Я полетел в Лондон, чтобы повидаться с мамой. Она живет в Москве, но встречаться мы предпочитаем в других странах, потому что поездки в Россию – не самый приятный способ провести время. Она привезла мне немного денег от российских издательств, и мы тут же прогуляли половину, взяв напрокат машину и объездив Англию, Шотландию и Уэльс. Моя мама заслужила такой подарок. Ей пришлось немало пережить в те годы, когда я писал эти путевые дневники. Интернета тогда не было, телеграф в России был крайне ненадежный, и порой она неделями и даже месяцами не знала, жив ли я еще.
На оставшиеся деньги я мог себе позволить короткую вылазку в тропики. Я попытался узнать, у каких видов крокодиловых брачный сезон в августе, но разные книги противоречили друг другу (позже я понял, что авторы часто путали сезон спаривания с сезоном откладки яиц, наступающим на месяц-два позже). В конце концов я решил съездить в Боливию. Туда были дешевые билеты из Майами, а в Амазонской низменности на востоке страны водилось пять видов кайманов, так что я мог надеяться застать нужный сезон хотя бы у одного из них.
Казалось бы, Боливия должна быть экзотической страной, но когда вы туда прилетаете, впечатление совершенно противоположное. Я только что побывал в чудесной, яркой Британии, маленькие поля которой казались с воздуха разноцветными витражами, и в Южной Флориде с ее роскошными тропическими закатами и бирюзовым океаном. А теперь под крылом самолета было Альтиплано, межгорное плато Центральных Анд, расположенное на большой высоте, сухое и холодное, – бурое море мертвой травы в ржавых пятнах кирпичных деревушек.
Я втиснулся в автобус до Ла-Паса, столицы страны. Несколько минут мы петляли по не особенно приятным на вид кварталам, а потом Альтиплано вдруг кончилось, и все пассажиры, не бывавшие тут раньше, разом ахнули.
Прямо перед нами плато обрывалось в огромный каньон почти две тысячи метров глубиной. Он был плотно застроен: бетонные небоскребы и соборы выстроились извилистой цепочкой по дну, а кирпичные соты рабочих кварталов взбирались на крутые склоны и выплескивались через край. По мере удаления от нас эта пропасть становилась все глубже, спускаясь в пыльные предгорья. Там, вдали, лежала Амазонская низменность, но нам ее было не видно, потому что далеко на востоке каньон изгибался, упершись в покрытый ледниками хребет Ильимани, вздымавшийся на две с половиной тысячи метров выше края плато и на пять тысяч метров выше самых нижних городских кварталов. В лучах заходящего солнца ледяная стена хребта горела неистовым пурпурным огнем.
Это место называется попросту Mirador el Alto (Верхняя смотровая площадка). Я провел в Ла-Пасе неделю, и каждый вечер ездил туда на маршрутке смотреть закат.
Все остальное складывалось не особенно удачно. Перед вылетом я списался с Альфонсо Кьерехасо, моим боливийским коллегой, который предложил помочь. Мы встретились в его маленьком офисе на южной окраине Ла-Паса, в зоне субтропической пустыни (всего в городе четыре климатических пояса). Жилистый, усатый Альфонсо с виду больше походил на лесного охотника, чем на кабинетного ученого. Он провел много лет в самых глухих уголках Амазонии и знал много такого, чего в книгах не найдешь. В частности, оказалось, что брачный сезон трех крупных видов кайманов наступит только через три месяца, в начале сезона дождей. К тому времени я уже должен был вести семинары для студентов в Майами. А два мелких вида в боливийской части Амазонии настолько редки, что про них никто ничего толком не знает. Моя экспедиция на глазах превращалась в бессмысленную трату времени и денег.
Мы решили, что я вернусь осенью следующего года. Пока что мы целую неделю составляли заявку на разрешение на проведение исследований. Все это время я жил в дешевом хостеле, развлекаясь короткими вылазками в пустынные овраги на восток от Ла-Паса, в испещренную ледяными озерами высокогорную тундру на севере, к циклопическим руинам древних городов на западе, у берегов озера Титикака, и на красочные индейские рынки в центре города. Ночи были жутко холодными, и я не мог дождаться, когда наконец смогу выбраться в тропические низменности.
На седьмой день я долго не мог вернуться к себе в хостел, потому что улицы были забиты восторженными толпами. По главной улице медленно двигался парад – молодежные ансамбли народного танца со всех концов страны. Я вытащил фотоаппарат и занялся съемкой. Через некоторое время я вдруг понял, что уже давно фотографирую одну и ту же девушку, забыв о прочих танцорах. Она заметила мое внимание, улыбнулась и сказала “спасибо”, когда кружение танца приблизило ее ко мне.
Я дошел вслед за ее группой до конца маршрута парада и представился. Девушку звали Кармен. Она приехала из шахтерского городка в дальней, южной части Альтиплано, в двух часах пути на автобусе. Она говорила на очень красивом испанском – медленном, внятном и несколько старомодном. Мы поужинали в ресторанчике в старой части Ла-Паса, а потом мне впервые за неделю в Боливии повезло. Хозяева моего хостела по случаю парада наконец-то включили бойлер. Прежде Кармен ни разу в жизни не доводилось принять горячий душ.
На следующий день я пригласил ее поехать со мной в тропические леса. Еще много лет назад я заметил, что нравлюсь в основном девушкам авантюрного типа, поэтому, если у меня с девушкой быстро налаживается контакт, я стараюсь предложить ей принять участие в каком-нибудь приключении. Кармен никогда не выезжала за пределы засушливых высокогорий и очень хотела увидеть лес, но, конечно, решение было непростым. Я был искренне восхищен ее смелостью, когда она согласилась. Мы пошли на автобазу и нашли водителя грузовика, собиравшегося в пятидневный маршрут вниз, на равнину.
В туристических буклетах дорогу из Ла-Паса в Амазонскую низменность называют Дорогой смерти и рекламируют как самую опасную в мире. Она популярна у любителей горных велосипедов, которые, раз по ней проехав, потом долго щеголяют в футболках со звучным названием.
На самом деле она не так уж плоха, но один участок, вырубленный парагвайскими военнопленными в почти вертикальном склоне, очень узкий. Никто не знает, сколько там на самом деле гибнет людей. В основном в аварии попадают нетерпеливые водители-горожане, выбирающиеся в поездки выходного дня, хотя автобусов и грузовиков под обрывом тоже валяется немало. Если соблюдать разумную осторожность, ничего особенно опасного там нет.
Подобно большинству дорог, связывающих высокогорья Анд с равнинами, Дорога смерти восхитительно красива. Она поднимается на высокий перевал, к самому краю вечных снегов, а потом спускается в облачные леса, полные причудливых цветов и колибри. Нам повезло с водителем: накануне он что-то праздновал и теперь останавливался каждые несколько километров, чтобы вздремнуть, давая нам возможность прогуляться по лесам на разной высоте, которые каждый раз оказывались совершенно непохожими на предыдущие. В конце концов он понял, что вести грузовик не может, и пустил меня за руль. Он был забавным мужичком с неистощимым запасом народных анекдотов. Узнав, что я живу в США, он обрадовался: “У меня там брат работает! Эрнесто Сальса зовут. Не встречал?”
Переночевали мы в палатке возле Коронко, города на вершине холма, покрытого эритринами – раскидистыми деревьями в облаке огромных алых цветов. С главной площади открывался сногсшибательный вид на Анды. Едва начало светать, наш шофер развел костер и принес пачку листьев коки в жертву Пачамаме, инкской богине плодородия. Этот ритуал полагается совершать каждое утро в августе.
Спустя несколько часов мы прибыли в Рурренабаке, город на самом краю Амазонской низменности. Рурре – странный гибрид сурового пограничного форпоста и международного центра по обработке туристов. Каждое утро заполненные гринго лодки отправляются к турбазам в лесах и саванне. Вернувшись через пару дней, туристы расслабляются и залечивают укусы насекомых в городских барах, пьянствуя бок о бок с индейцами, приплывшими из дальних деревень за припасами, браконьерами, ждущими скупщиков шкур, лесорубами, едущими в лес из отпусков в родных городах на Альтиплано, водителями грузовиков, отдыхающими перед двухдневной дорогой в Ла-Пас, и торговцами кокой, которые свои маршруты не рекламируют.
Для меня этот городок оказался кладезем информации. Я расспрашивал охотников, рейнджеров национального парка, гидов и бывших торговцев каймановыми шкурами. Мне пришлось провести больше времени в барах и выпить больше дешевых коктейлей, чем за всю предыдущую жизнь. Все были рады поделиться знаниями, и хотя рассказы нередко противоречили друг другу или казались слишком невероятными, кое-какие полезные сведения постепенно набирались. Я узнал много такого, чего в книгах не было, – например, что разные виды кайманов “поют” в разное время суток. В окрестностях Рурре водилось четыре вида кайманов, но обычен был только один, кайман жакаре.
Как-то вечером, когда мы сидели в очередном баре, беседуя с владельцем турагентства, к нам подошел пьяный местный житель и попытался завязать разговор с Кармен. Она вежливо попросила его отойти, но он принялся ее лапать. В таких случаях правила этикета в барах всего мира строги и недвусмысленны: я взял пустую пивную бутылку и треснул хулигана по голове. Его друзья извинились и утащили бессознательную тушку на улицу. Я думал, что инцидент исчерпан, но наутро на пороге нашего номера появились два пунцовых от смущения солдата и объявили, что их командир вызывает меня на дуэль. Мне предлагалось выбрать оружие из двух вариантов: мачете или автомат
Калашникова. Стараясь улыбаться как можно безмятежнее, я сказал, что принимаю вызов и что мне безразлично, каким именно оружием избавить их от командира. Мы с Кармен как раз собирались уехать в лес, так что дуэль назначили на первое утро после нашего возвращения. Солдаты с видимым облегчением удалились.
Я поговорил со знающими людьми в городе и выяснил, что дуэли в Боливии запрещены и случаются очень редко, в последние годы – почти никогда. Кроме того, считается совершенно недопустимым для офицера вызвать на дуэль штатского. Иностранца на дуэль не вызывали, кажется, ни разу в истории страны. Все сходились во мнении, что смерть будет для моего противника не самым худшим результатом и что, скорее всего, он либо еще не протрезвел, либо блефовал, не ожидая, что я приму вызов. Я небрежно и как бы по секрету сообщил двум особо болтливым барменам, что являюсь опытным ветераном поединков на мачете. Это было некоторым преувеличением: когда-то я занимался пару месяцев кэндо, но катана все-таки не то же самое. Я также рассказал им, что в России все мальчики ежедневно учатся стрелять из автомата Калашникова начиная со второго класса школы. Это, конечно, тоже преувеличение, но в моем случае было почти правдой, потому что в школе я ходил в стрелковый кружок.