Изобразительные средства южнославянских песен часто совпадают с восточнославянскими. Одинаково употребительны постоянные эпитеты: ясное солнце, светлый месяц, ясная звезда, ясное небо, темная туча, синее море, зеленый лес, тихий Дунай (в значении — любая река), огненный змей (и змей огнянин, огняник), лютая змея, черный ворон, серый сокол, добрый конь, добрый юнак (молодец), острая сабля, русая коса, родная мать, старая мать и др. Но «красным» в песнях южных славян чаще называют молодца, нежели девушку. Девушка — «лёпа» или «хубава» (красивая; ср. в том же значении слова «купав», «купава» в былинах). Дороги в песнях не широкие, как у нас, а ровные, что немаловажно в условиях гор. Очень употребителен эпитет «белый»: белое лицо, белые руки, белая девушка, белый день, белый двор, белая башня (дом), белый Дунай, белый камень, белая стрела, белые лебеди и др. Белый цвет — символ чистоты, священности и принадлежности к родине, в отличие от черного, «нечистого» цвета.
В южнославянских песнях мы обнаруживаем несколько десятков типизированных описаний внешнего вида, поступков и действий героев (на ряд из них указано в примечаниях). Около пятидесяти схожих описаний встречаются и в восточнославянском фольклоре, что также подтверждает генетическое родство фольклорных традиций.
Но более всего сходны славянские песни между собою по содержанию, по мотивам и сюжетам. Любопытно, что наибольшая концентрация сходных эпических сюжетов наблюдается в меридиональном направлении: на Русском Севере, в Полесье (в чем убедился автор в ходе экспедиций 1974–1975 гг.), на Карпатах (Западная Украина, Словакия и Моравия), в Западной Болгарии и Македонии. Не случайный, нередко очень древний характер сходства эпики славян в разных районах их расселения подтверждается и внушительным числом сходных текстов, обнаруживаемых в фольклоре литовцев, ближайших родственников славян.
Мы с детства узнаем о Гильгамеше и древнегреческих мифах, читаем «Илиаду» и «Одиссею», знакомимся с памятниками творчества других народов мира. И это прекрасно! Познание культурного наследия другого народа есть одновременно и обогащение собственной культуры. Творчество южных славян особенно близко и дорого, ибо с ними нас связывают многие и прочные узы прошлого и настоящего.
Мифологические песни
Солнце и Добринка[1]
Была у матери дочка,
Одна кровинка Марийка.
Росла она, возрастала,
Вошла в девичий возраст,
Могла хозяйничать в доме.
Стала ее матушка сватать,
Просватала, выдала замуж,
Но чада она не имела,
От сердца рожденного чада.
Мать говорит Марийке:
«Марийка, дочка Марийка,
И на это ль тебя наставить?
Ступай-ка ты вниз на Тунджу,
На Тунджу и на Марицу,[2]
Найди там камешек белый,
Обмой его со стараньем,
Укутай в теплые пелены,
Положи в золотую люльку,
Его, Марийка, баюкай,
Баюкай, пой ему, дочка:
«Баю, камешек, баю,
Стань у меня дитятью!»»
Послушалася Марийка,
Пошла она вниз на Тунджу,
На Тунджу и на Марицу.
Нашла она камешек белый,
Его в реке искупала,
Тепло его запеленала,
Клала в золотую люльку.
Марийка камень качала,
Качала и песни пела,
Триста песен пропела,
Ни разу не развернула.
А как его развернула,
Вот уж большое чудо:
Камешек стал дитятью.
И окрестили младенца,
Дали красивое имя,
Красивое имя Добринка.
Росла она, вырастала,
Взрослой девушкой стала,
А мать ее не пускала
Ни по воду, ни к скотине.
Мать как-то пошла за водою,
Добринка из дому вышла
И на балконе села,
Там вышивала на пяльцах.
Там Солнце ее увидало,
Глядело три дня, три ночи,
Глядело и трепетало
И заходить не хотело.
Мать ему ужин готовит,
Готовит, его ожидает,
Ждет его и вздыхает:
Где это сын задержался?
Как воротилось Солнце,
Мать ему тихо молвит:
«Солнце, милое Солнце,
Где же ты задержалось,
Вот уж еда остыла?»
Солнце не отвечает,
Только чело хмурит.
Мать на него поглядела,
Вновь ему тихо молвит:
«Сын, почему не скажешь,
Зачем ты светишь так долго,
Светишь и не заходишь,
Матери не отвечаешь?
Зачем спалил ты, сыночек,
Старых людей на ниве
И молодцов в Добрудже[3],
Малых девиц в Загорье?»[4]
Солнце матери молвит:
«Ведаешь ли ты, мама,
Какую узрел я девицу
На нижней земле под небом?
Я на небе — светило,
Она на земле — Солнце,
Среди людского рода
И среди трав зеленых.
Знаешь, матушка, знаешь,
Коль не возьму ее в жены,
Мне не светить так ясно,
Как до сих пор светил я».
Мать ему отвечает:
«Солнце, мамино Солнце,
Как ты возьмешь невесту,
Ведь на земле невеста,
А мы на небе синем?»
Солнце снова ей молвит:
«Мы заберем ее просто:
Пустим лучи золотые,
Их превратим в качели,
Их на землю опустим,
В лучший девушкин праздник,
Как будет Святой Георгий[5],
Явятся старый и малый
Во здравие покачаться,[6]
С ними придет Добринка,
Сядет она на качели,
Во здравье качаться станет,
А мы качели потянем
И прямо в небо поднимем!»
Как придумало Солнце,
Так и сделало скоро:
Лучи золотые пустили,
Привязали златые качели,
На землю их опустили
В лучший девушкин праздник,
Как был Святой Георгий.
Сходились старый и малый
Во здравие покачаться,
И вот явилась Добринка
Во здравие покачаться.
Когда на качели села,
Села и закачалась,
Вверх поднялись качели,
Под синее ясное небо.
С тех пор и по наши поры
Светят на небе два солнца;
Первое солнце — Солнце,
Другое солнце — Добринка,
Солнце сияет летом,
А Добринка — весною.
Солнце и Мария[7]
Девица Мария, Мария!
В Марию солнце влюбилось,
Не выходит Мария из дому,
Чтобы солнце не увидало.
У Марии мать неродная,
Не верит она Марии,
Искупала мачеха сыночка,
Постирала грязные пелены,
Посреди двора их разостлала —
Набежала тут темная туча,
Меленький дождик посыпал,
Мать говорит Марии:
«Девица Мария, Мария,
Вышла бы ты, Мария,
Собрала б шелковые пелены!»
Только вышла Мария,
Чтобы собрать пелены,
Как ее увидало солнце.
Три дня стояло, сияло,
Девушек меньших спалило,
Девушек меньших на нивах,
Косарей на левадах.
Сыну-солнцу матушка сказала:
«Сынок мой, ясное солнце,
Девушки меньшие сгорели,
Девушки меньшие на нивах,
Косари на левадах.
Как придет, солнышко, праздник,
Велик день[8] придет пресветлый,
Или больший праздник — Егорий,
Устрой-ка тогда качели,
Качели на гнутой вербе.
Соберутся девушки и жены
И пригожие молодицы
На твоих качелях покачаться.
А с ними придет и Мария,
Встанет она на качели,
На качелях твоих покачаться,
А ты подними качели!»
Так и сделало солнце.
Как настал Велик день — праздник
И больший праздник — Егорий,
Опустило оно качели —
Собрались девицы и жены,
На тех качелях качались.
Молвила мать Марии:
«Падчерица Мария,
Пошла бы ты, дочка Мария,
Пошла бы к своим подружкам,
Покачалась бы на качелях!»
Послушалась ее Мария,
Как следует приоделась,
Пошла на качелях качаться.
А едва на качели встала,
Поднял господь качели.
За Марией бегом побежала
Мать-мачеха Марии,
Побежала, вслед закричала:
«Эй, падчерица Мария,
Вот тебе мой наказ, Мария,
Как только придешь ты к солнцу,
К солнцу на двор широкий,
Говей свекрови и свекру[9]
Девять лет год за годом,
А также деверю Огняну,[10]
И ему говей четыре года,
Четыре года с половиной;
И своему супругу —
Тоже год с половиной!»
Послушалась ее Мария,
Говела она, говела
Целый год своему супругу,
Ни слова не проронила,
А солнце того не стерпело,
Чтобы ждать полтора года,
Покинуло оно Марию,
И вновь просваталось солнце,
Взяло Дену-Деницу.[11]
Велели они Марии,
Чтоб она их повенчала,
Солнцу стала сестрою.
Вот началось венчанье,
Мария свечи держала.
Свечи ее догорели,
У нее загорелись пальцы,
А она стоит — и ни слова.
Увидала Дена-Деница
И говорит Марии:
«Пусть немая ты и глухая,
Но ведь есть у тебя очи!
Гляди — догорели свечи,
Пальцы твои загорелись».
Тут Мария заговорила:
«Батюшка-свет, мой свекор!
Простите мое говенье,
Говенье, земные поклоны.
Я, батюшка, не немая,
Не глухая и не слепая,
Да мачеха мне наказала,
Наказала, чтобы говела:
Девять свекру и свекрови,
Девять годов полных,
А также деверю Огняну
Четыре года с половиной
И своему супругу
Еще полтора года.