Тяжелый случай эта Дэвиган, она достала меня, разозлила. О чем-то умалчивая, заставила меня беспокоиться. «Я все еще могу уничтожить тебя, Кэрролл». Я был уверен, что она не блефует и реально опасна, что есть у нее про запас нечто скрываемое от меня. Теперь я был абсолютно убежден, что это она столкнула мужа. Можно сказать, почти ожидаемо – сверху, с края крыши, с большой высоты, до смерти ей надоевшего… Она вдруг почувствовала этот внезапный, непреодолимый импульс – и толкнула. Чтобы удержаться, он пытался схватиться за нее – вцепился ей в рукав, оторвав клочок, и грохнулся. Это было простое уравнение, совершенно очевидное. Но надо было его решить.
Чтобы простимулировать мозговую деятельность, я медленно потягивал кирш, изготовленный из лучшей швейцарской вишни и оказывающий замечательное воздействие. Да, ответ следует искать в том, что можно назвать альянсом Дингволл – Даниэль. Каким бы нелепым это ни показалось, но между этими двумя существовало некое взаимопонимание, или, если быть более конкретным, некая тайна, нераскрытая или сознательно умалчиваемая, – возможно, была даже какая-то ничтожная улика, которая стала бы важным доказательством для вынесения судебного решения по этому делу. На первый взгляд абсурдная ситуация, немыслимая гипотеза с участием двух противоположностей – преклонного церковника Канона, пропитанного добродетелью, высушенного святостью, и маленького мальчика, не более семи лет от роду, сына жертвы. Тем не менее эти двое были близки между собой, как учитель и ученик, – тесно связаны общими интересами и взаимной приязнью. И еще, судя по поведению мальчика, по его сдержанной реакции на мои пытливые наводящие вопросы, можно было предположить, что он поклялся молчать, по крайней мере пообещал не раскрывать секрет.
Чем дольше я размышлял над этим, тем больше росло мое любопытство, тем больше я понимал, что только от Даниэля могу узнать голую суровую правду, и больше никак. И мне страшно хотелось этого. Заставить мальчика я не мог, но были более изощренные способы расколоть его. И, сделав такой вывод, я прикончил кирш.
Я знал, что с такими мыслями в голове мне будет не заснуть, поэтому сел за стол и написал письмо Лотте, объяснив, насколько я занят и как я надеялся и хотел увидеться с ней, но пока что вынужден выполнять свои служебные обязанности. После того как она мне звонила, я получил от нее два письма – второе выражало более чем нетерпение. Было уже поздно, когда я заклеил конверт. Я зевнул, разделся, принял теплый душ и отправился на боковую. И все же не мог заснуть. На сей раз причиной была не моя фобия. Помимо неразберихи с миссис Дэвиган, мешало и то, что я слишком долго не был в постели с Лоттой.
Но на следующее утро я встал рано, в прекрасном настроении, пообщался с Хозяйкой в офисе и получил от нее одобрительный кивок за свою пунктуальность.
– Вы знаете, что мы сегодня отправляем домой Гарви? – сказал я, приветствуя ее.
– Jawohl. – Она пытливо и с подозрением посмотрела на меня. – Значит, вы снова отправитесь в аэропорт?
– Нет, Хозяйка, – доверительно, почти ласково сказал я. – В последнее время я слишком часто там бывал. Гарви большой мальчик, я посажу его на поезд в Давосе, с авиабилетом в кармане и с биркой пациента в дырочке для пуговицы. Все, что ему нужно сделать, – это пройтись по Цюриху к воздушному терминалу. Там все знают про наше учреждение – про Мэйбелле.
– Ах так… – Она выглядела довольной, даже чуть улыбнулась. – Мне это больше нравится для него… – И многозначительно добавила: – И для вас, Herr доктор.
Уже второй раз на этой неделе я был «Herr доктор».
– И если вы не против, Хозяйка, вы ведь знаете, что я всегда с вами консультируюсь… Я бы взял с собой Даниэля. Для него это будет приятная перемена обстановки.
– Да? Вы считаете, ему это не вред?
– Вы знаете, Хозяйка, что его ждет. – Я изобразил на лице высшую степень гуманизма. – Разве вам не кажется, что ему нужно хотя бы немного понаслаждаться короткой жизнью, пока с ним все хорошо?
– Ja, хорошо сказано. Я согласна. – Хюльда кивнула и снова бросила на меня взгляд, в котором было ее собственное понимание моей причуды. – По крайней мере, он будет держать вас от дурного, а это хорош.
Как и следовало ожидать, Дэвиган была занята на кухне, колдуя над несколькими источающими вкусные запахи кастрюлями. Мне удалось незаметно от нее заполучить Даниэля, который подскочил от радости, услышав о неожиданной перспективе поездки. Мы сели в «опель», Даниэль и я впереди, Гарви сзади. Этот грузный пятнадцатилетний мальчик из Эдмонтона мало что о себе рассказывал. С тех пор как его выпотной плеврит перешел в сухой, он набрал вес, выглядел хорошо и, хотя не умел выразить свою благодарность, был, как мне казалось, признателен нам за помощь и лечение.
– Рад, что едешь домой, Гарви? – сказал я, обернувшись через плечо.
– Постольку-поскольку, сэр. – Он почти присвистнул на трех «с».
– Соскучился по друзьям?
– Ну, я соскучился по «Сперс»[214].
– Что-что?
– Он имеет в виду свою футбольную команду. «Тоттенхэм Хотсперс», – сказал маленький всезнайка, сидящий рядом со мной.
Через полчаса мы были в Давосе, и после того, как я посадил хорошо оснащенного ярлыками Гарви на цюрихский поезд, мы с Даниэлем попили какао у «Земмера» на Хай-стрит, после чего я, как и планировал, отвез его на большой крытый ледовый стадион. Хоккейный матч между «Вилларом» и «Давосом» только начался.
Я полагал, что ему понравится, но не ожидал, что настолько. Он стучал, хлопал, подбадривая местную команду, как самый заядлый болельщик. После матча, когда мы вышли, он сказал:
– Жаль, что я не смогу кататься на коньках, доктор Лоуренс.
– Почему нет?
Он улыбнулся и покачал головой:
– Боюсь, что моей игрой будут шахматы.
– Это и есть твоя игра, – искренне сказал я. – Если ты все еще хочешь сыграть партию в «Пфеффермюле», я могу это устроить.
– Ух, да, – сказал он с нетерпением. – Мне бы очень хотелось.
– Тогда давай назначим дату, – сказал я. – Как насчет следующей субботы?
Он засмеялся, пребывая в отличном настроении:
– Можно мне глянуть в свою записную книжку – проверить, свободен ли я? – И тут же вслед за шуткой добавил: – Нет, серьезно, это было бы замечательно.
В Давосе есть ресторан под названием «Fluehgass», где тихо и хорошо. Я отвез его туда. Несмотря на то что Гризон является немецкоязычным кантоном, меню было многообещающе напечатано по-французски, и, со всем возможным добросердием проконсультировав своего компаньона, я остановился на filet mignons aux bolets с pommes frites[215] и для начала – на чашке прозрачного густого супа из бычьих хвостов. Эта вечная телятина в Швейцарии уже надоела, но для Даниэля нежный розовый стейк был в самый раз. И я заказал полбутылки «Валь д’Ор Йоханнесбургер», восхитительного легкого вина из Сьона. Один бокал ему не повредит.
– Здесь очень приятно, – сказал он, потирая руки.
Мы сидели в уютном угловом закутке, возле выложенного натуральным камнем очага, в котором тлело сосновое полено.
На сей раз наша взаимоприязнь выросла до размеров, о каких я и не помышлял. Это далось слишком легко, и меня это в общем устраивало. Хотя Даниэль и мог быть занудой, но в то же время он был хорошо воспитан, никогда не докучал или не навязывался и знал, когда лучше помолчать.
Он покончил с супом и, приступив к filet, перевел на меня взгляд.
– Попробуй глоток вина.
Что он и сделал.
– Тоже очень вкусно. Как пьяный мед. Хорошо, что Хозяйка нас не видит, доктор Лоуренс.
– Почему бы тебе не отбросить «доктора», – предложил я. – Зови меня просто Лоуренсом.
Он перестал есть:
– Какой комплимент!
– Мне или тебе?
– Мне, конечно.
И, подняв глаза, он одарил меня теплой застенчивой улыбкой.
Она поразила меня, эта улыбка, влепив мне прямо между глаз. Где я видел ее раньше? На какой-такой старой треснувшей фотографии или в зеркальном отражении в давно забытом прошлом? «Улыбнись, дорогой, и посмотри прямо в камеру». Или когда я улыбался в зеркало, любуясь своей новой школьной фуражкой? Моя улыбка стерлась раньше глянца фотоснимка.
Я был потрясен и ничего не чувствовал, кроме слабости и пустоты. Бог мой, да ведь это точно был момент истины. Почему я раньше не дотумкал? Она же сказала мне, что «это» смотрит мне прямо в лицо – группа крови AB должна была насторожить меня – она почти естественно происходит от отцовской группы 0[216]. Но я из стольких постелей выбрался без последствий, я никогда не представлял себе, что в одной из них напортачу. И Дэвиган ждала, готовая выдать это мне в нужное время, держа это за пазухой, пестуя в одиночку, чтобы нокаутировать меня. Я содрогнулся. Она что, ожидала, что я упаду ей на грудь и зарыдаю? Льется нежная музыка, и молодые любовники наконец-то воссоединяются. Если так, то ни за что. Я был не из тех, кто падает в обморок и плавится как воск. Я должен был как-то выкрутиться. Должен был…
– Все хорошо, Лоуренс?
Я пришел в себя. Он с беспокойством смотрел на меня.
– Все в порядке. – В конце концов, он не виноват. – Просто что-то… что-то пошло не так.
Еще ни одно мое слово не было так близко к истине.
С помощью черного кофе и коньяка я разделался с оставшейся едой. Затем надо было отчаливать.
Как и вечером в первую нашу встречу, я уложил его на заднем сиденье машины. Мне хотелось помолчать, а ему следовало отдохнуть. После еды он был сонным. Я ехал медленно, едва помня зигзаги этой непростой дороги, глядя прямо вперед.
Мысль о том, что я совладелец этого брошенного на заднем сиденье имущества, этого грустного маленького чудика с хрупким телосложением и преждевременным интеллектом, с мощным мозгом в хилом теле, была и правда ошеломляющей. А вы ошеломлены?