– Смотри, Лоуренс, я не держусь за руль.
Затем она начала петь. Это не была песня Хетти Кинг, но что-то вроде того, с таким вот началом:
Ты назвал меня куколкой год назад,
Ты сказал мне, что я хороша, на твой взгляд.
Это нарушение воскресной тишины необъяснимым образом очаровало меня, пока я вдруг не вспомнил, что Нора не была сегодня в церкви, каковое упущение, несомненно, было на моей совести. Я подкатил к ней и в ужасе воскликнул:
– Нора, ты не ходила сегодня утром на мессу! Это я тебя сбил с толку, это моя вина.
Она перестала петь.
– Да, Лоуренс, – серьезно сказала она. – Ты принял тяжкий грех на свою душу. Я не хотела поднимать эту тему, но меня это очень беспокоило.
– Почему ты не остановила меня, Нора? Я бы сходил с тобой к иезуитам на Крейг-стрит. Это моя любимая церковь.
– Ты не дал мне шанса, дружок. Ты заставил меня сесть на байк и выехать из города, прежде чем я сообразила, какой сегодня день и где я нахожусь.
– О дорогая! – простонал я. – Мне очень жаль, Нора.
– Ну не расстраивайся, мой мальчик. Надеюсь, это не смертельно, но если да, то, как я слышала, есть вещи и похуже.
Сказав это, она спрыгнула с велосипеда. Мы достигли тихой бухты с галечным пляжем, где у берега на ржавой цепи, прикрепленной к столбику, стояла небольшая лодка. В пятидесяти ярдах от берега плавно покачивалось на якоре странноватое, но симпатичное сооружение, выкрашенное в белый цвет, с окнами и дверью, в моем представлении – точная уменьшенная копия Ноева ковчега. Это был плавучий дом.
Нора вынула ключ из велосипедной сумки и отперла замок на лодочной цепи. Мы оттолкнулись, взяли по веслу и погребли к плавучему дому. Внутри он был точно как маленький дом со спальней, с комнатой отдыха, то есть своего рода гостиной, и с кухней, оборудованной металлической плитой. Там был ужасный беспорядок – незаправленная кровать, захламленный газетами и посудой стол, валяющаяся на полу пустая бутылка.
– Ну и кавардак, – сказала Нора, оглядываясь и морща нос. – Ну не важно, это не наша проблема. Как ты насчет искупаться?
– Я бы с удовольствием, – охотно согласился я, поскольку был в поту и пыли. – Но у меня нет трусов.
– Кто тебя увидит? – невозмутимо сказала она. – Я смотреть не буду, а если бы и посмотрела, разве я не твоя кузина? Иди разденься на верхней палубе. Но разумеется, будет холодно.
Я поднялся по трапу на верхнюю палубу, представлявшую собой ровную площадку, окруженную декоративной балюстрадой. По обе стороны бухты был лес, а за ней в солнечном свете сверкало озеро. Горная вершина вдали была синее, чем небо. Я сбросил одежду и, все еще в сомнениях насчет своей полной наготы, поспешно нырнул.
Это был шок – от ледяной воды у меня перехватило дыхание. Я вынырнул, ловя ртом воздух, но, заработав руками и ногами, почувствовал, как по венам бодро побежала кровь. Я уже плавал несколько минут, когда неожиданный всплеск заставил меня обернуться. Это моя непредсказуемая кузина решила поплавать за компанию. Было совершенно непонятно, есть на ней купальный костюм или нет. Видна была только ее голова, когда она быстрым брассом направилась прямо ко мне. Но меня пронзил страх, что она может оказаться без всего, в своем природном естестве. Я рванул прочь, как испуганная форель, инстинктивно повернув к берегу. Но она ожидала этого и отрезала мне путь к отступлению. Я повернул обратно. Она упорно преследовала меня, как рассерженная русалка. Из последних сил, уже чуть ли не задыхаясь, я достиг противоположной стороны плавучего дома, вылез и наконец почувствовал себя в безопасности.
Рядом с моей одеждой лежало полотенце. Вытершись, я с быстротой молнии впрыгнул в свои штаны. Спустя пять минут появилась она, стряхивая капли воды с волос, и, к моему огромному облегчению, вполне прикрытая.
– Почему ты не остался и не дал мне притопить тебя? Правда, Лори, ты такой стеснительный, это тяжело. Не будь таким серьезным, дружок. Расслабься. Ты слишком хороший, чтобы быть деревяшкой. Знаешь что? Я ведь тайком подсмотрела, как ты нырнул в чем мама родила, и, мягко выражаясь – чтобы ты не очень задавался, – тебе нечего стыдиться.
– Но, Нора, я лишь подумал…
– Ты слишком много думаешь. В этом твоя проблема. Короче, я слишком голодна, чтобы спорить, нам нужно поесть.
– Если тут есть что готовить… – с готовностью пробормотал я. – Я могу разжечь плиту.
– Когда ты узнаешь меня получше, и я надеюсь, что так оно и будет, ты обнаружишь, что я ненавижу готовить… примерно так же, как я ненавижу сэндвичи. В любом случае на этой посудине нечего есть, кроме консервов с сардинами и плесневелых крекеров с тмином.
Я начал говорить ей, что это вполне сгодится, но она уже стала спускаться с верхней палубы со словами:
– Я буду готова через минуту. Тогда и скажу, что у нас дальше.
Вскоре она вернулась. Затем мы сели в лодку, и я стал грести в указанном ею направлении, пока через полмили мы не оказались в другой бухте, где на берегу у дороги была гостиница с вывеской: «Герб Инчмурена. Джон Ренни, владелец». Мы высадились на небольшом деревянном причале. Здесь я заколебался. Надо было сказать правду.
– Нора… У меня нет денег.
– Что? – Она изобразила крайнее удивление. – Даже нет на кусман для Пэдди Мерфи?[106] Тогда мы пролетели.
Я покраснел, а она рассмеялась:
– Не волнуйся, дорогой Лоуренс, я угощаю.
Нора была, по-видимому, довольно привычным посетителем – владелец паба сразу ее узнал и пожал ей руку.
– Мистер Донохью сегодня не с вами, мисс? – Затем он окинул меня долгим взглядом, пренебрежительно отвернулся, после чего сказал: – У нас есть курица, ростбиф, вареная баранина с яблоками в тесте, а еще – творог и сливки. Вам выделим уютное местечко. – Как бы о чем-то вспомнив, он добавил: – Жена будет сожалеть, что не увиделась с вами. Она в деревне у дочки.
«Уютное местечко» оказалось обычной комнатой – покрытый клеенкой стол, плевательницы на посыпанном песком полу. Над каминной полкой в стеклянной коробке плыло грустное чучело щуки. Но поданные на стол деревенские блюда оказались отменными. Мы ели ростбиф – толстые ломтики говядины, розовые внутри и обжаренные по краям, с рассыпчатым картофелем и зеленью. К нему Нора заказала стакан пива. Я взял лимонад. Затем последовали яблоки, запеченные в тесте, щедро политые свежими сливками. Я съел две порции. Наконец на столе оказался брусок твердого желтого сыра данлоп. Откинувшись на спинку стула и потягивая пиво, моя кузина откусывала от ломтика сыра, с легкой улыбкой следя за тем, как я уписывал целый клин.
– Мы сможем как-нибудь повторить это, не так ли, дружок?
– О Нора, если только можно… Это все… так прекрасно.
– Нам нужно только завершить это кое-чем. Помнишь, я угощала тебя глотком портвейна в баре, когда мы еще были детьми? Теперь мы выпьем еще по глотку.
Она встала и вышла за вином. После долгого отсутствия она вернулась, держа в руках по бокалу.
– Ренни пытался расспрашивать меня о лошадях, – сказала она. – Обычно Мартин дает ему сведения.
При упоминании этого имени сладкий портвейн стал чуть горче. Тем не менее он придал мне храбрости.
– Нора… Ты часто приезжаешь сюда с Мартином?
– Ну, иногда. И с мисс Д. тоже.
– Полагаю… – я искал способ обойти эту болезненную тему, – это абсолютно естественно, что тебе нравится Мартин.
– Иногда он мне очень нравится. Иногда я его ненавижу. Теперь мы врозь.
– Надеюсь, вы и останетесь врозь.
– Почему?
– Потому что, если это тебя не оскорбит, – (портвейн продолжал помогать), – ты мне самому очень нравишься.
– Почему это должно меня оскорбить?
– Потому что, – пробормотал я, сердясь на самого себя, – ты знаешь, что я никто.
– Ради бога, дружок! – вскочила она. – Когда ты перестанешь заниматься самоуничижением? Ты себя недооцениваешь. Если хочешь знать, мне нравится быть с тобой – я и не думала, что такое бывает. Ты меня слышишь? Я наслаждаюсь каждым мгновением, как и ты. Ты увидишь, что это так. Пойдем к лодке.
Когда я встал из-за стола, меня охватила какая-то невероятная эйфория, вызванная обедом, портвейном и этим теплым выражением ее глаз. Под предлогом обсуждения лошадей Нора уже деликатно оплатила счет, о чем я мог только догадываться. Снаружи, когда мы проходили через сад гостиницы, бархатные желтофиоли, горячие на солнце, источали нежный восхитительный аромат. Прекрасный день продолжался. Мы добрались до плавучего дома, привязали лодку и вошли внутрь. Нора смотрела на меня с той едва уловимой искушающей улыбкой, которую я заметил, когда она натягивала чулки. Но что-то изменилось. Она больше не насмешничала. Вместо озорства ее глаза светились теплом и странным, сладким, затаенным обольщением. Она хохотнула:
– После такого обжорства меня тянет в сон. А тебя? Мы можем здесь растянуться.
Проследив за ее взглядом, я увидел, что кровать была аккуратно застелена. Должно быть, Нора это сделала, когда переодевалась после купания.
– Но день такой прекрасный, Нора. Разве не лучше полежать на верхней палубе?
– Я пробовала, – сделала она смешную гримаску. – Ужасно жестко.
– Я могу снять эти подушки с дивана.
– Ну… как хочешь, – сдалась она. – Но там совсем не так уютно, как в кровати.
Я собрал все подушки и отнес их на верхнюю палубу. Они были довольно потрепаны, кое-где с перьями, торчащими изнутри, но оказались достаточно мягкими, когда я разложил их на палубе и мы легли на них. Вокруг было блаженное тепло. Я закрыл глаза. Даже сквозь веки проникало солнечное сияние, соответствуя моему состоянию.
– Тебе удобно, Нора?
– Да, – сказала она. – Никогда не думала о подушках. Это было умно, Лори. Но где ты?
Она протянула руку. Все еще с закрытыми глазами я нашел ее маленькую ладонь и взял в свою. Она начала щекотать мою ладонь кончиком пальца.