. Кэтрин завладела их вниманием. В церкви стало так тихо, что было слышно, как она разворачивает листок.
– Мне звонила Диана. Многие из вас ее знали. Она умерла два года назад, но ее душа живет, она в раю. Диана сама мне сказала!
Уоррен попытался унять дрожь в теле. Он утратил контроль над происходящим на службе, а это в его глазах являлось величайшим грехом.
– Первый раз мы говорили в пятницу утром, – продолжила Кэтрин, она громко читала с листа, тыльной стороной ладони вытирая слезы. – В 10:41. Потом в следующую пятницу, в 11:14 утра, а на этой неделе звонок был в 19:02. Она произнесла мое имя… Сказала: «Кэт, пришла пора рассказать всем. Я жду тебя. Мы все ждем».
Она обернулась к задним рядам. «Мы все ждем».
Люди принялись переговариваться. С амвона Уоррен наблюдал за тем, как они ерзают на скамьях, словно по храму пронесся ветерок.
Он похлопал ладонью по аналою.
– Я настаиваю! – Удар. – Внимание! Прошу вас! – Удар, и еще! – При всем уважении к нашей прихожанке, мы не знаем наверняка, было ли это в самом деле…
– Это правда, пастор!
Раздался мужской голос с задних рядов. Он был глубоким и скрипучим, головы тут же повернулись к высокому грузному мужчине в коричневой спортивной куртке, тот встал, положил большие ладони на скамейку перед собой. Это был афроамериканец Элайас Роу, владелец строительной компании и давний прихожанин церкви. Никто не помнил, чтобы он хоть раз обращался к приходу – до этого момента.
Его глаза беспокойно бегали. Когда Элайас заговорил вновь, казалось, что в его голосе звучит благоговение.
– Мне тоже позвонили, – сказал он.
Четвертая неделя
Мы не знаем наверняка, кто изобрел телефон. Хотя американский патент был выдан уроженцу Шотландии Александру Грейаму Беллу, многие уверены, что Белл украл идею у американца Элиши Грея. Кто-то считает, что изобретением телефона мы обязаны итальянцу по фамилии Манцетти, или французу Бурселю, или немцу Рейсу, или другому итальянцу Меуччи.
Однако большинство согласятся с тем, что все эти люди трудились в середине девятнадцатого века и изучали возможность передачи звуковых вибраций из одного места в другое. Но самый первый телефонный разговор состоялся между Беллом и Томасом Уотсоном, находившимися в соседних комнатах, и состоял из следующей фразы: «Приходите, вы мне нужны».
И по сей день в многочисленных телефонных разговорах эти слова не сходят с наших губ. «Приезжай, ты мне нужен». Нетерпеливые влюбленные. Друзья на расстоянии. Дедушки и бабушки, болтающие с внуками. Голос на том конце провода – соблазн, хлебные крошки, разжигающие аппетит.
«Ты мне нужна». Салли произнес эти слова в последнем разговоре с Жизелью.
Он спал в своем номере в вашингтонском отеле, когда его разбудил старший офицер Блейк Пирсон. Пирсон должен был лететь на «Хорнете» F/A-18 обратно на Западное побережье. Но он заболел. Не получится. Не мог бы Салли его сменить? Если захочет, сможет на пару часиков сделать остановку в Огайо, навестить Жизель – они с Джулсом гостили у ее родителей, – а потом снова отправиться в путь. Салли быстро согласился. Он и так две недели был в запасе. А незапланированная встреча с семьей стоила долгих часов пути.
– Уже сегодня будешь здесь? – сонно переспросила Жизель, когда Салли по телефону сообщил ей эту новость.
– Да. Через четыре часа примерно.
– Ты уверен, что хочешь заехать?
– Конечно. Ты мне нужна.
Если б он только знал, что случится в тот день, то все бы сделал иначе: никуда не полетел, не говорил бы с Блейком, даже не встал бы с кровати в то утро. Но вместо этого их с Жизелью последний разговор закончился теми же словами, с каких началась история всех телефонных звонков:
– И ты мне нужен, – ответила она.
Салли думал об этом теперь, заводя отцовский «Бьюик Регал» – купленный девять лет назад автомобиль, который большую часть времени пылился в гараже. То был последний полет Салли. Последний раз, когда он был в аэропорту. Последний раз, когда он слышал голос жены. «И ты мне нужен».