– Жди, ненасытное брюхо, я принесу тебе дичь на кончике копья! – пригрозил, осердясь, охотник.
А Рик подошел к девчонке, брезгливо пнул легкоступом в облезлую барсучью шкуру, прошитую сухожильем.
– Бросим или убьем? – спросил он брата.
– И съедим! – радостно кивнул Чун.
Рик несильно ударил кулаком в тощую грудь глупыша.
– Запомни, Чун! Беркуты не едят крыс со змеиными хвостами! Они живут в воде, и кровь у них зеленая и пахнет тиной.
– Это у тебя кровь зеленая, пестрый падальщик! – заорала вдруг девчонка, ловчась сбить путы о землю. Но охотничий потяг держал крепко. – Развяжи мне руки, птенец-заморыш!
Рик побледнел от бешенства, а Чун громко засмеялся, тыча в него грязным перстом: «Птенец-заморыш! Птенец-заморыш…» И тут же получил от брата то, что совсем не зовется лакомой костью.
– Я выклюю ей глаза! – визжал Рик не хуже девчонки. Но тут же повис над землей, извиваясь в руках Убейтура.
– Не тронь! Дичь должна быть живая…
– Она назвала меня Заморышем!
– Откуда ей знать, что так тебя кличут в стойбище Беркутов? Станешь добытчиком – получишь новое имя.
Он поставил Рика на траву. Рик еле сдерживал гнев, худые черные пальцы сжимались в когти.
– Два Беркута ссорятся – дичь свободна! – предупредил Убейтур.
Он приподнял связанную девчонку, поставил ее на тонкие ноги. Потом резво приставил к ее глазам наконечник копья и тихо, но грозно сказал:
– Мое копье летит быстрее любой Крысы! Не вздумай бежать!
Девчонка вжала голову в плечи и, к удивлению братьев, даже не завопила как следует. Только скрутила за спиной маленький грозный кулачок, – хороша защита! – а братьям бросила, что Крысы хитрее Беркутов, потому что знают землю и воду! А Беркуты – одно небо.
– Вперед, змеехвостка! – перебил Убейтур. Он подтолкнул девчонку наконечником. – Помни: мое копье ближе, чем твои сородичи.
Первая вступила она в гущу высокой травы и, к изумлению Рика, совсем не боялась неожиданных встреч. Еще Рик отметил, что лоб ее наискось когда-то перехлестнула горящая ветка.
– Она идет с нами? – спросил он.
Убейтур загадочно усмехнулся. Он схватил выростка за плечо и шепнул в самое ухо:
– А зачем мы привязываем рябчиков к лисьим самоловам?
И Рик понял. Хитро сощурившись, он подмигнул брату: ловко придумано! Живая приманка для ядозуба – и Беркуты целы! Вот почему они гонят ее впереди, первый погибает быстрее. И нет спасения от яда желто-черных копошащихся гадов.
Девчонка вдруг заохала. Убейтур подошел и стал осматривать ее ногу.
– Крысы хитрые, а Беркуты – хитрее! – сказал он насмешливо. – Только куропатки, когда гнезду угрожает опасность, убегают с повисшим крылом, притворяясь подранками.
И девчонка зло встала на обе ноги. Только шрам потемнел.
Убейтур приказал младшим идти «как позвонки в хребте»: сородич за сородичем. «Почему Крыса не кричит, не жалуется, не плачет? Испугалась? Не похоже, чтоб очень. Наши крутени вопили бы не переставая… А эта молчит, хотя язык и глотка на месте. Странно», – подумал он.
Пленница упрямо рассекала плечами траву.
– Как тебя зовут?
Она обернулась, черные, как лесные ягоды, глаза ее сверкнули зло и непримиримо.
– Когда дичь становится добычей – ее имя не спрашивают!
Убейтур чуть не прихлопнул ее копьем. Наглая, дерзкая, мерзкая Крыса!
Он только заметил, наслаждаясь ее беспомощностью:
– Когда ядозуб будет душить тебя в своих могучих жильях – вспомни, чью пещеру занял твой род!
Девчонка сразу остановилась. К радости Беркутов, страх ожил на ее лице и зрачки заметались в повальном испуге. А шрам слегка побагровел.
– Водяные Крысы никогда не жили в пещерах! – заметила она глухо. – Как завещал Предок, они строят дымоставы на берегу Озера Белых Птиц. Большая Вода снесла шалаши, а потом съела почти все озеро. На озере есть остров: там живут Утки и Селезни. Когда Большая Вода съела озеро, Селезни сели в глубокие бревна – и сказали: «У нас погибли все матери, остались старухи и глупыши; дайте нам жен! За этой долиной есть Опушка Серых Кроликов: там наши полуродичи». И Селезни стали гнаться за нами – и убивать нас…
Она всхлипнула совсем по-крысячьи и, развернувшись, молча двинулась вперед.
А Убейтур рванулся за ней. Побелевшими пальцами он занес копье!
– Ты сказала – род Кролика? За этой доли-ной?.. Значит, есть другая тропа, где нет ядозубов?! И Крысы будут ждать нас у Кроликов, в засаде, да?
Он схватил ее за плечо и швырнул в гущу полеглой травы.
– Мы убьем тебя прежде, чем Крысы успеют выщипать нам перья!
Увидев над собой вознесенное острие копья, девчонка завизжала, да еще как! На всю долину и до еловых скал впридачу.
Чун глядел на нее с восхищением, а Рик заткнул уши.
– Не-е-ет! – верещала Крыса, суча свободными от потяга ногами. – Нет другой тропы! Сами бежали от Селезней, как от лесного огня! И Кролики нас не пустили! И еще они сказали, что Большая Вода унесла мертвую Беркутиху, и род Беркута погиб на летней кочевке, а пещера их пуста.
– И ядозубы вас не тронули?
– Они ушли из своих нор. Большая Вода выгнала их!
Убейтур опустил копье.
– Встань, – сказал он, оглядываясь. – Трава поднялась – и ядозубы вернутся.
Заметив, как неловко она пытается подняться, он достал из-за пояса кремневый нож с рукоятью из оленего рога, оплетенного жилами, и перерезал узел.
Только сейчас он увидел, как затекли ее кисти: красно-бурые, что ноги у молодого аиста.
– Иди вперед. А про копье – помни.
– Брат! – позвал Рик, еле успевая за широкими ногами охотника. – Чун есть хочет.
«Хитрец! – не сдержал охотник усмешку. – Все на брата сваливает».
Возле поваленного дерева Убейтур решил сложить крылья: все устали.
– Огня нет, – сказал он братьям. – Горючий камень остался в пещере.
И почувствовал, что очень голоден. И у братьев, конечно, тоже свело желудки. А вокруг не было даже самой мелкой дичи. Все, что отыскалось вокруг стоянки, – тушка полевой мыши, да и ту он откинул концом копья. И воды не было: в тревоге он забыл про олений желудок, с которым девчонка вышла за водой. Надо было прихватить его.
Пришлось ограничиться горьковатым луком, в изобилии росшим вокруг, да кислыми, усмиряющими голод корнями. Убейтур оставил копье, бесполезное в пустой долине, и стал глядеть, как остатки тумана втягиваются в узкое горло Ущелья Каменных Куропаток: отсюда его можно было прикрыть ладонью.
У братьев слипались глаза, а девчонка, похоже, уже дремала. Убейтур и сам не заметил, как быстро и бесшумно провалился в сонный омут, прислонившись к полусырому стволу.
Разбудил его истошный крик.
Глава 6. Спасение
Кричал глупыш Чун.
Кричал долго – и в смертной потраве.
Убейтур, еще во сне, протянул руку и, схватив копье, изогнулся для боя, вскочил и ринулся к Чуну.
Он ожидал увидеть кого угодно: охотника-Крысу, выдирающего дротик из окровавленной груди Чуна; серых пустынников – с ушами в виде боевого наконечника, пьющих кровь малого брата; даже девчонку-пленницу, терзающую глупыша, ожидал он увидеть – ей было за что мстить!
Но прямо в глаза ему глядела, не мигая, резцовидная узкая голова и раздвоенный язык скользкого гада… Не длиннее копья мерзкая тварь, а вот сумела поразить сородича насмерть!
С охотничьим клекотом налетел на нее Убейтур и глубоко всадил наконечник в разинутую пасть. И захрипела змея, обвившись вокруг дубового древка. Стала бить хвостом, и в судорогах издохла.
Маленькая ранка на запястье Чуна быстро темнела, наливаясь багровой мутью. Чун продолжал кричать, но крик его перетек в длинный стон. Здоровой рукой Чун ухватил брата за охотничий пояс и, захлебываясь, повторял:
– Ты не бросишь меня, Убейтур? Отсеки мне правую лапу. Я буду есть левой.
Убейтур отскочил сам и не велел приближаться Рику. Но напоследок он взглянул в глаза Чуну.
– Прощай, Беркутенок! – вымолвил он со скрытыми в голосе слезами. – Я ничего не могу сделать для тебя. Беркуты убивают змей, но не могут убить их яд. Когда потухнет Небесный очаг, ты встретишь старую Беркутиху.
– Я не хочу-у! – заревел Чун. – рана совсем мелкая!
– Но это рана Ядозуба! – горько поправил охотник. – И спасения от нее нет!
– Пусти! – вдруг услышал он за спиной.
И в тот же миг маленькая Крыса оказалась на земле возле отчаянно ревущего глупыша. Острыми мелкими зубами она сильно сдавила рану и стала отсасывать гремучий яд. Она сплевывала его на полегшую вокруг траву и делала это так спокойно и ловко, что братья рискнули приблизиться.
– Я ее не пускал, – сказал Рик, шмыгая от пережитого страха. – А она вырвалась.
– Оставь ее, – негромко произнес Убейтур, – она хочет вернуться к сородичам… пусть даже мертвая!
Будто не слыша их, девочка продолжала сплевывать на землю кровь Чуна.
Не вставая с колен, она проползла несколько шагов и, собрав в горсть дикого лука, стала поспешно и тщательно перетирать его мелкими резцами.
А Убейтур, наблюдая за ней, сказал вполголоса:
– Нельзя хоронить Беркутенка вместе с Крысой…
Наконец девчонка выплюнула свою жвачку.
– Не надо никаких похоронных ям, – вставая с колен и разминая затекшие ноги, сказала она. – Через три заката будет здоров. Но идти не сможет: нести надо. Кормить оленьим молоком из вымени. Барсучий жир давать. Кровь лосенка.
– Еще ни один Беркут не выжил после яда безногой ящерицы, – задумчиво сказал Убейтур. – Я хотел убить тебя. Там, у Кроликов. Но если брат останется в небе – я отпущу тебя. Там, у Кроликов.
Наутро глупыш был жив и, как всегда, хотел есть. Пришлось взвалить его на плечо и нести вслед за Крысой. Опять она шла впереди, но теперь в руках ее покачивался безлистный сук, которым она раздвигала травы. И если видела пересекающего тропу ядозуба, поднимала сук выше – и Беркуты останавливались. Они молча таились в траве, боясь громко дышать, – чтобы змеи не услышали их и не отомстили за смерть своего сородича.