В речи, вложенной Флавием в уста вождя сикариев, Элеазара, говорится: «Пока эти руки еще свободны и умеют еще держать меч, пусть они сослужат нам прекрасную службу. Умрем, не испытав рабства врагов, как люди свободные, вместе с женами и детьми расстанемся с жизнью;…нашим почетным саваном будет наша сохраненная свобода. Но прежде мы истребим огнем наши сокровища и всю крепость. Я знаю хорошо: римляне будут огорчены, когда они не овладеют нами и увидят себя обманутыми в надеждах на добычу. Только съестные припасы мы оставим в целости, ибо это будет свидетельствовать после нашей смерти, что не голод нас принудил, а что мы, как и решились с самого начала, предпочли смерть рабству» [36].
Вняв призыву Элеазара, девятьсот шестьдесят осажденных подожгли крепость и покончили с собой. На утро следующего дня, ворвавшись через пробитую тараном брешь в пылавшую огнем Масаду, римляне увидели вымершую крепость. Подробности этого последнего героического акта борьбы им поведали оставшиеся в живых две женщины, укрывшиеся в подземелье с пятью детьми. Римлянам осталось лишь завершить разрушение крепости, под развалинами которой в течение 1890 лет хранились немые свидетели происшедшего.
В последние годы рассказ Флавия о Масаде подвергся проверке лопатой археологов. После ряда предварительных обследований и пробных раскопок в октябре 1963 г. под руководством проф. И. Ядина начались широко организованные и систематические раскопки Масады. Первый сезон раскопок, в которых принимали участие 250 человек, длился шесть с половиной месяцев (14. X. 1963–30. IV. 1964). О размере работ свидетельствуют хотя бы следующие данные. Добровольное участие в раскопках молодежи из 32 стран выразилось в количестве 35 000 отработанных человекодней. К 1 мая 1964 г. в Иерусалимский музей было перевезено около 30 т археологического материала (керамика, изделия из кожи, стекла, дерева, камня, металла), уложенного в 5000 мешков. Уже первые итоги археологических работ подтвердили правильность описания, оставленного Флавием, даже в отдельных его деталях.
Во время первого сезона раскопок в грудах щебня и мусора были обнаружены 2200 монет, в том числе 1400 монет времени восстания, и рукописные памятники. Среди них 200 острака, фрагменты деловых папирусов на греческом и латинском языках, оригинал рукописи Книги Бен-Сиры (гл. 11–44), свиток Псалмов, фрагменты Пятикнижия, отрывки апокрифического сочинения об Эсфири, сходного с канонической Книгой Эсфири. Особое значение имеет находка в Масаде рукописи кумранского происхождения. Как выше было отмечено, отрывок этой же рукописи, найденный в 4-й кумранской пещере, опубликован Дж. Страгнелом в 1960 г. Находка кумранских текстов в Масаде — оплоте сикариев — поднимает сложную историческую проблему о взаимоотношениях членов кумранской общины с зелотами и сикариями, особенно на последнем этапе Иудейской войны.
Второй сезон раскопок Масады начался в ноябре 1964 г. и закончился в апреле 1965 г. В настоящее время во дворце Ирода ведутся реставрационные работы. В 1966 г. он будет превращен в музей.
Так случайное открытие юноши-бедуина Мухаммеда эд-Диба вызвало не прекращающуюся доныне цепную реакцию новых открытий хранилищ древних рукописей: Кумран, Хирбет-Мирд, Вади-Мураббаат, Нахал-Хёвер, Масада… Совсем недавно хорошо знакомые читателю Мухаммед и Кандо оказались причастны к новому открытию в пещерах вблизи Иерихона — архива самарийских папирусов IV в. до н. э.!
И снова старая и всегда волнующая дилемма: вымысел или истина? Как соотносятся истина и вымысел в «Романе о рукописях Мертвого моря»? Как это часто бывает, действительность гораздо богаче вымысла. Открытия следуют за открытиями, и «роман» о рукописях Мертвого моря далеко еще не окончен. Его завершат археологи, филологи, историки.
Часть первая
Глава I
Море, матовое и в то же время блестящее, напоминало ртуть. Его бледная голубизна отливала серебром в лучах солнца, медленно опускавшегося за горы Аль-Мирд. Двое мальчиков — Мухаммед эд-Диб и его приятель Омар — лежали в тени под скалой. Несмотря на тень и легкий ветер с моря, лица обоих пылали, но не от жары, а от возбуждения, наполнявшего их до краев. Мальчикам было вовсе не до коз, которых им поручили пасти. Но козы — животные не глупые — отлично управлялись сами. К тому же местность была хорошо знакома: палатки племени таамире не первый день стояли на краю Вади-Кумрана.
— А дальше что, Мухаммед? — торопил друга Омар, положив потные ладони на колено приятелю. Мухаммед молчал, растягивая удовольствие.
— И тогда сказал Аладин колдуну, своему дяде: «Что же мне делать, о дядя! Прикажи, я повинуюсь!» — «Мой мальчик, — ответил африканский колдун, — меня радует, что ты, наконец, решился. Возьмись за это железное кольцо и отвали камень». И Аладин сделал так, как повелел старик. С неожиданной легкостью он приподнял камень и отвалил его в сторону. Тут его глазам открылась пещера. У входа в нее начинались ступеньки, которые вели в темную бездну. С любопытством он подошел ближе, желая узнать тайну пещеры. Но вдруг им овладел страх — ведь там могли жить джины, злые духи, и он резко отдернул ногу, которую уже было поставил на верхнюю ступеньку.
Неожиданно Мухаммед прервал монотонный напев сказки и обычным голосом спросил:
— Табак принес? А то не буду рассказывать. Хорошо тебе слушать, а я должен напрягать язык и память. Понятно тебе?
— Конечно, Мухаммед, — с готовностью ответил Омар, — только у меня сегодня мало. Понимаешь, отец догадался и стал так прятать кисет с табаком, что я его никак не найду. Но не беспокойся, вечером я его разыщу, и завтра у нас табаку будет хоть завались. Возьми вот, что осталось. На одну сигарету еще хватит.
Мухаммед, недовольно поджав губы, взял табак, осторожно снял с него несколько шерстяных ниточек, быстро скрутил сигарету и закурил.
— А в пещере действительно жили джины? — допытывался Омар.
— Дай докурю, тогда узнаешь.
С видом маленького шейха Мухаммед развалился среди камней, выпуская сквозь вытянутые губы облачка голубого дыма.
— Проверь пока, Омар, на месте ли наши козы!
Покорный слушатель вскочил и стал быстро считать.
— Все здесь, — сообщил он, усаживаясь на место, — ну, рассказывай скорее, что случилось в пещере.
— «Не бойся, мальчик, — сказал колдун. — Спустись вниз по лестнице, в конце ее ты увидишь дверь, которая ведет во второе, гораздо большее подземелье, разделенное на три зала. В каждом из них, справа и слева, стоит по четыре медных кувшина, больших, как винные чаны. Они до краев полны серебром и золотом. Но не трогай их, Аладин, мой мальчик. И прежде чем войти в первый зал, подбери свой бурнус и запахнись в него поплотнее и только тогда иди через первый, второй и третий залы, но не приближайся к стенам и остерегайся даже коснуться их краем одежды, иначе ты умрешь. Поэтому я и велел тебе подобрать бурнус. В конце третьего зала ты снова увидишь дверь, а за ней будет сад, где растут финиковые пальмы, гранатовые и оливковые деревья. Пройди его, и в конце ты найдешь лестницу в пятьдесят ступеней. Поднявшись по ней, ты попадешь на террасу. Там в нише стоит горящая лампа. Подойди и возьми ее в руки, потуши, вынь фитиль и вылей жидкость наземь, а лампу спрячь под бурнус. Не бойся, он не испачкается: жидкость эта — не обычное масло, а лампа — волшебная. Если же тебе захочется плодов из сада, можешь рвать, сколько душе твоей угодно. Это не возбраняется. Вот, держи волшебное кольцо, оно защитит тебя от всякой беды. А теперь смело ступай вниз и принеси лампу. И тогда до конца наших дней у нас будет столько золота, сколько песка на морском берегу».
Аладин спустился в пещеру, и там было все так, как сказал колдун. Только сад разочаровал его: вместо фиг на ветвях росли смарагда и бирюза — это такие драгоценные камни, Омар, ужасно дорогие; вместо оливок — жемчуг, а вместо фиников — алмазы и рубины, это тоже драгоценные камни.
Аладин понимал в таких вещах не больше, чем ты, голова твоя баранья, и решил, что это разноцветные стеклышки. Забавляясь чудесным блеском, он наполнил ими карманы и шелковый пояс, подаренный ему колдуном. Затем он пустился в обратный путь и подойдя к лестнице, крикнул колдуну: «Милый дядя, протяни мне руку, чтобы я смог выбраться отсюда». — «Сейчас, мой мальчик, — ответил хитрый колдун, — только сначала дай мне лампу».
«Как же я могу дать лампу? — сказал Аладин. — Она надежно спрятана под странными плодами на дне кармана и пока подождет». Тут старик разозлился, ибо он вовсе не приходился портному Мустафе братом, а Аладину — дядей, а был настоящим африканским колдуном. Он бросил какой-то порошок в огонь, пробормотал что-то, и — бух! — камень, который лежал у пещеры, закрыл вход. Аладин остался в темноте и не мог выбраться из подземелья.
Мухаммед раскинул руки и потянулся всем телом, застонав от удовольствия.
— А дальше что, Мухаммед? — приставал Омар.
— Что значит дальше? Я с полудня мучаюсь, рассказываю, а ты, лентяй, лежишь рядом и ничего не делаешь. Впрочем, Омар, я сам не знаю, что дальше. Когда дядя Хасан — знаешь, у него верблюд с седой головой, — дошел до этого места, ему понадобилось поехать в Эль-Кудс[37]. Что было потом, он расскажет, только когда вернется, и то если у него все будет хорошо. А пока мне придется подождать, и тебе тоже. Хотя погоди, сказку об Али-Бабе и сорока разбойниках я знаю до конца. Слыхал такую?
— Давным-давно, — Омар недовольно щелкнул пальцами. — Мне рассказывала ее бабушка, когда я был маленьким. А ты и вправду не знаешь, что случилось с Аладином?
— Не знаю, Омар, и это так же верно, как то, что я лежу здесь. — Вдруг он вскочил на ноги. — Клянусь Аллахом! Мы тут с тобой заболтались и не видим, что солнце скоро зайдет. Быстрей, Омар, собирай коз, и домой! Не то будет скандал, мне же вовсе не хочется и сегодня отведать отцовского ремня. Еще с позавчерашнего дня все болит.