Те, кому это удалось, попадали в плотное кольцо мустангов, которые, оказавшись без наездников, бестолково кружились и топтались на месте, теснимые вражеской кавалерией.
Тогда они снова соскакивали на землю, пытаясь выбраться из смертельно опасного водоворота перепутаыных животных. И, удирая во все лопатки, обнаруживали, что все их товарищи заняты тем же самым.
Кто-то крикнул:
— Измена! Нас предали! Измена!
И тут началось! Эти слова, словно трубный глас, пробудили дремлющий в глубине каждого человеческого существа страх.
— Нас предали! Измена! — в один голос завопили воины Лерраса и дружно бросились наутек.
Но бежать по каменистой почве, волоча за собой тяжелые длинные ружья, было не так-то просто, поэтому первыми из амуниции побросали ружья.
Потом оказалось, что шестизарядный кольт тоже немало весит, и револьверы последовали вслед за ружьями. Не переставая вопить, беглецы на ходу сбрасывали куртки, теряли сомбреро.
Некоторые из них, словно обезумевшие от страха ягуары, пытались вскарабкаться на почти отвесные стены каньона.
Кое-кто, совершенно потеряв голову, бежал прямо в долину.
Остальные — а таких оказалось большинство — бросились налево в первое же ответвление, уводившее в сторону от каньона Грегорио.
Их никто не преследовал. Полностью деморализованные, они теперь представляли собой легкую добычу для вооруженных до зубов бандитов. Товарищам Рубриса было не до погони. К тому же Эль-Кид запретил догонять бежавших. Совершенно обессилевшие от внезапно охватившего их веселья, бандиты размахивали руками, раскачивались в седлах как пьяные и хохотали словно полоумные.
С большим трудом преодолев смех, они подобрали брошенное вояками Лерраса оружие, богато украшенные мундиры и сомбреро и, связав эти трофеи в узлы, прикрепили к седлам захваченных ими лошадей.
Вся атака длилась минуты две. Никто из людей Рубриса не получил ни единой царапины, а в результате тридцать с небольшим человек завладели ста двадцатью отличнейшими лошадьми, не говоря уже об огромном количестве прекрасной амуниции, оружии и прочих пожитках, оставшихся в седельных сумках беглецов.
Когда веселье немного стихло, Кид поторопил своих людей со сбором трофеев.
Вскоре, под громовой салют ружейных залпов, появился Вильяхен в сопровождении пятерых товарищей, а с ними и Розита, которую, как свою спасительницу, громким ликованием приветствовала вся банда. С не меньшим восторгом была оценена и находчивость Эль-Кида.
— Рубрис брал пулями, а Эль-Кид убивает противника смехом! — говорили между собой бандиты, не переставая хохотать так, что едва не валились из седел.
Отряд следовал за Эль-Кидом по направлению к владениям Лерраса. Ехавший рядом с Розитой Кид напевал одну из старинных мексиканских песенок о любви, добрая часть которой в переводе на наш тяжеловесный язык звучит достаточно наивно и начинается примерно так:
Желтые, красные, синие ветры,
Вы все летаете под облаками,
В небесной купаетесь синеве.
Скажите, не встречали ли вы мою любовь?
Если ветер, нежнее апреля,
Дунет сквозь тепло ее темных волос,
Если золотящаяся в ночном небе луна
Глянет на нее, она распознает в ней мою любовь.
Одетая как индеанка в одежду из белой оленьей шкуры, отливающую в лунном свете серебром, Розита даже не улыбнулась. Она задумчиво наблюдала, как Эль-Кид, слегка задрав голову, поет песню.
Кавалькада еще не достигла тех мест, откуда были видны строения усадьбы Лерраса, когда навстречу им вылетел всадник. С полдюжины бандитов послали своих коней вперед, окружая его широкой дугой, но тот и не думал сворачивать. Несколько минут спустя они вернулись вместе с ним, выкрикивая:
— Тонио! Это Тонио!
Тогда Розита, дернув Кида за рукав, спросила:
— Как ты думаешь, откуда Леррас пронюхал, что вы выступили против него? Откуда он мог узнать, что вы движетесь по каньону Грегорио? Скажи мне, мой милый. Как они смогли узнать обо всем этом, если бы их не предупредил кто-то из наших? И… И я тебе вот что скажу: не успели вы отъехать, как Тонио вскочил на коня и поскакал словно бешеный. Не мог он…
— Нет! — отрезал Кид. — Не мог. Послушай, Розита, когда человек начинает сомневаться в самых преданных своих друзьях, которые не жалели для него собственной крови, то лучше ему погибнуть от их предательства, чем продолжать жить, мучаясь сомнениями в их честности. Что бы ни сделал Тонио, он не мог поступить так подло.
И Монтана приветствовал Тонио радостным восклицанием, крепким рукопожатием:
— Поедем с нами, Тонио. Теперь осталось всего пару пустяков. К тому же это по пути к Рио-Гранде… А почему ты вернулся?
— Я услышал стрельбу, вот и вернулся. Ты быстро со всем управился, Монтана.
— Мне помогла Розита. Да и удача оказалась на нашей стороне. Эй, Розита, спой мне эту песенку, про «Козодоя и волка», а?
— Устала я от всех этих песен! — не сводя глаз с Тонио, отмахнулась девушка.
Наконец впереди показались строения усадьбы Лерраса, и по команде Кида вся масса всадников, пришпорив коней, бешеным галопом понеслась вперед.
Кид на длинноногом жеребце летел впереди всех; отставая от него всего на полкорпуса, мчался Тонио.
Розита держалась немного в стороне от всей лавы всадников и поднимаемой ими пыли. Тяжелые мысли не оставляли ее.
Глава 25
Однако не все всадники из отряда Лерраса остались без коней. Среди них оказался и Эмилиано Лопес, поскольку к моменту атаки противника он находился в седле, чтобы удобнее было отдавать команды.
С поля боя дон Эмилиано бежал последним. Он даже выпустил все патроны из своего револьвера, целясь нетвердой рукой в атакующего врага. Затем, обнаружив, что остается один, а со всех сторон раздается леденящий кровь крик: «Рубрис! Рубрис!» — он развернул коня и, скрипнув зубами в бессильной ярости, поскакал домой.
Еще несколько всадников, нахлестывая мустангов, устремились за своим командиром, стараясь не отставать от него. С этим эскортом дон Эмилиано и подлетел к усадьбе Лерраса, полный гнева и отчаяния.
Едва достигнув двора усадьбы, его товарищи принялись кричать о полном провале.
Все было кончено! Все!
В эту ночь, ожидая новостей о попавшем в ловушку Эль-Киде, в доме Лерраса никто не ложился спать. А теперь вся усадьба гудела, словно потревоженный улей: хлопали двери, слышался топот бегущих по коридору ног, и вся челядь — мужчины и женщины — вопили как сумасшедшие.
Правда, старый дон Томас пытался внести в эту суматоху хоть какое-то подобие порядка.
Встретив в патио дона Эмилиано, он протянул ему руку.
— Не можем же мы все время побеждать! — выставив вперед клинышек бородки и крепко пожимая управляющему руку, заявил Леррас.
Дон Томас старался сохранять величие при любых обстоятельствах, и у него это получалось. Последняя фраза была позаимствована им у Луи XIV, который когда-то сказал нечто подобное своему побежденному маршалу.
Потом, повысив голос, дон Томас велел всем домочадцам собраться в патио; мужчинам было приказано привести и оседлать лошадей и мулов, а женщинам — собрать все ценные вещи, которые можно без труда захватить с собой.
Но как быть со всеми остальными ценностями? Куда девать великолепное убранство дома: мебель, огромные старинные гобелены, роскошные гардины и содержимое винных погребов? Как оставить фургоны на кованных железом колесах, пасущиеся стада коров и овец, накопленное по огромным кладовым добро?
От этих мыслей сердце дона Томаса разрывалось на части. Но, наблюдая, как женщины вытаскивают из дома громадные тюки с добром, он слегка успокоился. К тому же Леррас тешил себя планами о возмездии.
Однако он никак не мог смириться со случившимся. Все началось с того, что выпороли какого-то ничтожного пеона, Хулио Меркадо, — и пошло-поехало. Появился Эль-Кид, одна за другой посыпались неприятности. И вот теперь Леррас был вынужден бежать из собственного дома — самого любимого из всех его замков.
Он терял всего лишь часть богатства; оставалось значительно больше, но и этого было вполне достаточно, чтобы скрипеть зубами и тяжело вздыхать.
— Эмилиано, присмотри за Доротеей! — велел дон Томас.
Лопес тут же бросился в дом и через несколько секунд уже стоял в дверях ее спальни. Он нашел девушку совершенно спокойной, расхаживающей по комнате в белом развевающемся платье с дымящейся цигаркой в руке.
— Доротея! Доротея! — окликнул ее дон Эмилиано. — О чем ты думаешь! Разве ты не знаешь, что случилось? Нам надо спасаться! Почему ты в этом платье? Как ты сядешь на лошадь в таком…
— Дорогой мой Эмилиано, — постаралась успокоить его девушка. — Разве дело в том, как я одета? Мои служанки собирают самое ценное из моих вещей, и я вскоре спущусь вместе с ними в патио. Беги к отцу и скажи, что я сейчас буду.
После всех событий этой ужасной ночи Лопес соображал с трудом, тем не менее послушался Доротеи.
А немного погодя на взмыленном муле к дому подскакал пеон.
— Они приближаются! Они уже близко! Это Рубрис и Эль-Кид! — выкрикивал он.
В ответ по усадьбе пронеслась волна встревоженных воплей, и вся эта беспорядочная масса людей и животных, груженных добром Лерраса, поспешно хлынула со двора и направилась в сторону города.
Где-то далеко позади них слышался топот копыт, а впереди холодными звездами маячили огни города. К этой земле обетованной и устремился торопливый людской поток.
Они проехали уже целую милю, когда дон Томас окликнул Эмилиано:
— Почему Доротеи нет рядом с тобой?
— Она где-то здесь! — отчаянно вертя головой по сторонам, воскликнул Лопес. — Она где-то…
— Где? — проревел Леррас. — Во имя всего святого, Эмилиано, где она?
Ответа он не получил.
Действительно, Доротеи, наследницы богатства Лерраса, среди беглецов не было.
У дона Томаса помутился рассудок. Повернув коня, он направился обратно к усадьбе. Пришлось отнять у него поводья и силой везти к городу. Так он и ехал — без поводьев, в Отчаянии закрывая лицо руками.