Но только воздух вдруг стал менее прохладным, а движения моих конечностей уже едва ли можно было назвать легкими и изящными. Тем не менее второй круг закончился, я все еще был впереди, и оставался последний круг. С поднятой головой и тяжело колотящимся сердцем я рвался вперед из последних сил, сознавая, что слабею, но молясь о том, чтобы удержать лидерство. Увы, Небеса не услышали мою мольбу. Мне оставалось не более половины круга до финиша, когда, сделав мощный рывок, Пурвес обогнал меня, его жилистые ноги работали как поршни, локти молотили воздух. За ним, усердно сопя, меня обошли Симмс и еще двое. Я пытался нагнать их, но мне нечего было противопоставить этой коллективной атаке.
Мои собственные ноги, если про них еще можно было сказать, что они действительно принадлежат мне, поскольку я перестал их чувствовать, меня не слушались. Мои легкие разрывались, горло пронзала боль, я задыхался. Я понимал, что все кончено. Мое покрытое позором имя, которое больше никто не выкрикивал, растворилось в реве, смутно доносившемся из-за красной пелены, плывшей у меня перед глазами: «Пурвес, папа Пурвес!»
Продолжая бежать, но уже вслепую, я смутно осознал, что еще несколько теней проскользнули мимо меня. Когда, пошатываясь, я миновал сорванную финишную ленту, лишь один-единственный бегун, одинокий юный тюфяк по имени Чак, был позади меня. Я занял второе место с конца.
К счастью, палатка-раздевалка была рядом. Разбитый и униженный, чуть не в слезах, я неверной походкой добрался до нее и спрятался там. Согнувшись и тяжело дыша, я сидел на скамейке, а папа Пурвес пытался утешить меня:
– Миля – не твоя дистанция, мальчик. Если бы вдвое короче, ты бы победил. Но ничего, у тебя еще все впереди.
На его добрые слова у меня не нашлось ответа. Каким же дураком я был, с Теренсом заодно, чтобы считать, что в моем возрасте, без тренировок, будучи не в форме, можно соревноваться с мужчинами, опытными бегунами, выступающими за приграничный регион, профессионалами в некотором смысле. Наконец я очнулся, влез в свою одежду, бросил мокрую от пота форму в сумку и вышел наружу.
Тут же я столкнулся с Теренсом. Он ждал меня, и не успел я произнести жалкие слова извинения, как он взял меня за лацкан куртки.
– Я тебя уже заждался! – торопливо воскликнул он и, прежде чем я смог открыть рот, продолжил: – А теперь слушай, Лоуренс. Не приближайся ни к Донохью, ни к кому-либо из нас. Не подходи к машине. Ни в коем случае.
– Почему? – запнулся я. – Потому что я не победил?
– Да нет же, глупец! – Поколебавшись, он огляделся и понизил голос: – На самом деле у нас куча неприятностей из-за ставок. И для тебя гораздо безопаснее держаться подальше. Это все чертов Донохью, его вина. Я-то думал, просто повеселимся, а вышло дрянь дело. Так что тебе сейчас… нужно спокойно отправиться в город и ждать нас возле проезда под аркой. Помнишь, где мы въехали в город?
– Да.
– Ну и отлично. Менее чем через час мы там на машине подхватим тебя. Вот тебе фунт, если захочешь перекусить или что-нибудь еще, пока будешь ждать.
– Прости, что я проиграл, Терри, – наконец выдавил я из себя в муках стыда.
Он как-то странно посмотрел на меня, потом, не говоря ни слова, развернулся и поспешил прочь.
Я постоял, глядя, как он исчезает в толпе, затем, опустив голову, с сумкой в руке, выскользнул с этой территории через выход на поле для гольфа и потащился полевой дорогой к городу.
Глава тридцать вторая
Дорога впереди, к моему облегчению, была почти пустой. Поскольку соревнования продолжались до пяти часов, а теперь было не больше половины пятого, только несколько зрителей начали покидать спортивную площадку. Мертвецки уставший, я еле передвигал ноги, настолько погруженный в свой собственный мрак, что поначалу не обратил внимания на женскую фигуру, идущую чуть впереди так же медленно и устало. Но вдруг я увидел, кто это был, и, поспешив вперед, крикнул:
– Нора!
– Это ты! – удивленно обернулась она. – Ты бросил всех остальных?
Я жалко кивнул.
– Теренс велел мне держаться подальше от них. Я должен встретиться с ними у городской арки.
– Почему ты должен держаться подальше от них?
– У них проблемы со ставками на меня.
Она повернула ко мне бледное лицо – губы ее были твердо сжаты.
– Ты выиграл забег?
– Нет, Нора, не выиграл. Я был практически последним. Они все там были намного старше меня. У меня не было ни малейшего шанса, несмотря на все сказанное в газете.
– В какой газете?
Теперь мы шли рядом по дороге. Я достал из кармана «Рекламный Бервик», развернул его и показал ей абзац.
Она прочла его, посмотрела на меня, снова прочла, и взгляд ее устремился вдаль. Еле слышно она пробормотала что-то с такой мучительной горечью, что я был рад не разобрать ее слов. Она помолчала, а затем словно собралась с мыслями:
– Мой бедный Лоуренс, тебе не надо встречаться с ними под аркой. Ты вернешься домой поездом вместе со мной.
Это была неожиданная и яркая перспектива.
– Но разве они не будут меня ждать?
– Не будут! Не беспокойся о них, потому что они не беспокоятся о нас.
– Когда поезд, Нора?
– Без десяти шесть.
– Разве нам не надо будет пересаживаться в Эдинбурге?
– Нет. К счастью, это экспресс. Перед отъездом у нас будет время, чтобы ты поел.
– Ты тоже, Нора. – Она не ответила, и я с тревогой добавил: – Тебе все еще плохо?
– Я не совсем в форме, дорогой Лори. Но я делаю все возможное, чтобы справиться с этим. – Она облизнула губы и попыталась улыбнуться. – В последнее время нам обоим немного подгадили, но, если мы будем держаться вместе, мы сможем все исправить.
Очень медленно, поскольку Нора явно не хотела торопиться, мы добрались до города. Я думал, что весь Бервик отправился на соревнования, но улицы были запружены людьми, многие из которых, похоже, приехали из соседних деревень, а на открытом пространстве рядом с центральной площадью было устроено что-то вроде ярмарки с каруселями.
– Черт, не протолкнуться, – сказала Нора. – Должно быть, тут какой-то праздник.
Поискав, где мы могли бы поесть, она остановилась у небольшого ресторана с надписью в витрине: «Твидский лосось, вареный или жареный, 1 шиллинг 6 пенсов порция».
– Тебя лосось устроит?
– Очень, – сказал я. – Особенно жареный.
Я не пробовал лососины со времен роскошных ланчей у мисс Гревилль, казавшихся теперь такими далекими.
Мы вошли внутрь. Это была обычная столовая, с кухонными запахами и пара́ми, и настолько забитая народом, что мы с трудом нашли себе место. Нора заказала для меня лосося, а себе чай.
– Съешь что-нибудь, Нора, – попросил я ее. – Пожалуйста.
Она только покачала головой.
Пока мы ждали заказ, я сказал:
– Я все еще не могу понять, почему Теренс сказал, что у них проблемы.
– Лоуренс, дорогой, – сказала она, – не будем вдаваться в это сейчас. Это был просто грязный трюк, чтобы сделать грязные деньги. Они знали, что у тебя нет шансов на победу. Но не вини слишком сильно Теренса – он слабый и эгоистичный, но в душе он добрый. Для него это была просто забава. Донохью – вот кто виноват. Это он все придумал. – Ее голос посуровел. – Надеюсь, его там хорошо отдубасят. Хотя вряд ли. Ему, как всегда, это сойдет с рук.
Она достала носовой платок и вытерла лоб. Ее дыхание было учащенным.
Наконец человек в рубашке без пиджака со стуком поставил передо мной на стол лососину и тарелку картошки, сваренной в мундире. Это была добрая порция самой прекрасной рыбины, которая когда-либо водилась в Твиде. Я вдруг обнаружил, что голоден, и на время короткого, но интенсивного процесса поглощения пищи мои проблемы отступили. Только практически закончив с едой, я заметил, что Нора не притронулась к чаю.
– Здесь очень жарко, – оправдываясь, сказала она. – Пойду-ка ополосну лицо.
Я с беспокойством наблюдал за ней. Она была так не похожа на себя, даже когда мы шли, что я подумал: чем скорее мы сядем в поезд, тем лучше. Пока она отсутствовала, я попросил принести счет. Получилось два шиллинга и девять пенсов, и я заплатил банкнотой, которую дал мне Теренс, добавив еще три пенса «на чай» из полученной сдачи.
По главной улице мы направились к железнодорожному вокзалу. Он, к сожалению, был наверху на холме, откуда и начинался когда-то город. Хотя Нора не проронила ни слова, я чувствовал, что ей тяжело дается подъем. Но наконец мы дошли, и оказалось, что касса открыта. Я подумал про себя, что, когда мы сядем в поезд, Норе станет лучше.
Она достала кошелек и попросила два билета третьего класса до Уинтона.
– Тридцать два шиллинга и девять пенсов, пожалуйста.
Кассир выбрал два картонных билета из стойки, покрутил выступ маленькой черной штемпельной машинки и уже собирался сунуть билеты в прорезь, когда поднял на нас глаза:
– Вам на понедельник? Первый поезд уходит в семь пятнадцать утра.
– Какой понедельник! – воскликнула Нора. – Нам на сегодня на пять пятьдесят.
Он покачал головой:
– Сегодня нет поезда на пять пятьдесят.
– Как это нет! – возразила Нора. – Я сама его видела в «Справочнике Мюррея».
Он молча достал расписание, наклонился к нам и, вынув из-за уха карандаш, указал на страницу:
– Видите эту звездочку, мисс? Кроме воскресений и праздников. А сегодня субботняя ярмарка, самый большой праздник.
С тревогой посмотрев на Нору, я увидел, что это было для нее шоком. Она вся сжалась.
– Наверняка есть еще какой-то поезд?
– Ничего нет, мисс. И завтра ничего.
Подавшись назад и словно забыв про нас, он стал подгонять цифры на машинке.
Нора ухватилась за перила. Я подумал, что она вот-вот упадет в обморок. Все похолодело у меня внутри.
– Нора, нам нужно срочно вернуться к арке. Может, Теренс еще ждет там.
– Нет, – безнадежно сказала она. – Они наверняка уехали.
– Нужно проверить. Обязательно.
Арка была недалеко от вокзала. Вскоре мы были там и почти час молча стояли, напрягая глаза, в ожидании красной машины, а мимо, задевая нас локтями, проходили толпы, в то время как по главной улице катился и грохотал транспорт. Стало уже почти совсем темно.