— Так как же это вы, а? — спросил он, и на лице Седого возникло выражение смущения, словно именно он был виноват в том, что по соседству с районом отряда появились эти твари, вредоносность которых, как выяснилось, отнюдь не ограничивалась уничтожением дельфинов. — Как же это ты, Семен? — повторил начальник отряда. — Человек у тебя в опасности, другой — черт знает что, чуть не гибнет, понимаешь… Гибнет, а? Да и все вы чуть не застряли в мышеловке… Что же ты?
Седой знал, что вопросы эти нужны начальнику в основном для того, чтобы собраться с мыслями, подумать, что делать в дальнейшем, потому что и то, что случилось, и степень вины в этом командира лодки были начальнику отряда уже ясны, и выводы где-то в этом массивном, блестящем черепе успели сформироваться. И все же он начал отвечать, загибая пальцы.
— Во-первых, выход наверх был чисто формальный — для протокола, проверка береговой линии, да и то — выборочная. Кто мог предполагать, что именно там произойдет эта встреча и что произойдет она именно так? Во-вторых, ребята сначала прямо рвались на эту проверку. Как-никак — всякому хотелось погулять по суше… А особенно Инна просилась, и этот — пострадавший.
— Пострадавший, — недовольно прогудел начальник. — Любовь… Вот работаем с тобой здесь, здесь живем, хорошо, ни дождя, ни жары, работы интересной по горло, что еще нужно? А любить все равно все стремятся на сушу, к солнышку… Инстинкт, что ли, не пойму.
— Возможно, что инстинкт, — ответил Седой. — Солнце — это все-таки неплохо. Сейчас-то здесь хоть свет по составу хорошо подобран. А в самом начале помнишь?
— Помню… Смешными мы были в те времена.
— Смешными… — согласился Седой. — Забываются эти дела, но не до конца.
— Ладно… А у этих… многоногов — тоже инстинкт. Они-то зачем к солнцу?
Седой пожал плечами.
— У них электрический заряд. Может быть, им нужно солнце, чтобы зарядиться?
— А эта радиоактивность откуда? Из окружающей воды? А в воде она ни с того ни с сего откуда взялась? Твой водитель вот предполагает, что поблизости должно быть месторождение. И просит пощадить многоногов. Чтобы заставить их помогать в разработке. А?
— Месторождения быть не может, — помотал головой Седой. — Мы с тобой это знаем. Помнишь, как геологи здесь работали?
— Работали на совесть, — согласился начальник. — И я думаю, что не месторождение. Значит, что же? Он думал сначала, твой водитель, что, может быть, тот контейнер. И многоноги ни при чем.
— Об этом тебе лучше знать, — сказал Седой. — Меня в том районе не было.
— Мне лучше знать. Он напутал, твой парень. Авария-то тогда приключилась в двадцати милях отсюда. Да, контейнер был разорван, это мы точно установили. Тогда запретили для работ район радиусом как раз в двадцать миль — вот этот уголок и включили в запрет. А горючее попасть сюда никак не могло…
— Ну не могло, и дьявол его побери, — согласился Седой. Он поднял голову, глядя через прозрачный потолок вверх — туда, где тоже за прозрачной стеной накрывающего город купола стояли, в задумчивости рассматривая необычный мир, глазастые рыбы. По эту сторону купола летали птицы, и, встречаясь глазами с обитателями моря, впадали в страшное беспокойство и с тревожным криком бросались прочь. Впрочем, самые самоотверженные из них уже долбили клювами по пластику, стараясь добраться до кое-где присосавшихся к куполу актиний, и невозможно было доказать птицам всю бессмысленность этих попыток…
— Так что ж делать будем? — спросил начальник отряда.
— Не знаю я, — с некоторой даже ноткой раздражения ответил Седой, и это значило: ты начальник, вот и решай. А я что ж, я выполню…
— Нервочки, — сказал начальник. — Нервы, Семен. Под водой и в воде ты… ну да, пять с лишним десятков. А всего тебе…
— Сколько и тебе, — буркнул Седой.
— Семьдесят три. Перевал. Пора и тебе садиться в кресло.
— Думаешь?
— Что ж тут думать? Судьба наша… А разве я был плохой разведчик? — Он выпятил необъятную грудь, широко распахнул руки. — Неплохой, говорят. А ушел прежде тебя. Судьба.
— Судьба, что тебя поломал кальмар.
— Поломал — склеили. Но — ушел. А кальмар этот, между прочим, был последний неусмиренный в истории. А больше никого и не осталось. Только вот ты теперь подбавил.
— Да. Что ж, если ты говоришь, — пора…
— Пора. Зрение, нервы… годы. И потом — молодым надо молодого командира. Вот хотя бы твой водитель.
— Это я и сам знаю. Пора, говоришь…
— Да ты и сам чувствуешь.
— Временами чувствую.
— Что ж, хороших глубин твоему Эдику, прозрачной воды.
— Только эта операция — еще моя. Этих ты у меня не отнимай. Их надо уничтожать. А ты ведь помнишь — я умел…
— Помню.
— Да. А эти ребята — не надо им мараться в такой грязи. Их дело — строить. Уничтожение — не для них.
— Вот как? А помри мы с тобой годом раньше?
— Ну и хорошо, что мы не померли, — сказал Седой. — Эти твари уже окончательно будут последними. Разве что нашествие из космоса случится, но такого, кажется, не предвидится. Значит, и привыкать ребятам не к чему.
— Что ж, возможно, ты прав. Не обещают нам нашествия. Ладно, операция эта — твоя. Только не совсем. Не исключительно твоя, точнее. Потому что если… Анализы? Давайте сюда!
Он на минуту умолк, склонившись над бланками и пленками. Встав с места, Седой подошел к нему и стоял, глядя через его плечо.
— Видишь? Все точно. Вот почему это не только твоя операция. Будь все нормально — пошел бы ты, выпустил бы в этом ущелье баллонов пять «усмирителя» в концентрации, скажем, в пять сотых, и они стали бы шелковыми. На людей бросаться бы перестали, мы бы их изолировали — на то и заповедник, — и такой бы тут начался пир науки…
— Да, идиллия. А сейчас?
— А сейчас придется их уничтожать. Безжалостно! Хотя нас от этого и коробит, ничего не поделаешь. Раз у них до такой степени повышена радиоактивность, раз в составе тканей имеется плутоний — вот он где, видишь? — значит, они угрожают нам своим существованием, а не только клешнями. А угрозы мы не потерпим.
— А может, их все-таки сумеют использовать металлурги?
— Думаешь? Не верится, но все же свяжемся с ними, ладно. Побережем совесть. И с гидрогеологами. У них есть результаты последнего нейтринного просвечивания. Но если они убедительных данных в защиту не приведут, то — беспощадно. Ничто не должно угрожать человеку.
— На том стоим. Ясно.
— Так вот, Семен, в таком случае пойдет с вами Хабаров на своем корабле и Мезенцев — на своем. Устроим небольшой аврал… Возьмите с собой что следует. Баллоны с синей полосой. И дадите полную концентрацию.
— Не думал я, что сохранились у нас такие баллоны.
— Как видишь… Я запасливый.
— Если течение прорвется из пещеры, отравим рыбу.
— Я договорюсь с электроловом, он ее уведет. Вот такая схема. Могут быть уточнения.
— Понятно. А с кем ты пойдешь?
— А с чего ты взял, что я пойду? Ну ладно, не скаль зубы. С Хабаровым. Пошел бы с тобой, но столько стариков на одной лодке — это уж чересчур. Наверное, из ученых тоже кто-нибудь захочет. Того посадим к Мезенцеву. Ну, вот и все, пожалуй. Выход — через четыре часа. Твои все отдыхают?
— А, конечно, — сказал Седой. — Что им еще делать?
— Чтобы были как огурчики. Потому что работы, чувствуется, будет немало. А откладывать мы тоже не можем: в таких случаях лучше поторопиться, чем промедлить. Хотя уничтожить радиационную опасность никогда не бывает слишком рано. А твой парень молодец: не натолкнись он на это — мы бы, пожалуй, отложили на денек-другой.
— Он молодец.
— Да… Ну, ты свободен. Подготовку закончить засветло.
9
Было темно, и лучи прожекторов ослабевали и иссякали уже в нескольких десятках метров, упираясь в как будто бы утратившую прозрачность воду. По бортам и сзади царила призрачная ночь; только по временам желтоватые, зеленоватые, красноватые огоньки то вспыхивали, то угасали, и было трудно определить расстояние до них, которое могло равняться и сантиметрам, и многим метрам. Впереди не было ничего. Затем показалось, что там все же что-то есть: ночь сгустилась, а количество красноватых огоньков в ней внезапно увеличилось. Сидевший в шестом кресле небольшой, полный, как будто все время дремавший человек сразу широко раскрыл глаза и всем телом подался вперед, оглядываясь.
— Это они? Глаза? Это свечение… Да ну, как же вы не видите! Очень интересно. Совсем необычно! Как жаль, знаешь ли, что вы не провели сколько-нибудь систематических наблюдений над ними. Даже не позаботились получить хоть один неповрежденный экземпляр — нехорошо… Строение, образ жизни — все это, дорогой мой, помогло бы установить хотя бы их происхождение — очень важно, очень…
— Не до того было, — проворчал Седой.
— Очень жаль, дорогой. Потеря для науки. Полезу сам. А?
— Я тебя, Автандил, не выпущу. Съедят.
— Ну, такое старое мясо… Нет, послушай, в самом деле. Такие любопытные представители фауны средних глубин…
— Нет, нет. Откровенно говоря, Автандил: какой уж ты теперь пловец!
— Правда, дорогой, — сказал толстяк и захохотал. — Какой я теперь пловец, а? Ах, какая правда… Ну пусть кто-нибудь другой попробует достать экземпляр.
— Это не шутки, Автандил, выходить здесь.
— А я не шучу, — сощурился Автандил. — Разве с наукой шутят? Надо достать, дорогой.
— Не знаю. Да и кого послать?
— Валерий пошел бы, — тихо сказала Инна.
— Я, — сказал Эдик.
— Ты? — Седой покачал головой. — Ты ведь не отдохнул даже: я видел, возился в барокамере…
— Разве там не все было в порядке? — удивилась Инна…
— Все, все, — с досадой произнес Эдик. — Я пойду.
— Гм… А может, не надо, Автандил?
— Ты даже не знаешь, как надо.
— М-да… Что ж, иди, Эдик. Снарядись как следует.
— Угу, — сказал Эдик, поднимаясь. Инна смотрела на него, но он не оглянулся.
Тогда она повернулась и стала глядеть сквозь купол.
Три разведчика уже вошли в ущелье. Раздвигая бортами плотные заросли глубоководных растений, они преодолели завесу и неслышно вступили в свободную воду. Огни были выключены, но водителям не приходилось слишком перенапрягаться. Электронный штурман на разведчике Седого уже зависал весь путь, пройденный лодкой по пещере, и теперь безошибочно вел корабль, за которым следовал разведчик Хабарова и базовый разведчик Мезенцева.