Куда ты, красавица, сердце мое унесла?
Куда ты исчезла? Утрата моя тяжела.
Прекрасная и сладкогубая! В день, как вернешься
И сердце отдашь мне, скажу я: «Аллаху хвала!»
За голову твою, мой друг, свою отдам,
Луна ты иль звезда, увы, не знаю сам,
Но с помощью Творца моей ты скоро станешь,
Хоть на небо взойди, тебя найду и там.
Закуталась Ниса в атласный свой наряд,
И украшения как звездочки горят,
Сидит красавица с надменным мужем рядом,
За ней, как за луной, служанки-звезды в ряд.
Я пустыню верхом пересек в этот вечер,
Я увидел прекрасный цветок в этот вечер,
Чтоб ослеп я! Ведь это подруга моя!
И ее не узнать как я мог в этот вечер?
Ты изменила мне, и в том сомнений нет,
Я понял: верности в тебе и тени нет,
Собака, та за хлеб и ласку благодарна.
Неужто повод я давал к измене? Нет!
О красный мой цветок, о белый мой цветок!
Из сотни юношей лишь ты меня привлек,
Из сотни юношей лишь ты принес мне горе,
Не вспомнил обо мне, не написал двух строк.
Волк овечку темной ночью уволок,
Распусти косу и выйди, мой дружок,
А проснутся ненароком домочадцы —
Скажешь: нищий приходил, мол, на порог.
Ворон черноголовый и ширококрылый,
Все на родине, мы на чужбине постылой,
Ворон черноголовый, крылами взмахни,
Полети и привет передай моей милой.
Шахиня всех девиц, краса вселенной всей,
Ты сладостно поешь, совсем как соловей,
Ты в чащах юности — прекраснейшая роза,
Не мажешься сурьмой, однако всех милей.
Я голову твою благословляю ныне,
Ты сердце радуешь, скорбящее в пустыне,
И если навсегда ты клятву сохранишь,
Считай, что вольную ты дал своей рабыне.
Опять весна пришла, и я от солнца пьян,
Как старый бактриан, ведущий караван,
На всех верблюдах груз за двести манов[29] весом,
Один я налегке, несчастный бактриан.
Эх, обзавелся бы я кобылицей
Масти соловой, с крутой поясницей,
Плетью б хлестнул и — как вихрь — по следам
Сладкоречивой моей, яснолицей.
Стократно салам! Куропатка хмельная моя!
Шутя, ты платок носовой унесла у меня,
Шутя унесла, но теперь уж храни его свято,
К тебе мое сердце привязано с первого дня.
В златотканой чадре ты на крыше стоишь, мое диво,
Твоя шея и лик — все достойно любви, все красиво,
Твоя шея и лик безупречны, не знают пороков,
Есть один лишь порок у тебя: неверна ты и лжива.
Ни пред кем не открою души в чужедальном краю:
Ну кого я там встречу, кто понял бы душу мою?
Друг один у меня сокровенный — замочек на сердце,
Ключ давно я запрятал, его никому не даю.
Та черноглазая, что глазки строит мне,
Дала мне с ранних лет беды вкусить вполне,
Еще я был юнцом, мальчишкой желторотым:
Она меня зажгла — с тех пор горю в огне.
Прекрасна ты, мой свет, как серна на скале,
О, станом тонкая, ты куришь наргиле.
Бессонные глаза совсем ты сна лишила,
Так обними ж меня, раз держишь в кабале.
От унынья и горести сердце во прахе опять,
Тяжело на душе, и ношу я печали печать,
Никаких нет желаний во мне, никаких упований,
У дворцов есть желанья. Что могут руины желать?
На проклятую жизнь я махнул бы рукой,
Но нельзя, дорогая, расстаться с тобой,
Мое сердце с любимой, как быть мне — не знаю,
Как же в путь мне пойти без моей дорогой.
Погляди-ка, что небо со мной сотворило,
Горе мира всего мне оно подарило,
Горя в мире, увы, — как в пустыне песку,
Горсть в лицо мне швырнула недобрая сила.
Красотка, мне беда и срам с ней вместе — от тебя,
За годом год теряю счет бесчестий от тебя,
За годом год и день за днем я жду тебя напрасно,
Но ни привета нет, увы, ни вести от тебя.
Мысль моя в бирюзовой стране, о Аллах,
От любви я сгораю в огне, о Аллах,
Страшно мне, что однажды умру на чужбине,
Кто же саван там сделает мне, о Аллах.
Облачна ночь, тучи черные, как воронье,
К милой иду, я сережки купил для нее,
Если она надевать не захочет сережки,
Станет кровавою раною сердце мое.
У всех подружки есть. Одни, о боже, мы.
Кто на базар идет в дрянной одеже? Мы.
Все в платье щегольском, ну впрямь молодожены,
На нищих в рубище, увы, похожи мы.
Лишь взгляну я — горю от любви и тоски, дорогая,
Разрывается сердце мое на куски, дорогая,
Я схватил бы в охапку тебя и умчал далеко,
Раз тебя не хотят мне отдать по-людски, дорогая.
Золотые сапожки куплю — пригодится.
Не пойдут ли в посланники рыба иль птица?
Если да, то отправлю я их за тобой,
О красотка, когда соизволишь явиться?
Красавица, забыла ты о боге,
Совсем, видать, ушла с моей дороги,
Ты держишь пса. Откуда знать ему,
Свой или посторонний на пороге?
Твои пальцы сродни сердоликам, алмазам сродни,
То ли сладкие, то ли соленые — губы твои,
Дай к рубиновым этим губам прикоснуться губами,
Неужели их черви источат, съедят муравьи?
Словно два голубка на балконе, мы жили на свете,
Пили влагу, клевали зерно, беззаботны, как дети.
Всемогущий Аллах! Накажи тех, кто ставит силки,
Голубок мой в далекой степи угодил в чьи-то сети.
Позапрошлую ночь я, как водится, спал,
Снилось мне, что владыкою мира я стал,
Снилось мне: твои губы нашел я губами,
А проснулся — все губы себе искусал.
Мне надо бы ночь и луну, что еще?
Красавицу надо жену, что еще?
На нежную, в родинках, грудь мне прилечь бы,
Прилягу — и тут же усну, что еще?
Сына муллы мне в друзья, чтоб он был грамотей,
Книгу любви, чтобы мог прочитать без затей,
А как помру я, как в землю останки зароют,
Чтоб он с молитвой стоял над могилой моей.
По ущельям пойду я, по гребням высот,
Ткань возьму, пусть подруга рубаху сошьет,
Ну а если откажется шить мне рубаху,
Запалю-ка огонь, пусть весь мир он сожжет.
Взгляни, подруга, полночь настает,
На ветке соловей хмельной поет,
Он тайну сердца поверяет розе,
Никто их и водой не разольет.
На высокой горе плач и стоны, похоже,
Как, скажи, без тебя я возлягу на ложе?
Если буду лежать на пуху и шелках,
Все равно стану плакать и сетовать тоже.
Ты уехал далеко, уехал в чужие края,
В растревоженный улей душа превратилась моя,
В растревоженный улей душа превратилась. Что делать?
Ты хотел, чтоб была погребенною заживо я.
Вечно зелен твой сад, в нем листва пожелтеет едва ль,
Как стеклом, ты изрезал мне сердце, неужто не жаль?
О друзья, о родные мои, берегите друг друга:
Ангел смерти — булыжник, а жизнь человека — хрусталь.