Но Хан-Хулюк не стал её слушать, не поверил ей.
— Когда при смерти лежит моя дорогая сестра, которую я берёг, как зеницу ока, как косточки моих пальцев, как же я могу примириться с этим?! — сказал он и уехал.
Красавица Алдын-Хува проводила его со слезами. Никто не знает, сколько времени ехал Хан-Хулюк. Но вот он взобрался на гребень огромной чёрной тайги и увидел под солнцем очертания чёрного озера. «Жива ли ещё моя сестра? И жив ли останусь я сам, доеду ли до этого озера?» — с грустью и тревогой подумал Хан-Хулюк и поехал вперёд. Наконец, он добрался да берега, вырвал с корнями лес, растущий в два ряда, сделал себе плот и поплыл на нём к середине озера Хиндиктиг.
Неизвестно, сколько он плыл. О наступлении зимы узнавал по инею, о том, что пришло лето — по росе. Доплыл до семи чёрных пен, зачерпнул их в семь чёрных кувшинов и повернул обратно. Неизвестно сколько времени плыл — за это время плот его сгнил и развалился. То на коне плыл дальше Хан-Хулюк, то сам плыл и, наконец, кое-как выбрался на берег. Тут он увидел, что его конь Хан-Шилги очень устал — так устал, что уже рядом со смертью стоит. Тогда богатырь собрал целебные травы, росшие вокруг, и дал их коню, сам же подоткнул полы халата, взвалил на плечи семь чёрных кувшинов, седло и узду и пошёл домой. Шёл он и шёл, шёл и шёл, и усталость валила его с ног. Тогда богатырь повесил на вершину невысокого дерева седло и уздечку и пошёл дальше. Шёл он, шёл, шёл и шёл, так долго шёл, что не осталось мышц на его теле, на голенях его ног выступили серые кости. Дойдя до чёрного чума красавицы Алдын-Хува, Хан Хулюк оставил возле него семь чёрных кувшинов, потому что не мог нести их дальше. Сил у него не было, даже чтобы зайти в чум, он пополз дальше, домой. Мышцы его бёдер высохли, из последних сил, еле-еле приполз в свой аал.
На рассвете вышла из аала красавица Сай-Куу и закричала:
— Ползут кости неумирающего, нестареющего Хан-Хулюка! Наконец-то он слаб и можно его победить! Заколите белого быка, снимите его шкуру, зашейте в ней кости Хан-Хулюка, выройте яму-пропасть глубиной в шестьдесят саженей и бросьте в неё останки богатыря!
Тут забегали сразу все в аале: Морулдай-Мерген, владеющий конём Бора-Шокар, Алдай-Мерген, владеющий конём Ак-Сарыг, Когээдей-Мерген со своим конём Кок-Шокар…
Как бы ни был слаб удалец Хан-Хулюк, сумел он отрубить голову Морулдай-Мергену. Но Алдай-Мерген и Когээдей-Мерген вместе напали на Хан-Хулюка и разрубили его топором.
Сняли шкуру белого быка, зашили богатыря в эту шкуру, оставив только указательный палец, и бросили в яму-пропасть глубиной в шестьдесят саженей. Дали своему убитому другу Морулдай-Мергену целебные травы и вылечили его. А указательный палец Хан-Хулюка погрузили в телегу, отвезли к Тихому морю и бросили в воду.
А потом угнали весь аал Хан-Хулюка, не оставив даже вороны, чтобы каркнуть, даже сороки, чтобы вскрикнуть…
Синий бык, красная лисица, семь мальчиков-шулбусов, верблюжата двух белых верблюдов, красавица Алдын-Хува — все сразу узнали о смерти Хан-Хулюка по тем вещам, которые он им оставил. Быстро прибежали к аалу-стойбищу богатыря, но там никого не оказалось. Осокой-травой заросли все окрестности, полынь-трава выросла выше коновязи!
Самый старший из семи братьев — семи мальчиков-шулбусов — мог идти по следам муравья семилетней давности, второй мог слышать шум из самого далёкого далёка, третий мог идти по следам рыбы по дну моря, четвёртый был такой сильный, что мог поднять и кружить большую круглую гору, пятый мог прицелиться и выстрелить в мгновение ока, шестой мог проглотить воду целого моря, а самый младший мог идти по следам паука на песке.
Мальчик, умеющий идти по муравьиным следам семилетней давности, пошёл по следам; мальчик, умеющий слышать, стал слушать. Так они узнали, что Хан-Хулюк полз по земле, а потом провалился в яму-пропасть глубиной в шестьдесят саженей и лежит там.
— Тело Хан-Хулюка растворилось, оно накрыто серым холмом Болчайты и лежит в яме-пропасти глубиной в шестьдесят саженей. Что же ты сидишь, брат-богатырь? — спросили старшие братья у третьего.
Все вместе они окопали холм Болчайты со всех сторон, набросили на него аркан, другой конец аркана привязали к рогам синего быка и открыли пропасть. Мальчик-силач спустился в неё и вынес наверх кости Хан-Хулюка, не рассыпав и не уронив их.
Красавица Алдын-Хува начала лечить Хан-Хулюка теми волшебными лекарствами, которые добыл он сам, а она спрятала до поры до времени. Вот у него выросли мышцы, тело покрылось кожей, лицо обрело здоровый цвет.
Мальчик, который мог идти по следам паука на песке, пошёл по следам-запятникам богатыря и нашёл семь чёрных пен в семи чёрных кувшинах, которые Хан-Хулюк оставил около чёрного чума. Алдын-Хува намазала ими богатыря, и он начал дышать. Но всё же вылечился пока не до конца — дыхание его было слабым, и он не мог говорить.
Мальчик, который слышал любой шум из далёкого далёка, начал слушать, пересчитал все его кости и увидел, что не хватает указательного пальца. Тогда мальчик, который мог идти по следам муравья, оставленным семь лет назад; мальчик, который мог идти по следам рыбы по дну моря; мальчик, который мог идти по следам паука на песке — все вместе пошли искать палец Хан-Хулюка.
Шли они, шли, и след привёл их к Тихому морю. Мальчик-шулбус, который ходил по следам рыбы, превратился в рыбу и вошёл в море. Он спрашивал у всех рыб, что ему встречались, об указательном пальце Хан-Хулюка. Переспрашивал тысячи-миллионы рыб, но никто из них ничего не видел и не знал… Мальчику стало очень грустно. Вдруг он увидел, как плывут вверх по морю два старых тайменя, исполняя горловое пение.
— Не в это ли море бросили враги указательный палец человека по имени Хан-Хулюк? Может быть, вы что-нибудь видели или слышали, старцы? — спросил он тайменей.
— Когда-то давным-давно покатилась по берегу и свалилась в воду большая белая скала. Она лежит у устья реки, и много рыб зимует внутри неё. Может быть, эта скала и есть палец, мальчик? — сказали таймени. Стремительно поплыл мальчик-шулбус к устью реки, нашёл белую скалу и увидел, что это и есть то, что они искали.
Вернувшись обратно, он сказал брату-силачу, который умеет кружить гору:
— Рядом с устьем тихой чистой реки, над белым водопадом лежит палец Хан-Хулюка величиной с горный хребет…
Силач взял с собой мальчика, который мог проглотить воду целого моря, и без лишних слов пошёл и принёс указательный палец Хан-Хулюка. Вернувшись в аал, палец прирастили к руке богатыря. Вздрогнул Хан-Хулюк, но не сказал ни слова и больше не шевелился.
— Что ж, ещё никогда я не перешагивала через удалого богатыря, только теперь мне придётся перешагнуть через его плечи, — сказала красавица Алдын-Хува. Она трижды взмахнула золотой плетью, произнесла заклинание-благословение и трижды перешагнула через Хан-Хулюка.
— Ох, я, кажется, слишком долго спал! — сказал Хан-Хулюк и встал на ноги! И вместе с друзьями они смеялись, вспоминая хорошее, и плакали, вспоминая плохое.
— Жив ли мой конь Хан-Шилги? — спросил Хан-Хулюк. — У кого из моих друзей есть волшебство, чтобы оживить его?
Мальчик, который слышал шум из далёкого далёка, прислушался и сказал:
— Конь твой жив. Он нашёл своё седло и уздечку… Теперь на нём поскрипывает седло и звенит уздечка, он радостно ржёт и бежит сюда…
Совсем скоро семь братьев подвели к Хан-Хулюку его могучего коня Хан-Шилги.
— Умершего меня вы спасли, погасший мой огонь вы зажгли, спасибо! Вы доказали свою дружбу. Сейчас идите по домам, я должен расправиться с врагами! — сказал богатырь.
И друзья его разошлись каждый в свои края.
Хан-Хулюк достал из реки Моруй дрова величиной с жерёбую кобылицу, собрал в окрестностях дрова величиной с яловую кобылицу. С грохотом разбил он скалы-камни с северной и южной сторон, раздул меха, изготовленные из шкур шестидесяти маралух, и сварил стальную калёную стрелу. Потом богатырь смастерил тутой чёрный лук и, оперив стальную красную калёную стрелу, стал натягивать тетиву, пробовать свою силу. Увидел он, что стал сильнее прежнего. А конь его Хан-Шилги так хорошо отдохнул, стал таким здоровым и упитанным, что подмышки его разрывались, ляжки его лопались от удали, и он резвился, как молодой жеребёнок!
Тогда Хан-Хулюк взобрался на свою тайгу, откуда обычно наблюдал за окрестными землями, посмотрел вокруг в свою девятисуставную подзорную трубу и начал думать. И думал он думы, которых никогда раньше не думал, и были у него чувства, которых никогда раньше не было. Рассердился-рассвирепел Хан-Хулюк, сел на коня Хан-Шилги и поехал.
Он въехал в аал-стойбище предавших его названных братьев и увидел, что три силача имели три отдельные юрты. Морулдай-Мерген, владеющий конём Бора-Шокар, Алдай-Мерген, владеющий конём Ак-Сарыг и Когээдей-Мерген, владеющий конём Кок-Шокар, — все они, испуганные, выглядывали из-под вьюков, трясущиеся, выглядывали из-под тронов.
— Что вы хотите: рождённый матерью горячий крепкий кулак или выкованную мастерами-кузнецами холодную сталь-железо, негодяи? — крикнул Хан-Хулюк так громко, что их волосы дыбом встали.
— У нас нет слов, чтобы ответить тебе, делай с нами, что хочешь, могучий бессмертный Хан-Хулюк, — ответили они.
Хан-Хулюк разорвал трёх силачей в клочья и бросил на три стороны, чтобы они превратились в мух и комаров, которые будут докучать скоту будущего времени; в насекомых-муравьёв, которые будут съедать корни всех трав…
Потом удалец из удальцов, молодец из молодцов, богатырь Хан-Хулюк вместе со своим конём Хан-Шилги перевёз свой аал-стойбище на прежнее место, возвратился к родным скалам Чангыс-Хая и Чавыс-Хая и женился на красавице Алдын-Хува. На холме он поставил юрту, а в ровной степи пас скот. Жил в мире и согласии со всеми. Жил долго-долго: пока он жил, удлинились овраги, углубились лощины.
Лесной заяц-беляк
Жил-поживал в лесу белый заяц. Вот бежал он однажды по своим делам и вдруг увидел медвежью берлогу. Остановился, присел осторожно. Смотрел на неё, смотрел, потом внутрь вошёл. Там были маленькие медвежата.